Евросоюзу стоило бы использовать свое влияние, чтобы подтолкнуть политические реформы в России. Москва проявляет готовность учиться у ЕС хотя бы в некоторых областях, и в этой связи расширение «Партнерства для модернизации», предложенное Еврокомиссией в ответ на призывы президента РФ о западной помощи в модернизации российского общества, может оказаться разумной стратегией, пишет профессор института политологии ТУ Вячеслав Морозов.
Современное состояние отношений между Европейским союзом и Россией, двумя крупнейшими игроками на европейской международной арене, могло бы послужить неплохой иллюстрацией к популярной научно-фантастической идее о существовании нескольких реальностей.
С международно-правовой точки зрения в основе отношений сторон до сих пор лежит Соглашение о партнерстве и сотрудничестве (СПС), заключенное еще в 1994 году. Срок его действия формально истек в 2007-м, однако с тех пор оно автоматически продлевается по обоюдному согласию.
Переговоры о новом соглашении ведутся с июня 2008 года, но продвигаются вяло и пока не достигли значимых результатов. Большинство экспертов и практиков согласны в том, что СПС к настоящему моменту утратило связь с повседневной реальностью и играет скорее символическую роль.
Специальные соглашения по конкретным вопросам, как правило, имеют большую практическую значимость. Особенно это касается Соглашения об упрощении визового режима, которое было подписано в 2006 году и действительно способствовало обеспечению свободы передвижения на пространстве Большой Европы.
Судя по недавним заявлениям, стороны достигли некоторого прогресса в переговорах об установлении безвизового режима. Однако на саммите между ЕС и Россией, проходящем сегодня в Нижнем Новгороде, едва ли будут приняты сколько-нибудь серьезные решения по этому вопросу.
Четыре общих пространства, провозглашенные Санкт-Петербургским саммитом в 2003 году, с тех пор стали важным элементом бюрократической реальности.
По ним приняты «дорожные карты», и немало чиновников в Брюсселе и Москве заняты написанием всевозможных отчетов и стратегических планов.
Однако и в этом случае бюрократическая реальность чрезвычайно далека от действительно важных проблем. Такие события последних лет, как «газовые войны», конфликты вокруг планов либерализации европейских энергетических рынков, или даже недавний российский запрет на ввоз овощей из ЕС, происходили так, как если бы Общее экономическое пространство (которое включает энергетический диалог) существовало где-то в параллельном мире.
Двусторонние и многосторонние вопросы возникают, становятся предметом переговоров, иногда даже решаются, но обсуждение каждый раз начинается с чистого листа.
Соглашения, общие пространства и «дорожные карты», которые, по идее, должны облегчать взаимодействие и устанавливать единообразные правила разрешения конфликтов, обычно пребывают в состоянии летаргии и упоминаются лишь в широковещательных политических декларациях.
Многие считают, что «Партнерству для модернизации», предложенному Еврокомиссией в ответ на призывы президента Медведева о западной помощи в модернизации российского общества, также суждено остаться на бумаге.
Этой инициативе был дан помпезный старт год назад; первый отчет, опубликованный в декабре, уже отметил «некоторый прогресс» в таких областях, как энергоэффективность и транспорт, и еще один отчет подготовлен к нынешнему саммиту. Однако содержание программы представляет собой плод политического компромисса.
Изначальные предложения Комиссии делали основной упор на стабильность и прозрачность юридических норм, и тем самым — на верховенство права, борьбу с коррупцией и более активную роль гражданского общества.
Москва согласилась сделать борьбу с коррупцией главным приоритетом, однако сумела отодвинуть на задний план остальные задачи, связанные с обеспечением верховенства закона. Тем самым борьба с коррупцией превратилась из политической миссии, направленной на построение правового государства, в чисто техническую проблему.
Задача улучшения инвестиционного климата также была сведена к технократическим мерам вроде создания базы данных по инвестиционным барьерам.
В общем и целом, «Партнерство» строится на основе российского понимания модернизации как совокупности технологических инноваций, и чисто экономические цели доминируют над политическими.
Наиболее цинично настроенные аналитики полагают, что такая сделка устраивает обе стороны. Брюссель может теперь утверждать, что действует в духе подлинного партнерства, предложив России совместную программу содействия остро необходимым общественным преобразованиям.
Москва, со своей стороны, надеется привлечь европейские технологии и инвестиции, тогда как неприятные вопросы прав человека и политических свобод по большей части остаются в тени.
Конечно, остаются проблемы, способные вызвать конфликт: так, Москва твердо намерена добиваться безвизового режима, а ЕС давит на «Газпром», пытаясь убедить его отказаться от монополизма.
Однако эти вопросы можно рассматривать по отдельности, как единственные в своем роде и не имеющие прямых последствий для общего духа «подлинного партнерства». Если эта интерпретация верна, то в ближайшем будущем не приходится ожидать значительных перемен ни в российской внутренней политике, ни в развитии отношений между Россией и ЕС.
В то же время нельзя не заметить некоторых новых тенденций, которые при определенных условиях могут нарушить стабильность этой модели.
Цель политической модернизации была, в конце концов, провозглашена самим президентом Медведевым. Мало кто сомневается, что Россия должна провести структурные реформы в экономике, чтобы обеспечить конкурентоспособность на глобальных рынках и улучшить качество жизни населения.
Однако инновационную экономику нельзя построить, не изменив правил игры в других сферах. Постиндустриальное общество основывается на творческой инициативе и независимом мышлении, и тем самым предполагает правовую и политическую систему, в которой инициатива снизу поощряется, а не подвергается репрессиям.
До сих пор российское руководство ограничивалось в деле политических реформ главным образом декларациями. Тем не менее, предстоящие парламентские и президентские выборы и относительная либерализация публичного пространства в последние месяцы делают перемены возможными, хотя все еще не слишком вероятными.
Многие считают, что шансы подлинной трансформации российской политической системы невелики. Вместе с тем, с учетом той роли, которую Россия играет в Европе, Европейскому союзу, возможно, все равно стоило бы попытаться использовать свое влияние, чтобы подтолкнуть политические реформы.
Москва проявляет готовность учиться у ЕС хотя бы в некоторых областях, и в этой связи постепенное расширение «Партнерства для модернизации» с включением более чувствительных вопросов может оказаться разумной стратегией.