Одна из крупнейших забастовок украинской металлургии последних лет закончилась 15 октября: 18 горняков криворожской шахты «Октябрьская» поднялись на поверхность после 43 дней под землей.
«Октябрьская» вместе с тремя другими шахтами — «Родиной», «Гвардейской» и «Терновской» — входят в состав Криворожского железорудного комбината (КЖРК), крупнейшего в Украине предприятия по подземной добыче железной руды. Комбинат, принадлежащий структурам двух самых богатых людей Украины — Рината Ахметова и Игоря Коломойского — поставляет сырье в основном на экспорт.
Протесты на КЖРК возникают не впервые. Как и на многих других горно-металлургических предприятиях города, профсоюзы с 2017 года требуют повышения минимальных зарплат до одной тысячи евро — эквивалента их заработка до девальвации гривны в 2014-2015 годах.
В 2020 году поводом для забастовки стало ухудшение условий труда подземных рабочих КЖРК. Для большинства занятых в добыче руды профессий администрация ввела сдельную оплату труда, поставив ежедневный доход в зависимость от пройденной глубины горной выработки. Организовав 3 сентября первую наземную акцию протеста, шахтеры потребовали пересмотреть результаты аттестации рабочих мест, которая оставила сотрудников без прежних льгот и надбавок, а также уволить некомпетентных, по их мнению, менеджеров предприятия. От правительства Украины бастующие требовали пересмотра официальных списков № 1 и № 2 вредных и опасных профессий, имеющих право на досрочную пенсию.
В пик забастовки к этим требованиям присоединилось в общей сложности 417 рабочих КЖРК, заблокировав добычу руды на всех четырех шахтах и поставив под угрозу выполнение контрактов. Однако менеджмент комбината назвал акцию протеста незаконной забастовкой, отказавшись от переговоров. В это же время участники забастовки и члены их семей жаловались на давление и преследования со стороны частных охранных фирм, полиции, Службы безопасности Украины (СБУ) и даже военного комиссариата, рассылавшего рабочим повестки на призывные участки.
Масштабная забастовка не осталась без внимания правительства Украины — в шахту «Октябрьская» в разное время спускались депутаты-криворожане от правящей партии «Слуга народа», местные чиновники и даже замминистра экономики. Впрочем, все они заверяли протестующих, что не могут влиять на менеджмент частного предприятия и советовали поскорее достичь компромисса.
К большому разочарованию шахтеров, протест фактически проигнорировали национальные медиа. По мнению бастующих, это связано с цензурой, введенной в двух крупнейших медиагруппах «1+1» и «Украина», принадлежащих собственникам КЖРК Коломойскому и Ахметову.
Официальным итогом забастовки стало мировое соглашение с менеджментом — рабочие добились повышения окладов, обещаний сохранить льготы для представителей опасных профессий, улучшить безопасность и снабжение шахт инструментами. Руководство КЖРК также обещало оплатить бастовавшим простой и не преследовать их в уголовном или административном порядке.
Но уже на следующий день местный суд в Кривом Роге начал рассматривать гражданский иск менеджмента, в котором он просит признать протест рабочих незаконной забастовкой, заблокировавшей производство и создавшей опасную ситуацию под землей. Процесс против 417 участников продолжается до сих пор, и сейчас рабочие предпочитают не называть события сентября-октября забастовкой, а используют термин «акция протеста», отстаивая свое право на сопротивление.
По просьбе openDemocracy четверо сотрудников шахты «Октябрьская» рассказывают о ходе забастовки и делятся своими впечатлениями.
Татьяна Гаркуша, сигналистка, 39 лет
Вот копер (надземная часть ствола шахты), дальше ствол, дырка, а в ней клети, а в этих клетях мы возим людей, материалы по горизонтам (шахтные выработки, расположенные на одном уровне под землей). Мы всегда первые узнаем, что у нас мальчики задержались на собрании, и мы имеем первую возможность поехать к ним. Когда такие вещи случаются, у нас срабатывает инстинкт материнский, человеческий, солидарный: надо накормить, напоить, узнать, все ли у них есть.
В это раз было точно так же: после ночной смены наши ребята остались под землей, затянулось у них собрание. Почему происходят в шахте такие собрания? На поверхности мы очень уязвимы и намного слабее. Это не наша территория, все время находятся люди, которые сливают, мешают. Поэтому никто заранее на большое количество людей о таком не распространяется.
Наша работа связных была очень важна. Мы не осознавали сразу, насколько это затянется. Но когда стало понятно, что никто не хочет говорить с бастующими, оставаться под землей было единственным способом, чтобы нас услышали. Никто к ним с адекватным диалогом в первые дни не пришел. Почему? Самой себе сложно ответить на этот вопрос.
Мы передавали сообщения, видео, вещи, еду. Помогали женам, родственникам, когда они приносили что-то к проходной. Все сообщения были важные, личные. Дети передавали папам приветы.
Первые дни, пока не сильно раструбили, что людям не спускают еду, воду, у нас обыскивали пакеты, чтобы не пронесли спиртное. На других шахтах еще жестче было. Морально тяжело видеть, как ребята меняются.
В шахте все намного сложнее: замкнутое пространство, отсутствие информации, давящая обстановка
Руководство пыталось показать: мы недостойны того, чтобы с нами общались на равных. Забастовки ведь были и раньше — по паре дней. В прошлом году был протест, рабочие вышли из шахты без подписанных гарантий, и их никто не выполнил. В этот раз им просто не верили.
Все ждут каждый день какого-то прогресса, чтобы что-то случилось. А ведь это не каждый день происходит. Конфликт был вялотекущим. И вот ты приезжаешь и понимаешь, что рассказать в общем-то и нечего. А если и есть, то много какой-то негативной информации. Начальство давит, руководство комбината подключило СБУ, начали распространять слухи, что это проплаченная акция, коллеги начали от нас отворачиваться.
Всем этим ты не хочешь портить людям настроение, не хочешь подрывать их настрой и дух. Мы ведь этим духом восхищались. Я смотрела и понимала, что такие люди побеждали в войну. И когда мы в этой суматохе набегались, накопили в себе кучу этой злости, невысказанности, усталости, разочарования, вот тогда появилось ощущение, что здесь, под землей, ты со своими, они все хорошие, и они тебя понимают. Не так, как на поверхности. От этого становилось легче.
Эта забастовка дала мне почувствовать себя борцом — я даже не знала, что у меня такое в характере есть. Ведь многие из нас болеют за какие-то революции. А оказалось, что в протест тяжело включиться и начать, а бороться было легче. Плюс ты находишь единомышленников, с которыми можно говорить на одном языке.
Изначально мы отбрыкивались от политиков, потому что нам эту политику постоянно хотели подмешать. Время такое еще накануне выборов (25 октября в Кривом Роге и по всей Украине прошли выборы в местные советы). Мы говорили, что аполитичны и готовы рассказывать только о проблемах на нашем предприятии. Не хотели, чтобы кто-то с сомнительной помощью зарабатывал на нас бонусы.
Приезжали на переговоры [депутаты от Кривого Рога Юрий] Корявченков, [Сергей] Захарченко. Мы в Киеве были пару раз. Какие-то депутаты писали депутатские запросы. Мы обращались в центральные СМИ, отправляли видео и фото. Нам отказывали, говорили, что не могут это показывать. Я только не могу понять, если к нам приехали представители «Слуг народа» (пропрезидентская партия, имеющая абсолютное большинство в украинском парламенте), то почему президент [Владимир] Зеленский (уроженец Кривого Рога) ни единым словом об этом не обмолвился?
Но в конце концов, осталось ощущение чего-то недоделанного и недопонятого. Сколько во всем этом было политики? Нам хотелось бы видеть политиков, с которыми не стыдно сотрудничать. Ведь это не просто недоплата денег рабочим. Это грабеж, воровство ресурсов, недр. Оттого, что менеджмент недопоставляет оборудование на шахту, руда добывается абсолютно похабным образом.
Менеджменту наплевать, если после них останется разруха. А что останется нашим потомкам? Такие вопросы возникают у думающих граждан. Я хочу, чтобы здесь жил мой ребенок, не собираюсь уезжать, хотя были такие мысли, как и у многих сограждан. Потому что биться в стену очень сложно.
Это научило нас, позволило увидеть других людей, которые тоже борются. Когда-нибудь мы сможем вместе дружно кричать, что страна наша. И это предприятие тоже наше. У нас есть цель, стремление и желание научиться, как правильно бороться. Мало информации в доступной форме. Нужно больше уделять работе с людьми — это сейчас задача номер один.
Виктор Стояновский, начальник участка, председатель Независимого профсоюза горняков шахты «Октябрьская», 38 лет
Физические ощущения передать очень сложно. Я переживал не сколько за свое здоровье, сколько от угроз семье, детям. Тяжело было перенести, что семья незащищенная. Детей встречали возле школы, угрожали от [имени] руководства КЖРК криминальные элементы. Запугивали детей, жену, следили за домом. Остальное — пустяки.
В шахте чувство самосохранения притуплено, в шахте чувствуешь себя более безопасно
Если там ты за свою жизнь отвечаешь сам, то на поверхности за твою жизнь и монеты никто не даст. Законы не действуют, может случиться, что угодно. Жена и дети боялись выйти из дома. Пока все это не обнародовал председатель Независимого профсоюза [горняков Украины, депутат Верховной Рады Михаил] Волынец, не написал депутатское обращение к министру внутренних дел — только тогда прекратилось давление на семью.
У нас были и раньше акции протеста, но не в таких масштабах. Бывший председатель правления [КЖРК Юрий] Караманец до такого не доводил. А нынешнее руководство говорит только с позиции силы, ультиматумами.
Задаешь вопросы по охране труда, борешься за безопасность, а заканчивается все увольнениями людей. Например, новое оборудование все заводится фиктивно — только на бумаге. Привезли по бумагам электровозы, лебедки якобы новые, а выдали старые, покрашенные. Как при первобытном строе — лом, лопата — вот и все твое оборудование. Купить их тоже надо из своей зарплаты.
Договоренности с менеджментом не стоят и той бумаги, на которой они написаны. Они пообещали на словах, что выполнят определенные договоренности, но стоило коллективу подняться из шахты, как про все забыли. Сказали, что не будут преследовать, но сами подали иск в суд.
Некоторые участники забастовки сейчас лечатся после стольких дней под землей. В мировом соглашении было прописано, что лечить их будут за счет КЖРК — ведь они оставались под землей, потому что их запугали. Сейчас все лечатся за свои деньги, ни копейки КЖРК не дает. Полтора месяца семьи были без зарплаты, обещали компенсировать простой в эквиваленте среднего заработка — до сих пор ничего не выплатили. Есть предприятия, которые ценят престиж своего слова, своей компании, берегут репутацию, а на КЖРК, если есть возможность обмануть, то обманут.
Рабочие КЖРК тоже могли бы говорить с позиции силы, но в стране война, и никто не хочет, чтобы внутри страны возникали нестабильные ситуации. Если будут более серьезные протесты, прольется первая кровь, потом коллектив не остановить. Такое впечатление, что руководству КЖРК нужно это кровопролитие. А силовые структуры забыли, кому они присягали — не олигархам, а народу Украины. Они стоят на стороне собственников и рассказывают, что не могут ничего сделать.
Мы требовали вернуть почасовую оплату, потому что сейчас она сдельная — от количества добытой руды. В таких условиях предприятию не выгодно вкладывать в безопасность, в новое оборудование. Рабочему надо — он заработает. Отсюда большой травматизм, смертность среди рабочих (КЖРК входит в первую тройку украинских предприятий по количеству зарегистрированных несчастных случаев на производстве за январь-сентябрь 2020 года). Это все скрывается, у нас считают, что деньги надо зарабатывать кровью шахтеров.
Пока коллектив находился под землей, от мэра [Кривого Рога Юрия Вилкула] приходила поддержка горячим питанием, но от политиков ожидаешь более решительных действий. А городской совет всего лишь обеспокоен, принимает какие-то резолюции.
Люди добывают полезные ископаемые, которые принадлежат народу. Государство говорит: это частная собственность, и ничего нельзя сделать. Это ложь, которую народ не понимает. И рано или поздно народ возьмет все в свои руки. Это может плохо закончиться, когда нет цивилизованного способа добиться справедливости. Мы 43 дня пытались, а они брали нас измором. В этой ситуации может помочь только цивилизованный мир, в который мы стремимся. Остановить вот эту азиатчину, политику диктатуры, которую проводят даже на уровне предприятия, восстановить диалог.
Рабочие могли бы пойти в местную политику, но для этого у них должна быть достойная зарплата. Для политики нужно время или деньги свободные, чтобы ты не думал о том, как прокормить семью каждый день. Это специально делается, чтобы человек не мог поднять голову: дом-работа-сон, когда заняться чем-то другим?
Татьяна Щербак, сигналистка, 40 лет
За нами лично ходили, прослушка была. Говорили, что если мы будем помогать бастующим — то вплоть до увольнения. На вторые сутки бастующие позвонили и попросили просто воду. На что им начальник отдела охраны труда сказал, что может спустить только 40 черных пакетов для трупов. Это вообще нормально?
Слишком быстро все хотят брать. Рассказывают, что в Европе нет льготных списков. Но там ведь достойная зарплата. А вы не даете достойной зарплаты, забираете все льготы и хотите, чтобы мы молча ходили на разбитое предприятие и варварски добывали вам недра Украины? Вот так хотят.
Лозунг с тысячей евро максимально конкретный. Мы шли с ним, понимая, что от этой суммы будут торги. Просите больше, и получите то, что хотели.
Эта забастовка заставила нас вложиться по полной: побывать и наверху, и внизу. Пока мы были наверху, у нас не хватало времени поесть. А потом спустились в шахту и от бездействия немного в депрессию стали впадать. Ведь когда сидишь там, под землей, у тебя практически нет информации, да еще и идет прессинг от своих, это ужасно неприятно. Но все равно продолжаешь верить в чудо — что мы победим. Приходилось фильтровать, ведь если бы мы доносили всю информацию, было бы все печально. Когда сами остались под землей, то понимали, что с нами поступают так же, берегут.
В этой забастовке вместе с нами боролись от начала до конца люди, у которых была достойная зарплата — проходчики (специалисты, занимающиеся прокладкой шахтных тоннелей), например, нас поддерживали. В какой-то момент под землей было 417 рабочих со всех шахт КЖРК. Нас поддержала железная дорога, тоже бастовать начала. Это было очень приятно.
Мы ожидали поддержки и с других шахт и ГОКов Кривого Рога. Но там поступили хитрее — они повысили людям зарплаты на 15-20%. Им дали денег, чтобы они не сели вместе с нами. По-умному купили людей. Получается, наша забастовка им тоже помогла. Помогли всем, кроме себя.
Наших рабочих эта забастовка ничему не научила. Вот через месяц будет забастовка, ну через год, допустим. И КЖРК будет работать в том же самом плане по вытягиванию людей — руководство я имею в виду. И люди будут те же самые ошибки делать.
Разделяй и побеждай — вот тактика менеджмента. Пришел коллектив — они его разделили, кого-то запугали, кому-то пообещали. Кому как — по-хорошему, по-плохому.
В Киеве молчали, не реагировали на нас. В политику большую мы не лезем, но понимаем, почему нас не показывали каналы. У нас два хозяина (Ахметов и Коломойский), и оба контролируют крупнейшие каналы («Украина» и «1+1» соответственно). В итоге оказалось, что невозможно без политики. Без коммунальных телеканалов (находящихся в собственности городского совета) о нас вообще бы никто не узнал.
Кривой Рог уже не во власти металлургов и горняков. Были годы, когда металлурги и горняки жили здесь хорошо. Мне кажется, хватало и им, и нам, когда делились. На данный момент возвращаются 90-е, только не так грубо, как это было. Они опять хотят много, а мы чтобы были рабами. Слишком много забирают сразу: льготы, выплаты.
Хотелось бы верить, что соглашение будет соблюдаться. У нас же есть гарант — депутат Волынец. Но мы вышли из шахты 15 октября, а уже 16 было назначено первое заседание по иску руководства против бастовавших. Против всех 417 человек. Что это за соглашение, которое на следующий же день превращается в судебный иск? Вот из-за этого и недоверие.
Как побеждать? Стучать, писать, вести беседы. Я не говорю о глупости людей, многие ведь не интересуются. Пришел, отработал и ушел, не думают о том, как будет завтра. Должен быть лидер, который соберет людей разумных, таких людей будет много. Но пока мы только набили первые шишки.
Константин Царь, электрослесарь, 33 года
Шахта — это как метро, только темнее, сырее. Провести там 43 дня без детей и жены было морально тяжело.
Мы находились в гараже, где готовят вагонетки. Спишь не на мягком диване, на досках. Солнца не видно — у некоторых ребят проблемы с глазами после выхода на поверхность. Давление повышенное — все-таки километр под землей. Повышенная влажность — от этого с легкими могут быть проблемы в перспективе. Плюс гигиена: душа нет, моешься водой из бутылки. Первые двое суток с водой были проблемы.
Девочки-сигналисты на своем энтузиазме все делали, им руководство шахты увольнением грозило. Потом смягчились, начали передавать хотя бы воду.
Под землей ты не один, в коллективе чувствуешь себя немного безопаснее. На поверхности понимаешь, что тебя может дернуть и полиция, и СБУ, и в военкомат повестки приходили. Пока ты внизу, они себе такого не позволяли. К нам спускалось руководство шахты и частично всего комбината. На второй день спустился товарищ [председатель правления КЖРК Сергей] Новак, но диалога по сути не состоялось. Он стоял на своем: денег нет, но вы держитесь.
А люди же не дурачки, мы прекрасно видим, куда деньги уходят. Что оборудование закупается втридорога по странным схемам.
К нам спускались еще на третий-четвертый день представители Днепропетровского облсовета, на пятый день — Юзик (депутат правящей фракции от Кривого Рога Юрий Корявченков) со своей свитой. Их задача была не решить вопрос, а просто нас вытянуть на поверхность. Но мы же не просто так сели, потому что захотелось, а потому, что нас не слышат. Потому что были забастовки, но вопрос никак не решался. Просто словам никто не верит, даже документам.
Через пять дней после нас села шахта «Родина», еще через несколько дней — остальные две шахты (шахты «Гвардейская» и «Терновская», также входят в состав КЖРК). Руководство не шло на контакты, хотели «раздергать» шахты, да и запасы руды на поверхности были. Готовы были тянуть резину. В любом случае компромисс — это компромисс. У нас было два представителя, они по очереди ездили на переговоры. Возвращаются, обсуждают с шахтерами коллективное решение. Все собрались в кучу и начали обсуждать: да, нет. Все было коллективно.
Можно было сидеть долго и нудно, если бы вопрос не решался и дальше. Дней 10-15 я бы еще просидел. Не хватало поддержки других шахт. Если бы все четыре шахты стояли, у них бы закончилась руда, срывались бы контракты.
«Город металлургов и горняков» — это только на билбордах в Кривом Роге красиво написано. На самом деле мы тут почти что рабы. Я не знаю, как еще объяснить тот факт, что люди, работающие под землей, получают в месяц 8 тысяч гривен (около 280 долларов США) — смешные деньги для взрослого мужчины.
А ведь это градообразующее предприятие. Говорят: если ты не работаешь на металлургическом предприятии, то иди в сферу обслуживания. А если товарищу 45 лет, из которых 20 он отработал на шахте, то найти другую работу проблематично — и переучиваться сложно, и здоровье подугробил уже.
Мне 33, на шахте я четыре года. До этого работал и в торговле, и в автосервисе. Когда сюда устраивался, зарплата была нормальная и росла. А последние года полтора-два у нас все только отнимают.
Абсурдно, если человек работающий в опасных условиях в шахте или на ГОКе получает меньше, чем бариста в кафе. Я не скажу, что это неправильная работа. Но за то, что я гроблю здоровье, принося прибыль хозяевам, я хочу получать больше.
Наш город — седьмой по бюджету в Украине, налоги с предприятия наполняют бюджет. Если предприятия перестанут добывать руду, то кто будет платить налоги? Неужели государству это не интересно? Но почему оно не хочет тогда проконтролировать владельцев этого бизнеса, чтобы они работали в правовом поле, соблюдали технику безопасности, улучшали условия труда?
Понятно, что государство плохой менеджер и не нужно ему владеть комбинатами, заводами-пароходами — приватизировать и отдать частному собственнику. Но следить за тем, как он этим предприятием управляет, все-таки надо. У нас это не работает, к сожалению. Приходится самим решать этот вопрос как-то.