NYT: из-за масштаба потерь ВСУ не в состоянии отчитаться о тысячах погибших

Тела двух украинских солдат несколько месяцев пролежали в поле. Вокруг них в пятнах крови лежат винтовки.

Родственники солдат опознали тела по кадрам с воздуха, снятым с беспилотника. Смотреть на это было мучительно, но зато стало окончательно ясно: рядовой Сергей Мацюк и рядовой Андрей Зарецкий оба мертвы. Однако прошло более четырех месяцев, а украинские вооруженные силы по-прежнему числят их пропавшими без вести, хотя последующие кадры, сделанные с помощью беспилотника несколько недель спустя, показали, что их тела все еще лежат там неубранные.

“Я хочу, чтобы его могила была там, куда я могла бы прийти и выплакаться как следует”, — сказала жена рядового Зарецкого Анастасия. Ей 31 год, и с ноября прошлого года, когда муж погиб в Запорожской области на юге Украины, она не находит себе места.

Неразбериха, а также долгий и мучительный процесс получения официального свидетельства о смерти повторяются регулярно и стали одним болезненным следствием двухлетнего конфликта.

Семьи военнослужащих, адвокаты и правозащитники утверждают, что украинское военное руководство просто перегружено потерями и не в состоянии должным образом отчитаться о тысячах погибших, усугубляя страдания родственников.

Родные двух рядовых рассказали, что, насколько им известно, их тела до сих пор лежат в поле в Запорожской области.

Украинское правительство не раскрывает информацию о количестве пропавших без вести. В феврале президент Владимир Зеленский оценил число погибших в 31 000, а пропавших без вести, по данным Киева, примерно вдвое больше. (Оценки США гораздо выше: только к августу прошлого года погибло 70 000 украинских солдат.)

Множество пропавших без вести подчеркивает упорный характер окопных боев, в результате которых тела погибших с обеих сторон нередко остаются в больших количествах в буферных зонах и на ничейной земле между армиями, искажая общую картину потерь.

Часть пропавших без вести оказалась в плену у российских войск, но другие могут быть мертвы и бесхозно лежать в моргах, пока власти запаздывают с опознанием из-за объема работы.

Растущая цифра в графе “пропавшие без вести” — еще один удар по и без того подорванному моральному духу Украины, считает Бен Барри, старший научный сотрудник по наземным войнам лондонского Международного института стратегических исследований. “Это давит на все украинское общество, военное комадование и президента Зеленского, — сказал он. — Это ужасная проблема”.

Зреющее среди мирного населения недовольство и разочарование из-за молчания властей время от времени выплескивается наружу. В октябре прошлого года в Киеве прошла крупная акция протеста. Аналогичные демонстрации прокатились и в последние месяцы, когда родственники требовали ответственности за судьбу пропавших без вести.

Украинские чиновники оценивают количество солдат в российском плену в сотни, если не тысячи, но говорят, что это трудно определить точно, поскольку Россия не публикует списки военнопленных. По их словам, почти при каждом обмене пленными Россия освобождает солдат, которых Украина считала пропавшими без вести, — причем иногда их доля доходит до пятой части обменянных.

Подтвердить смерть особенно проблематично, когда у украинских военных чиновников нет тела. Но даже когда оно есть, процесс может оказаться долгим и трудоемким.

Международная комиссия по пропавшим без вести со штаб-квартирой в Гааге, которая помогает правительствам проводить поиск через государственные границы, считает, что в идеале украинским военным следовало составить единую генетическую базу данных на основе тел погибших, пропавших без вести и их родственников.

Руководитель пресс-службы Координационного штаба по обращению с военнопленными Петр Яценко сказал, что одна из трудностей заключается в том, что многие семьи не хотят сдавать образцы ДНК, надеясь, что их близкие еще живы.

Кроме того, правительственное тестирование ведется разрозненно. Хотя на Украине работают 13 ДНК-лабораторий, процесс опознания все равно может занять до нескольких месяцев, сообщил комиссар Украины по делам пропавших без вести Артур Добросердов.

Чтобы обойти бюрократию, родственники взяли дело в свои руки. Они ездят из морга в морг, иногда вместе с добровольцами, осматривают тела и пытаются опознать их сначала по фотографиям, а затем по ДНК, испрашивая у членов семьи образцы.

Юрист с Западной Украины Татьяна Фефчак часто ходит в морги на опознание и считает, что это более плодотворный путь, чем ждать официальных заявлений. “Что еще посоветовать? Пусть гниют там дальше? — спросила она. — Если ты можешь что-то сделать сам — делай”.

Предполагалось, что процесс опознания упростит закон от 2022 года, разрешивший солдатам сдавать образцы ДНК непосредственно перед боевым развертыванием. Но процесс идет “медленнее, чем нам хотелось”, признал один высокопоставленный офицер ВСУ, осведомленный с проблемой, на условиях анонимности.

Родственники пропавших без вести и адвокаты утверждает, что ситуация усугубляется недостатком в общении и плохой коммуникацией со стороны военных командиров.

Жена рядового Зарецкого пожаловалась, что комбриг даже не связался с семьей. “Другой парень, выживший, на свой страх и риск рассказал мне, как муж погиб, а командиры и палец о палец не ударили, — сказала Зарецкая. — Я понимаю, что смертей много, но это не дает им права с нами так обращаться”.

Согласно украинским военным правилам, боевые командиры не обязаны сообщать членам семей о пропавших без вести, сообщил пресс-секретарь Яценко. По его словам, Министерство обороны ведет карты тел украинцев, оставшихся на поле боя между траншеями, в надежде вернуть их, когда линия фронта сдвинется.

Ранее армия принимала свидетельские показания для подтверждения смерти. Но случались неоднократные ошибки. “В ходе тяжелого боя солдат может потерять сознание, его товарищи решат, что он погиб, а позже его находят русские”, — сказала Елена Белячкова, сотрудница украинской группы помощи семьям пропавших без вести солдат и военнопленных.

В результате украинские военные теперь требуют скрупулезного расследования предполагаемых смертей, в результате чего семьи могут месяцами мучиться от неопределенности. Для семей эти задержки, помимо душевной тревоги, имеют и финансовое значение: родственники погибших воинов получают в рассрочку 15 миллионов гривен (около 386 000 долларов).

Родственники солдата могут обратиться в суд с доказательствами смерти, чтобы получить официальное подтверждение, но для расследования каждого случая созывается военная комиссия, и это занимает от двух месяцев до полугода.

Задержки ложатся тяжким финансовым бременем на сидящее без денег правительство, поскольку семьи пропавших без вести получают ежемесячную выплату в размере около 100 000 гривен (около 2 570 долларов) до тех пор, пока солдаты не будут официально объявлены погибшими. Суммарная стоимость этих выплат может достигать сотен миллионов.

Ближайшая историческая параллель с тяжелым положением Украины восходит к мировым войнам ХХ века — где поиск и опознание пропавших без вести продолжаются и поныне.

Однако боевые действия затягиваются, и родственники пропавших без вести понемногу впадают в отчаяние. Брат Алены Бондарь пропал в сентябре.

“Я везде сталкиваюсь с пренебрежением: никто ничего не говорит, никто его не ищет”, — сказала 37-летняя Алена. От отчаяния она даже пошла к гадалке, и та сказала ей, что брат живой. “Но стоит ли этому верить?” — спросила она.

Семьи рядового Зарецкого и рядового Мацюка, чьи тела остались лежать в поле, узнали об их судьбе от их фронтового приятеля Николая, который выжил.

Они собирали раненых на эвакуацию с линии фронта в октябре прошлого года, рассказал Николай, попросивший не называть его фамилию в соответствии с военным протоколом. Но на обратном пути машина сломалась. Они вылезли из нее и побежали.

Но они отстали, неподалеку взорвалась противотанковая ракета, и они упали на землю.

Добравшись до безопасных окопов, Николай и однополчане запустили на поиски друзей беспилотник. Они лежали неподвижно — явно мертвые. Николай сказал, что вернулся на следующий день и попытался перетащить их в украинскую траншею. Но его ранило шрапнелью и частично парализовало.

“Мне было очень важно достать их тела, — сказал он. — Мы прослужили год и ели из одной тарелки — они бы поступили точно так же. Я считаю, что обязан хотя бы их похоронить”.