Ставки и блеф в новой "Большой игре"

Будущие историки вполне могут согласиться с утверждением о том, что Шелковый путь 21-го века впервые открылся 14 декабря 2009 года. В тот день официально заработал жизненно важный отрезок трубопровода, связавшего баснословно богатый энергоресурсами Туркменистан (через Казахстан и Узбекистан) с провинцией Циньзянь на западе Китая. Президент Туркменистана, носящий эффектное имя Гурбангулы Бердымухамедов не постеснялся похвастаться: «У этого есть не только коммерческие или экономические достоинства. Это проект политический. С помощью своей мудрой и дальновидной политики Китай стал одним из ключевых гарантов мировой безопасности».

В сухом остатке мы имеем то, что к 2013 году Шанхай, Гуанджоу и Гонконг будут нестись ко все более головокружительным экономическим высотам благодаря природному газу, поставляемому по Среднеазиатскому трубопроводу длиной 1833 километра, который к тому времени, как предполагается, будет работать в полную силу. Кроме того, еще через несколько лет мегаполисы Китая, несомненно, получат доступ к баснословным, толком и не разработанным, нефтяным запасам Ирака. По консервативным оценкам эти запасы составляют 115 миллиардов баррелей, но скорее они ближе к 143 миллиардам баррелей, что больше, чем у Ирана. Когда штабные крысы администрации Буша начинали свою глобальную войну с террором, они не это имели в виду.

Экономика Китая испытывает жажду и поэтому он делает большие глотки и планирует еще большие. Китай страстно желает иракской нефти и туркменского газа, а также нефти из Казахстана. Однако вместо того, чтобы тратить более триллиона долларов на незаконную войну в Ираке или строить военные базы по всему Большому Ближнему Востоку и в Центральной Азии, Китай использовал свои государственные нефтяные компании, чтобы получить необходимые себе энергоресурсы, просто подав на них заявку в абсолютном законном иракском нефтяном аукционе.

Тем временем, ведя новую «Большую игру» в Евразии, Китай был достаточно умен, чтобы не послать куда-либо хоть одного солдата или увязнуть в бесконечном болоте Афганистана. Вместо этого, китайцы просто заключили с Туркменистаном прямую коммерческую сделку и, воспользовавшись разногласиями этой страны с Москвой, построили для себя трубопровод, по которому будет поставляться большая часть природного газа, нужного стране.

Неудивительно, что Ричард Морнингстар, отвечающий в администрации Обамы за энергетическую стратегию в Евразии, был вынужден признать на слушаниях в Конгрессе, что США просто не могут соперничать с Китаем, когда речь заходит об энергетических богатствах Средней Азии. Если бы он еще и Пентагону об этом рассказал.

Это иранское уравнение

В Пекине очень, очень серьезно подходят к вопросу диверсификации нефтяных поставок. Когда в 2008 году стоимость нефти достигла 150 долларов за баррель – прежде, чем на мир обрушился выпущенный на свободу США мировой финансовый обвал – государственные китайские СМИ начали называть крупные зарубежные нефтяные компании «международными нефтяными крокодилами», намекая, что тайный план Запада состоял в том, чтобы, в конечном итоге, остановить безостановочное развитие Китая.

Двадцать восемь процентов оставшихся доказанных мировых запасов нефти находятся в арабском мире. Китай запросто может проглотить весь этот объем. Мало, кто знает, что Китай и сам является пятым по величине производителем нефти, добывая 3.7 миллиона баррелей в день, что лишь немногим меньше Ирана и чуть больше Мексики. В 1980-м году Китай потреблял лишь 3 процента мировой нефти. Сегодня его запросы составляют уже около 10 процентов, что делает его вторым крупнейшим потребителем нефти в мире. Он уже обогнал в этой категории Японию, хотя по-прежнему сильно отстает от США, которые потребляют 27 процентов мировой нефти каждый год. По информации Международного агентства по энергетике, до 2030 года на Китай будет приходиться более 40 процентов роста мирового спроса на нефть. И это предполагая, что Китай будет расти «всего» на 6 процентов в год, что кажется маловероятным, учитывая текущие темпы роста.

Саудовская Аравия контролирует 13 процентов мирового производства нефти. На данный момент, это единственный компенсирующий производитель – т.е. тот, кто способен по желанию уменьшить или увеличить объем добываемой нефти – способный значительно увеличить производство. Так что неспроста, добывая 500 тысяч баррелей в день, Саудовская Аравия превратилась в одного из крупнейших поставщиков нефти для Пекина. По данным китайского Министерства торговли, три главных поставщика – это Саудовская Аравия, Иран и Ангола. Если все пойдет по плану, к 2013-2014 году китайцы планируют добавить к этому списку Ирак, но сначала нефтяная промышленность этой измученной проблемами страны должна начать работать. А пока китайским лидерам больше всего действует на нервы иранская часть евразийского энергетического уравнения.

За последние пять лет китайские компании инвестировали в энергетический сектор Ирана ошеломительные 120 миллиардов долларов. Иран уже является вторым по величине поставщиком нефти в Китай, поставляя 14 процентов всего импорта, а китайский энергетический гигант Sinopec пообещал инвестировать дополнительные 6,5 миллиардов долларов в строительство нефтеперерабатывающих заводов. Однако из-за жестких санкции ООН и США и многих лет неумелого экономического управления у Ирана нет высокотехнологичного ноухау, чтобы обеспечивать себя, а его хозяйственная структура разрушена. Глава Национальной нефтяной компании Ирана Ахмад Галебани (Ahmad Ghalebani) публично признал, что оборудование и запчасти, использующиеся при добыче нефти в Иране по-прежнему импортируются из Китая.

Санкции могут серьезно повредить экономике, замедляя поток инвестиций, увеличивая стоимость торговли более чем на 20 процентов и серьезно ограничивая возможности Тегерана брать в долг на мировых рынках. Тем не менее, в 2009 году объем торговли между Китаем и Ираном вырос на 35 процентов до 27 миллиардов долларов. Так что, пока Запад накладывает на Иран санкции и устраивает эмбарго и блокады, Иран медленно, но верно превращается в жизненно важный торговый коридор для Китая – а также для России и не имеющей своих энергоресурсов Индии. В отличие от Запада, все они инвестируют в страну, как сумасшедшие, потому что правительство легко идет на уступки, сооружать объекты инфраструктуры легко и довольно дешево, а когда речь заходит об энергоресурсах Ирана, участие в деле просто необходимо любой стране, которая хочет играть ключевую роль в Трубопроводостане, этой спорной шахматной доске жизненно важных трубопроводов, на которой разыгрывается большая часть новой «Большой игры» в Евразии. Нет сомнений в том, что руководители всех трех стран воздают благодарность своим богам за то, что Вашингтон продолжает облегчать им эту задачу.

Мало кто в США знает, что в прошлом году Саудовская Аравия – сегодня (пере)вооружающаяся до зубов с помощью Вашингтона и практически параноидально относящаяся к ядерной программе Ирана – предложила поставлять китайцам тот же объем нефти, что страна импортирует из Ирана, по гораздо меньшей цене. Но Пекин, для которого Иран является ключевым долгосрочным стратегическим союзником, отказался от сделки.

Как будто Ирану не достает структурных проблем, за последние 30 лет страна мало, что сделала для диверсификации своей экономики за пределы экспорта нефти и газа; инфляция составляет более 20 процентов в год, то же самое верно и для уровня безработицы – молодые, хорошо образованные люди бегут за рубеж, что ведет к крупной утечке мозгов из этой проблемной страны. И не думайте, что это конец перечисления проблем. Иран хотел бы стать полноценным членом Шанхайской организации сотрудничества (ШОС) – многоуровневого объединения для сотрудничества в области экономики и безопасности, ставшего чем-то вроде азиатского ответа НАТО – но имеет лишь статус официального наблюдателя, так как группа не принимает страны, на которые наложены санкции ООН. Другими словами, Тегеран хотел бы получить защиту какой-нибудь великой державы от возможности нападения со стороны США или Израиля. И хотя, благодаря российским и китайским инвестициям, Иран может вскоре превратиться в гораздо более влиятельного игрока в центральноазиатской энергетической игре, крайне маловероятно, что любая из этих стран рискнет войной против США, чтобы «спасти» иранский режим.

Великий побег

С точки зрения Пекина, название киноверсии трудноразрешимого американо-иранского конфликта и медленно закипающего американо-китайского стратегического противостояния в Трубопроводостане могло бы звучать как «Побег из Ормуза и Малакки».

Ормузский пролив – это очевидный пример потенциального стратегического проблемного места. В конце концов, это единственный проход в Персидский залив, через который сегодня проходят около 20 процентов всего нефтяного импорта Китая. В самой узкой своей части пролив составляет лишь 36 километров, с Ираном на севере и Оманом на юг. Китайских лидеров беспокоит постоянное присутствие боевых соединений американских авианосцев, патрулирующих воды поблизости.

Малаккский пролив, где на севере расположен Сингапур, а на юге – Индонезия, - это еще одно потенциально проблемное место – и через него проходит до 80 процентов китайского нефтяного импорта. В самой узкой своей части пролив составляет лишь 54 километра, и, как и в случае с Ормузским проливом, его безопасность также «сделана в США». В случае будущего противостояния с Вашингтоном, американские ВМС могут быстро перекрыть оба пролива или установить над ними контроль.

Вследствие этого, акцент, который Китай все больше ставит на разработку наземной центральноазиатской энергетической стратегии, можно суммировать следующим образом: Пока-пока, Ормуз! Пока-пока, Малакка! И дружеский прием для нового Шелкового пути трубопроводов от Каспийского моря до китайского Дальнего Запада в Синьцзяне.

Казахстан обладает 3 процентами доказанных мировых запасов нефти, но его крупнейшие нефтяные месторождения лежат недалеко от китайской границы. Китай рассматривает эту страну, как ключевого альтернативного поставщика нефти и с помощью будущих трубопроводов собирается соединить казахские нефтяные месторождения с китайскими НПЗ на западе страны. На самом деле, первое транснациональное предприятие Китая в Трубопроводостане уже вовсю работает – речь идет о китайско-казахском нефтяном проекте 2005 года, финансируемом китайским энергетическим гигантом CNPC.

А впереди еще много чего, и китайские лидеры ожидают, что богатая энергоресурсами Россия сыграет значимую роль в китайских планах. Стратегически это является ключевым шагом в сторону региональной энергетической интеграции, укрепляя российско-китайское партнерство внутри ШОС, а также в Совете Безопасности ООН.

Когда речь идет о нефти, цель тут – огромный трубопровод «Восточная Сибирь-Тихий Океан» (ВСТО). В прошлом августе была начата работа над российским отрезком трубы от Тайшета в Восточной Сибири до дальневосточной Находки длиной 4000 километров. Российский премьер Владимир Путин провозгласил ВСТО «по-настоящему всеобъемлющим проектом, укрепившим наше энергетическое сотрудничество». А в конце сентября русские и китайцы официально открыли трубопровод из Сковородино в Амурском крае до нефтехимического центра Дацин на северо-востоке Китая. Длина трубопровода составляет 999 километров.

Сегодня Россия поставляет в Европу до 130 миллионов тонн нефти. Вскоре, не менее 50 миллионов тонн могут быть направлены в Китай и Азиатско-Тихоокеанский регион.

Однако, когда дело доходит до энергетики, между русскими и китайцами существует скрытое напряжение. Российское руководство по понятным причинам настороженно относится к потрясающим успехам Китая в Средней Азии, бывшем «ближнем зарубежье» бывшего Советского Союза. В конце концов, поступая так же, как они делали в Африке в своих поисках энергоресурсов, в Средней Азии китайцы строят железные дороги и вводят высокотехнологичные поезда и другие современные чудеса в обмен на нефтегазовые концессии.

Несмотря на накипающую напряженность между Китаем, Россией и США, сейчас еще слишком рано гадать, кто выйдет победителем в новой «Большой игре» в Центральной Азии, однако одно ясно уже сейчас. Среднеазиатские «станы» становятся все более влиятельными игроками в энергетический покер, в то время как Россия пытается не потерять свое господство над регионом, Вашингтон складывает все яйца в корзину трубопроводов, предназначенных для обхода России (включая трубопровод Баку-Тбилиси-Джейхан, которые перекачивает нефть из Азербайджана в Турцию через Грузию), а Китай повышает ставки в борьбе за свое центральноазиатское будущее. Кто бы ни проиграл, это игра, из которой «станы» могут извлечь только пользу.

Недавно наш парень Гурбангулы, лидер Туркменистана, обратился к Китаю за дополнительным кредитом в 4,18 миллиарда долларов на развитие крупнейшего газового месторождения страны Южный Йолотань. (Китайцы уже выдали 3 миллиарда долларов, чтобы помочь в разработке.) Бюрократы от энергетики в Брюсселе были безутешны. С предположительными запасами в 14 триллионов кубометров природного газа, это месторождение могло бы заливать испытывающий энергетический голод Евросоюз газом в течение более, чем 20 лет. А теперь что, придется распрощаться с надеждами?

В 2009 году доказанные газовые запасы Туркменистана были оценены в ошеломительные 8,1 триллиона кубометров, выведя страну на четвертое место по запасам после России, Ирана и Катара. Неудивительно, что с точки зрения Ашхабада, над страной все время идет золотой газовый дождь. Тем не менее, эксперты сомневаются, что у запертой со всех сторон сушей, своеобразной среднеазиатской республики на самом деле хватит голубого золота, чтобы одновременно поставлять его в Россию (которая забирала себе 70 процентов туркменских поставок до того, как открылся трубопровод в Китай), Китай, Западную Европу и Иран.

Сегодня Туркменистан продает свой газ Китаю (через крупнейший газопровод мира длиной в 7000 километров с пропускной способность в 40 миллиардов кубометров год), России (10 миллиардов кубометров в год, хотя до 2008 года Москва покупала 30 миллиардов кубометров в год) и Ирану (14 миллиардов кубометров в год). Президенту Ирана Махмуду Ахмадинежаду всегда устраивают торжественный прием, а российский энергетический гигант «Газпром», изменивший свою ценовую политику, теперь является приоритетным клиентом.

Однако, на данный момент главные тут китайцы и, в более общем смысле, что бы ни произошло, остается мало сомнений в том, что Средняя Азия будет важным поставщиком природного газа в Китай. С другой стороны, тот факт, что Туркменистан, по сути, пообещал весь свой будущий газовый экспорт Китаю, России и Ирану, означает фактическую смерть разнообразных транскаспийских трубопроводных планов, за которые выступают Вашингтон и Европейский Союз.

ИПИ против ТАПИ - заново

На нефтяном фронте, даже если бы все «станы» стали продавать Китаю каждый баррель добываемой нефти, это удовлетворило бы менее половины импортных нужд Китая. В конечном итоге, лишь Ближний Восток может утолить нефтяную жажду Китая. По информации Международного агентства по энергетике, к 2015 году потребности Китая в нефти вырастут до 11.3 миллиона баррелей в день, даже когда внутреннее производство достигнет своего пика в 4 миллиона баррелей в день. Сравните это с объемом производства некоторых из альтернативных поставщиков Китая: Ангола - 1.4 миллиона баррелей в день; Казахстан – тоже 1.4 миллиона; и Судан – 400 тысяч баррелей в день.

С другой стороны, Саудовская Аравия производит 10.9 миллиона баррелей в день, Иран – около 4 миллионов, Объединенные Арабские Эмираты (ОАЭ) – 3 миллиона, Кувейт – 2.7 миллиона – ну, а потом еще есть Ирак, который сегодня производит 2.5 миллиона баррелей в день, а к 2015 году, скорее всего, увеличит производство, как минимум, до 4 миллионов. Тем не менее, Пекин еще не окончательно убежден в том, что гарантировал себе безопасные поставки, особенно учитывая все эти «передовые оперативные базы» США в ОАЭ, Бахрейне, Кувейте, Катаре и Омане, а также боевые группы ВМС, бороздящие Персидский залив.

На газовом фронте, Китай определенно рассчитывает на южноазиатский проект, способный изменить правила игры. Пекин уже потратил 200 миллионов долларов на первую стадию строительства глубоководного порта в городе Гвадар, в пакистанской провинции Белуджистан. Он хотел и получил от Исламабада «государственные гарантии портовых сооружений». Гвадар находится лишь в 400 километрах от Ормуза. В Гвадаре у китайских ВМС появится порт приписки, который позволит им запросто отслеживать движение в проливе и когда-нибудь, может, даже расстроить экспансионистские планы ВМС США в Индийском океане.

Но у Гвадара есть и другая, гораздо более пикантная роль в будущем. Он может оказаться осью соперничества между двумя давно обсуждаемыми трубопроводами: ТАПИ и ИПИ. ТАПИ означает трубопровод Туркменистан-Афганистан-Пакистан-Индия, который не может быть построен, пока оккупационные силы США и НАТО воюют в Афганистане с повстанческим движением, на который столь удобно навесили ярлык «Талибан». ИПИ, с другой стороны, - это трубопровод Иран-Пакистан-Индия, также известный, как «трубопровод мира» (что, естественно, превращает ТАПИ в «трубопровод войны»). К неизмеримому расстройству Вашингтона, в прошлом июне Иран и Пакистан, наконец, заключили сделку построить ИП-отрезок ИПИ, и Пакистан гарантировал Ирану, что к проекту позже могут присоединиться либо Индия, либо Китай.

Независимо от того, что это будет – ИП, ИПИ или ИПК – Гвадар будет ключевым центром. Если, под давлением Вашингтона, обращающегося с Тегераном как с чумой, Индия будет вынуждена выйти из проекта, Китай уже ясно дал понять, что хочет присоединиться к нему. После этого китайцы построят связку от Гвадара вдоль Каракумского шоссе в Пакистане к Китаю, через Хунжерабский перевал – еще один наземный коридор, неуязвимый для вмешательства США. Дополнительное преимущество этого маршрута состоит в том, что он резко сократит танкерный маршрут, идущий вокруг южной оконечности Азии и составляющий 20 тысяч километров.

Можно поспорить, что для индийцев стратегическим верным решением будет присоединиться к ИПИ, поборов глубоко засевшее подозрение, что китайцы попытаются перехитрить их в погоне за энергоресурсами с помощью стратегии «нитка жемчуга», предполагающей создание ряда «портов приписки» по всей линии ключевых маршрутов поставок нефти, от Пакистана до Мьянмы. В этом случае, Гвадар не станет просто «китайским» портом.

Что же касается Вашингтона, он по-прежнему верит, что если ТАПИ будет построен, это удержит Индию от нарушения примененного США эмбарго против Ирана. Испытывающий энергетический голод Пакистан очевидным образом предпочитает своего «всепогодного» союзника Китай, который может обязаться построить всевозможную энергетическую инфраструктуру в разрушенной наводнениями стране. Вкратце, если беспрецедентное энергетическое сотрудничество между Ираном, Пакистаном и Китаем продолжится, это станет сигналом о том, что Вашингтон потерпел крупное поражение в новой «Большой игре» в Евразии, что приведет к огромным геополитическим и геоэкономическим последствиям.

На данный момент, стратегическим приоритетом Пекина была тщательная разработка поразительно разнообразного набора поставщиков энергоресурсов – сегодня потоки энергоресурсов идут из России, через Южно-Китайское море, из Средней Азии, через Восточно-Китайское море, с Ближнего Востока, из Африки и Южной Америки. Если до сих пор Китай показывал мастерство в розыгрыше своих карт в этой «войне» за Трубопроводостан, то комбинацию, разыгрываемую США – обойти Россию, вытеснить Китай, изолировать Иран – могут вскоре назвать ее настоящим именем: блеф.