Августовские стены

Две юбилейные даты этого лета редкостно хорошо подходят друг к другу. Пятьдесят лет назад в этом месяце была построена Берлинская стена. Лидер Советского Союза Никита Хрущев после некоторых колебаний разрешил своему восточногерманскому коллеге Вальтеру Ульбрихту отгородить Восточный Берлин от Западного, чтобы обеспечить выживание коммунизма и всего советского блока. К этому моменту Восточная Германия потеряла уже три миллиона человек, в числе которых были многие из ее наиболее талантливых граждан. Каждый день сотни человек спокойно уходили в контролируемые Соединенными Штатами, Британией и Францией зоны Берлина.

А 20 лет назад в этом месяце консерваторы в советском правительстве попытались свергнуть президента Михаила Горбачева, который через два года после того, как президент США Рональд Рейган призвал его «разрушить эту стену», именно так и поступил. То, что реформатор, хотевший, чтобы русские стали частью демократического Запада, пришел к власти в Кремле, было в некотором смысле чудом.

Консервативные противники Горбачева из Политбюро, как и окружение Хрущева времен строительства Берлинской стены, хотели сохранить обветшавшую систему, которую символизировала стена. Однако в августе 1991 года простые москвичи отстояли свою позицию. Они выступили против организаторов переворота, и в итоге на их сторону перешла большая часть армии. После этого переворот был обречен.

Однако у берлинцев перед лицом советской мощи не было подобной возможности протестовать. Ульбрихт сумел убедить Хрущева, что лишь физическая преграда способна позволить Восточной Германии выжить. Реакция Хрущева напоминала о том, как он в 1956 году усмирял революцию в Венгрии. Тогда он только укреплял свою власть и вынужден был обуздывать кремлевских консерваторов.

Однако спустя пять лет после того, как в Будапеште были жестоко подавлены выступления под лозунгами свободы, Хрущев не был уверен в том, что Берлин необходимо разделять. Он опасался, что жертвой этого процесса станет его политика налаживания отношений с Западной Европой, и что президент Джон Кеннеди сочтет стену первым шагом, провоцирующим конфронтацию, которая может привести к ядерной войне.

Хрущев возлагал большие надежды на улучшение отношений с Европой, особенно после того, как в 1960 году инцидент с самолетом-разведчиком U-2, в ходе которого над советской территорией был сбит американский пилот Гэри Френсис Пауэрс (Gary Francis Powers), испортил отношения с США. Однако встреча с Кеннеди в Вене в 1961 году не улучшила ситуацию, поэтому строительство стены 13 августа казалось Хрущеву не демонстрацией силы, а сугубо оборонительным актом.

Кроме того, Хрущев принимал во внимание собственные политические трудности. После его секретного доклада 1956 года, осуждавшего культ личности Сталина, его позиции в Политбюро ослабли. У него было мало сторонников в кремлевском руководстве, зато консерваторы напирали на него со всех сторон. Таким образом, решение построить стену было отчаянной попыткой одновременно добиться сохранения власти коммунистов в Восточной Германии и умиротворить недоброжелателей.

Подобное балансирование обычно бывает результатом слабости внутриполитической позиции. Для Хрущева ирония ситуации оказалась в том, что, хотя консерваторы выступали за строительство стены, позднее они включили его нерешительность в этом вопросе в список обвинений, который был использован, чтобы добиться в 1964 году его отставки. Его решение на несколько десятилетий сохранило советский контроль над Восточной Германией, но способствовало его личному политическому падению.

Когда Горбачев позволил проломить, а затем и разрушить стену, он настроил против себя большинство функционеров Коммунистической партии Советского Союза еще в большей степени, чем Хрущев. Однажды Горбачев мне рассказал, что румынский диктатор Николае Чаушеску звонил ему и просил отправить в Берлин танки, чтобы сохранить стену.

Однако, хотя Горбачев и сохранял веру в коммунизм, он отказался поддерживать империю подобными методами. Он также был вынужден балансировать, но по-другому, чем Хрущев: он хотел, чтобы Запад признал, что СССР действительно изменился, и принял это. В разговоре с тогдашним госсекретарем США Джеймсом Бейкером (James Baker), постоянно говорившим о «западных ценностях свободы», Горбачев возражал, что это «общечеловеческие ценности».

Однако к тому моменту, когда Запад наконец всерьез поверил в Горбачева и его реформы, кремлевские лидеры уже не могли сдерживать свое недовольство происходившим. Организаторы августовского путча 1991 года считали смещение Горбачева тем же, чем Ульбрихт считал строительство стены – единственным способом сохранить власть коммунистической партии.

Когда Запад попытался предупредить Горбачева об угрозе переворота, было уже слишком поздно. Однако простые люди неожиданно выступили в защиту своих недавно обретенных свобод, а организаторы путча проявили полную некомпетентность, и попытка восстановить тоталитаризм провалилась.

Не будь в 1961 году построена Берлинская стена, рухнул бы коммунизм раньше? Ответь Горбачев на призыв Чаушеску, отправив танки, чтобы защитить стену, рухнул ли бы коммунизм в Европе хоть когда-нибудь?

Ответов на эти вопросы не существует. Если учесть, что Горбачев в принципе отказывался прибегать к силе для сохранения власти Советского Союза в Восточной Европе, сама идея того, что он попытался бы, тем не менее, силой защитить стену, выглядит абсурдной. Очевидно другое – что ни одной стене не сдержать демократию, и наоборот, если народ в стране недостаточно стремится к демократии, то для того, чтобы его удерживать, не нужна никакая Берлинская стена. За последний урок мир должен поблагодарить Владимира Путина.

Нина Хрущева - автор книги «Воображая Набокова: Россия между искусством и политикой» («Imagining Nabokov: Russia Between Art and Politics»), преподаватель международных отношений в университете Новая школа (The New School,) старший научный сотрудник нью-йоркского Института мировой политики (World Policy Institute).