Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
Карибский кризис достигает пика. На острую речь Кеннеди русские отвечают угрозами. Обе стороны обеспокоены. Кремль по-прежнему отрицает, что на Кубе есть ракеты. Однако Хрущев уже понимает, что если он не уступит, то развяжет войну с США. Мир — в шаге от ядерной войны. Итак, русские готовятся к постановке на вооружение ракет на Кубе.
Карибский кризис достигает пика. На острую речь Кеннеди русские отвечают угрозами. Обе стороны обеспокоены. Кремль по-прежнему отрицает, что на Кубе есть ракеты. Однако Хрущев уже понимает, что если не уступит, то развяжет войну с США. Мир — в шаге от ядерной войны.
Вторую часть мини-сериала о Карибском кризисе и роли Фиделя Кастро мы закончили на подготовке русских к постановке на вооружение ракет на Кубе.
Беспокойство с обеих сторон
Заявление Кеннеди в понедельник 22 октября 1962 года поразило мир: советские ракеты с атомными боеголовками — на Кубе! Все слушатели ощущали, что приближается Третья мировая. Власти начали открывать убежища гражданской обороны, в школах и учреждениях люди учились действиям по тревоге, женщины и мужчины закупали запасы продуктов.
«Во всем виноват Хрущев!» — сокрушались западные журналисты и политики. В странах Варшавского договора виновником называли Белый дом, однако подробности о доказательствах, обнаруженных американцами, СМИ замалчивали. Кстати, Кремль, как всегда в критические моменты, запутывал и лгал: подконтрольное ему население узнавало правду из передач западных радиостанций.
Фидель Кастро продиктовал редакции издания Revolución заявление, в котором опроверг присутствие наступательных ракет на острове. Речь Кеннеди — это «обыкновенная дымовая завеса, которая должна оправдать преступную интервенцию», которую ожидал Кастро.
В понедельник также закончил свою работу полковник ГРУ Олег Пеньковский, один из самых успешных агентов Запада. Его арестовало КГБ — по крайней мере, так написала газета «Правда». Однако не исключено, что это произошло несколькими днями ранее. Впоследствии его казнили как предателя.
СССР тоже привел в боеготовность свои ракетные войска. Несмотря на то, что в распоряжении Союза была всего шестая часть ракет, имевшихся у американцев, если бы советским войскам удалось ими воспользоваться, они могли бы нанести огромный урон. На космодроме Байконур готовили межконтинентальную ракету Р–7 (SS–6/Sapwood) с атомной боевой частью мощностью 3,5 мегатонны, способной уничтожить Нью–Йорк. В запасе против крупнейшего американского города оставили еще одну. Две другие ракеты этого же типа были приготовлены на базе Плесецк на севере России. Однако советские войска были не слишком расторопны: топливом ракеты заправлялись целых 24 часа. Другие стратегические ракеты, нацеленные на американские города, еще не завершили серию необходимых испытаний (Р–9 SS–8/Sasin, которых было пять, и Р–16 SS–7/Saddler, которых было 12).
Во вторник утром советское руководство утвердило ответ на заявление Кеннеди. Реакция была спесивой, диктаторской и не соответствовала реальной ситуации. «Если агрессоры спровоцируют конфликт, то Советский Союз ответит сокрушительным ударом». На самом деле советские ракеты могли бы уничтожить несколько американских городов, а вот американские — стерли бы с лица земли все советские города. И теперь Хрущев в письме Кеннеди врал, утверждая, что на Кубе нет никаких наступательных ракет.
Утром в Белом доме заседал Исполнительный комитет. Больше всего президента беспокоил Западный Берлин. Директор ЦРУ Маккоун сообщил, что в Карибском море находится несколько советских подводных лодок, по всей видимости, с ядерным вооружением.
Американские комментаторы рассуждали о взаимовыгодном договоре. «Если бы СССР вывел свои наступательные вооружения с Кубы, мы бы демонтировали ракеты в Турции».
После полудня Роберт Кеннеди и сенатор Эдвард Бартлетт беседовали с Большаковым. Они мельком упомянули эту сделку, о которой писали газеты. Однако эта чрезвычайно важная информация дошла до Кремля только через два дня — 25 октября. Причиной задержки, вероятно, стала какая-нибудь мелочь, как это обычно бывает.
Президент опасался дальнейшего развития событий. Вечером он отправил своего брата за Добрыниным. Однако советский посол ничего не знал о ракетах на острове. Он пытался оппонировать аргументам министра, но вяло, ведь и он сомневался, что Москва ведет открытую игру. Кеннеди закончил беседу угрозой: «Мне неизвестно, чем все кончится, но мы готовы остановить ваши корабли».
Вечером началось заседание Совета безопасности ООН. Посол Стивенсон продемонстрировал фотографии советских ракет на Кубе, сделанные самолетом–разведчиком. Снимки шокировали дипломатов и журналистов. Посол Валерьян Зорин, который не смог их прокомментировать, на худой конец обвинил Соединенные Штаты в подготовке вторжения на Кубу. Возможно, и он слышал об этом оружии впервые.
Главнокомандующий стратегического авиационного командования генерал Томас Пауэр отдал приказ повысить боеготовность всех подразделений. Он сделал это без ведома президента и открытой речью, а не шифром — пусть в СССР знают. Воинственная лихорадка усиливалась.
Мы должны уйти, или начнется война с США
В Кремле тоже росло беспокойство. На встрече с президентом американской фирмы Westinghouse Уильямом Кноксом Хрущев сказал, что советские ракеты на Кубе — это то же самое, что американские в Турции. СССР их контролирует, а кубинцы решений не принимают. Хрущев передал Кеннеди, что если американцы нападут на суда в море, Советский Союз будет «защищать свои права».
Однако на заседании Президиума ЦК Хрущев говорил иначе. «Невозможно хранить на Кубе ракеты, не вступая в войну с США», — сказал он. СССР демонтирует ракеты при условии, что Вашингтон гарантирует не нападать на Кубу. С этим предложением согласились Брежнев, Косыгин, Козлов, Микоян, Пономарёв и Суслов. Громыко и Малиновский воздержались.
Хрущев закончил заседание призывом: «Товарищи, давайте вечером пойдем в Большой театр. Наши люди и иностранцы увидят нас, и, может, это успокоит их».
Вечером все политическое руководство появилось на опере Мусоргского «Борис Годунов». В антракте советский лидер показательно поблагодарил американского певца Джерома Хайнса и его коллег. Тем самым Хрущев хотел продемонстрировать, что находится в конфронтации с американскими лидерами, а не с простыми людьми.
В ночь на 23 октября 1962 года впервые Комитет начальников штабов объявил уровень готовности DEFCON 2 (Defense Readiness Condition) для стратегической авиации. Для остальных сил действовало состояние DEFCON 3, как и в предыдущий день. DEFCON 2 — это состояние, предшествующее максимальной боевой готовности. DEFCON 1 означает войну. Вашингтон сообщил об этом открытой речью без шифровок, чтобы в СССР все узнали.
В готовность привели 1300 стратегических бомбардировщиков с атомными бомбами. Половина из них ожидала над Гренландией и Северной Канадой сигнала к началу операции. Авиатопливом их снабжали летающие танкеры. Все 183 межконтинентальные ракеты «Атлас» и «Титан» были готовы к запуску, как и 144 ракеты «Поларис» на десяти атомных подводных лодках типа «Джордж Вашингтон». Военно-морские силы, зарубежные базы и союзные силы НАТО были приведены в боеготовность. Солдаты спали в ботинках. Сотни тысяч семей уезжали из городов в деревни, где, казалось, будет безопаснее.
Войска США начали следить за строительством ракетных баз на Кубе и с помощью трех новых радаров, которые проходили испытания. Все они были связаны с Командованием воздушно-космической обороны Северной Америки (NORAD).
Изменился и мир дипломатии и спецслужб.
На сцену выходят чехословацкие разведчики
Ощущение опасности привело к тому, что западные депутаты и журналисты, поддерживавшие связи с людьми из советского блока, с большой охотой шли на контакт, например, с чехословацкими агентами, которые служили под видом дипломатов. Некоторые давали много информации, и порой встречи назначались по два раза на дню. «Разумеется, мы не обменивались информацией о каких-то секретных планах», — сказал мне Пршемысл Голан, который работал в пражском центральном отделе разведки Министерства внутренних дел. «Мы говорили о ситуации, истолковывали позиции. Все — по какую сторону железного занавеса мы бы ни находились — были заинтересованы в отведении страшной опасности».
«В центральном отделе все было приведено в максимальную готовность, — вспоминал Зденек Йодас, который был начальником контрразведки. — Велись серьезные разговоры о том, что начнется война. Мы пристально следили за событиями в Нью-Йорке и в Вашингтоне, поступали донесения от агентов. Больше делать было нечего».
В Вашингтоне у чехословацких агентов была возможность читать чилийскую дипломатическую корреспонденцию, в которой отражались споры в Организации американских государств. Эту информацию местный резидент передавал непосредственно своим советским коллегам, чтобы обо всем знал и посол Добрынин.
Дипломаты в посольствах советского блока в США и в других западных странах уничтожали секретные документы и готовились к тому, чтобы в последний момент сжечь шифровальные таблицы и разбить шифровальную аппаратуру.
Ситуация была намного более напряженной, чем при строительстве берлинской стены. На случай конфликта центральный отдел чехословацкой разведки ввел превентивные меры.
Резидентуры проверяли системы связи с агентами в условиях войны. Прежде их координировали офицеры, работающие в диппредставительствах, в отделах Чехословацкого информагентства, туристического агентства Čedok и прочих. Во время войны эти организации закрывались, и тогда роль координирующих офицеров взяли бы на себя нелегалы, то есть агенты, проживающие за рубежом под фальшивыми именами.
Если бы агенты по каким-то причинам потеряли связь, они знали места и время встреч со своими координирующими органами, а также пароли для контроля. Разумеется, им приходилось хранить в памяти множество разных сроков и мест. Так что если бы началась война, центр выслал бы нелегалам инструкции о встречах.
Также проверялся вариант переноса пражского центрального разведывательного отдела в запасные пункты в Восточной Чехии и в Высоких Татрах. Однако кроме небольшого числа штабных точных мест никто не знал. Теперь же необходимо было удостовериться, что все сотрудники разведки знают, каким образом и с какими материалами они должны отправиться в эвакуацию.
Советская подлодка у берегов США
В пятницу 26 октября американские корабли заметили вблизи побережья Северной Америки советскую подводную лодку. Эсминцы попытались вынудить ее к всплытию, сбросив три маломощные гранаты — это принятый в мире сигнал. Около четырех вечера подлодка, наконец, поднялась на поверхность. Если бы с ней все было в порядке, она попыталась бы скрыться на глубине, а ее появление на поверхности означало, что возникли проблемы. Американцы посчитали, что это атомная субмарина, и не подозревали, что перед ними дизель-электрическая подводная лодка проекта 641 (Foxtrot). Эта была обозначена как «К–59».
Советское командование решило отправить на Кубу 69–ую бригаду в составе четырех подобных подлодок. Через 20 — 22 дней бригада должна была достичь порта Мариэль, который стал бы ее базой в ходе операции «Анадырь». Каждая субмарина была вооружена не только 21 традиционной торпедой, но и одной — с ядерным боезарядом. Командующий бригадой подлодок Виталий Агафонов плыл на «Б–4», а начальник штаба Василий Архипов — на «Б–59».
Во время инструктажа капитан Шумков спросил: «Какие есть правила для запуска торпеды с ядерным боезарядом?» Он ожидал точного и ясного ответа, но не дождался. Адмирал Виталий Фокин, заместитель главнокомандующего Военно-морским флотом, только пошутил: «Если вам дают пощечину, не позволяйте делать это второй раз».
Немного более конкретным был вице-адмирал А.И. Рассоха, начальник штаба Северного флота: «Зарубите себе на носу. Во-первых, если под водой у вас будет пробоина в корпусе. Во-вторых, если вы будете всплывать с пробоиной в судне, а они будут в вас стрелять. И третий вариант, если вы получите приказ из Москвы». Через мгновение он еще добавил: «Я советую вам, товарищи командиры, сначала воспользоваться ядерным оружием, а потом быстро скрыться».
Капитаны знали, как плохо техники ремонтируют их корабли и не хотят менять старые батареи на новые: якобы их не было. Они протестовали против этого беспорядка, но вышестоящие чины их игнорировали. Для основательного ремонта не было времени.
Русские моряки даже не знали, куда плывут
Моряки, включая офицеров, не знали, куда направляются. Только в море капитаны смогли распечатать конверт, в котором описывался путь и цель, и сообщить экипажу, что они следуют на Кубу. Вооружение подлодок должно было быть постоянно в боевой готовности — таким был приказ. Для использования традиционных ракет нужно было согласие главкома флота, а для запуска торпеды с ядерным зарядом должно поступить специальное разрешение от Министерства обороны.
Четыре лодки проекта 641 проскочили близ Скандинавии, где воды патрулировали британские и норвежские противолодочные корабли. Но с самого начала возникли трудности: старые батареи быстро разряжались, поэтому подлодкам приходилось часто всплывать для подзарядки. В Северной Атлантике на них обрушился ураган «Элла», что осложнило всплытие и подзарядку. Выходила из строя и другая аппаратура, включая системы кондиционирования, поэтому внутри температура взлетала до 50 — 60 градусов. Не хватало и питьевой воды.
Подлодка «К–59», которой командовал Савицкий, доплыла до Саргассова моря, являющегося частью Атлантики и находящегося к северо-западу от Бермуд. До этого «Элла» уничтожил много оборудования, поэтому сбой дали двигатели, кондиционирование и другая аппаратура. Температура на борту поднялась до 60 градусов, воздух был несвежий. Вскоре субмарину заметили американцы — соединение во главе с авианосцем «Рэндольф».
Когда в субботу 27 октября посыпались предупредительные гранаты, которые означали приказ всплывать, в шестой отсек начала проникать вода. Наверное, пробоина!
Американцы нас атакуют! Савицкий вспомнил слова Рассохи и скомандовал привести специальную торпеду в носовом отсеке в боеготовность. О ядерном боезаряде не говорилось, и, возможно, рядовые моряки не подозревали, что это за торпеда.
Ключи для стрельбы ею были у трех человек: Савицкого, политрука Ивана Масленникова и начальника штаба Василия Архипова. Каждый из них должен был вставить свой ключ в специальное гнездо. И командир, и политрук посчитали решение правильным, однако Архипов возмутился: «Нет никакого нападения! И мы не имеем права использовать это оружие! Кстати, повреждение небольшое, и его уже заделывают. Мы должны всплыть и дождаться приказов из Москвы».
Он знал, что взрыв в такой близости уничтожил бы не только американскую флотилию, но и их самих. А быть может, этот взрыв ввергнет весь мир в ядерную войну.
Наконец Архипов убедил Савицкого. «Б–59» поднялась на поверхность. Когда моряки вышли, их обдало субтропическим жаром.
Американцы вышагивали в летней форме на палубах военных кораблей и, смеясь, махали коллегам с подводной лодки, напевали им песню «Янки-дудл» — она была популярна во времена борьбы за независимость — и бросали им бутылки коньяка и пачки сигарет. Советские моряки в грязных и потных мундирах восприняли это как страшное унижение.
Подзарядив батареи, подлодка «Б–59» направилась обратно к Бермудам. Группа офицеров ГРУ особого назначения под руководством Вадима Орлова, которая вела мониторинг всего вещания американской флотилии, услышала, что на части обратного пути ее будут сопровождать всего четыре надводных корабля и периодически пролетающий самолет. Кроме того, группе стало известно, что начался глубокий кризис вокруг Кубы, о котором никто из экипажа не имел ни малейшего представления. Еще офицеры ГРУ услышали, что американский флот заставил всплыть еще две подводные лодки. Позор!
Николай Шумков, капитал «Б–130», испытал в октябре 1961 года торпеду с ядерным боезарядом на полигоне на острове Новая Земля. Он знал ее мощь. На его судне тоже были проблемы со слабыми батареями, которые приходилось подзаряжать на поверхности с риском быть обнаруженными. Во время тропической бури из строя вышло большинство двигателей.
Авианосец «Эссекс» заметил «Б–130» утром 26 октября, и немедленно начали падать сигнальные гранаты. Через несколько часов субмарина всплыла. Капитан телеграфировал в Москву: «После преследования был вынужден подняться на поверхность. Два из трех дизельных двигателей не работают. Окружен четырьмя американскими военными кораблями. Жду инструкций».
Командование подтвердило получение донесения — и никаких советов, никаких приказов. Справляйтесь сами! Моряки попытались отремонтировать двигатели, но безуспешно. Капитан запросил помощи. Наконец приплыл корабль «Памир», который отбуксировал подлодку в Мурманск.
На подлодке «Б–36» под командованием Алексея Дубивко врачу пришлось в примитивных условиях прооперировать офицера Петра Панкова, служившего на гидролокаторе, и удалить ему аппендикс. В это время они плыли на глубине 110 метров, а на поверхности бушевал ураган «Элла».
За этой субмариной в Саргассовом море тоже следили американцы, а точнее эсминец «Чарльз Сесил». В какой-то момент командир опасался, не выстрелят ли по ним торпедами. Но нет. Дубивко попытался скрыться, но тщетно. Через несколько дней, 31 марта, ему пришлось всплыть, чтобы подзарядить батареи. Потом он повернул назад.
Только «Б–4», которой командовал Рюрик Кетов, американцы не обнаружили. Но когда из радиосообщений экипаж узнал, что шансов нет, лодка повернула обратно.
Во вторую флотилию должно было входить семь подводных лодок типа Golf (советское обозначение «Проект 629»). Каждая такая подлодка была вооружена тремя баллистическими ракетами Р–13, SS-N-4/Sark, дальностью 600 километров. Но после катастрофического провала лодок проекта 641 эту флотилию даже не отправили.
Сомнения с обеих сторон
В среду 24 октября ситуация казалась трагической. Советские грузовые корабли по-прежнему направлялись на Кубу. При этом американские ВМС узнали, что корабли сопровождали в качестве охраны подлодки. Навстречу первым кораблям («Гагарин» и «Комилес») американцы направили вертолетоносец «Эссекс».
Роберт Кеннеди спросил у Большакова, не известно ли ему что-то новое. Ответ шокировал: «Я думаю, что корабли попытаются прорвать карантин».
«Если американцы на нас нападут, уничтожьте их ядерным ударом!» — писал Фидель Кастро в телеграмме Хрущеву. Однако советский лидер не хотел приносить мир в жертву интересам Кубы и бескомпромиссно сообщил об этом Гаване.
В 10 часов члены Исполнительного комитета собрались в Белом доме. Все были напряжены: начнется война или продолжится мир? Наконец в 10.25 директор ЦРУ Маккоун заявил: «На линии карантина остановилось 20 советских кораблей. Часть развернулась и начала возвращаться. Эти суда везут разобранные ракеты Р–14».
Но это была неверная информация. Как через 40 лет узнал репортер Майкл Доббс, советские корабли остались стоять примерно в 900 километрах от линии карантина. Президента и Исполнительный комитет неправильно проинформировали.
Утром между семью и восемью часами Москва телеграфировала их капитанам не пересекать линию карантина. Такое решение принял Хрущев. Однако на Кубе советские солдаты продолжали сборку ракет Р–14, а половину уже могли заправить топливом. Тем не менее ядерным зарядом их не оснащали. Их охраняли войска в Мариэле.
Большинство стран Латинской Америки было возмущено действиями Кубы и требовало демонтировать ракеты. Аргентина объявила о приведении в боевую готовность своего военного флота. Советские и чехословацкие разведывательные службы попытались создать в этих странах организации в поддержку Кубы, но так и не смогли опереться на чей-либо авторитет.
На вечернем заседании Совета безопасности ООН советский представитель Зорин почувствовал свое отчаянное одиночество. Западные делегаты единодушно вставали на сторону США, 45 азиатских и африканских стран призывало Вашингтон и Москву к договоренности.
И все же самые важные переговоры проходили за кулисами. Хрущев и Кеннеди обменялись письмами, но так и не захотели изменить своих позиций. У Тан предостерег их от эскалации напряженности и предложил себя в качестве посредника в переговорах. Представитель международной организации также предположил, что демонтаж наступательных вооружений на Кубе могут контролировать представители некоторых нейтральных стран.
Во время обсуждений в Кремле заместитель министра иностранных дел Василий Кузнецов предложил: «А что если нашим войскам заблокировать Западный Берлин?» Хрущев вспылил: «Мы только начинаем выпутываться из одной авантюры, а вы предлагаете нам пуститься в другую!»
Один американский телеканал отправил в регион вертолет с репортерами. Так что в четверг зрители телеканала смогли увидеть, как советский танкер «Бухарест», везущий нефть, внешне проконтролировали экипажи американских эсминцев и пропустили.
В пятницу 26 октября утром американские эсминцы остановили ливанский грузовой корабль «Марукла», который направлялся на Кубу. Во время осмотра не было обнаружено ничего подозрительного, поэтому судно пропустили.
И хотя конвои советских судов с грузом военной техники продолжали стоять, на Кубе солдаты по-прежнему собирали ракеты. Большая часть американских политиков и военных боялась, что в итоге не останется никаких вариантов, кроме войны.
В полдень журналисты спросили представителя Госдепа Л. Уайта, что он думает об обмене письмами между президентом и Генсеком ООН. Уайт сослался на обращение Кеннеди, в котором он пригрозил, что «если эти наступательные военные приготовления продолжатся, таким образом, еще более увеличивая угрозу Западному полушарию, любые наши дальнейшие действия будут оправданы».
Это высказывание журналисты истолковали так, что интервенции или авиационного удара стоит ожидать в ближайшие часы, и соответствующие заголовки появились в послеобеденных газетах. Кеннеди возмутили эти инсинуации, и по телефону он отчитал как Госсекретаря, так и его заместителя, а также официального представителя Госдепа.
Но это недопонимание заставило руководство СССР принимать немедленные решения. Хрущев объяснил это только 12 декабря на заседании Верховного Совета: «Утром 27 октября мы получили от кубинских товарищей, а также из других источников сообщение, в котором прямо говорилось, что интервенция начнется в ближайшие два — три дня… Необходимо было как можно скорее действовать, чтобы отвратить нападение на Кубу и сохранить мир. Президенту США было направлено послание, в котором говорилось о приемлемом для обеих сторон решении».
Первое предложение русских для прекращения кризиса
«Черная суббота», как назвали 27 октября, вероятно, была наиболее острой фазой кризиса.
После полудня ситуация начала меняться к лучшему. Советник советского посольства Александр Фомин, известный как резидент КГБ в США Феклисов, попросил о встрече репортера телеканала АВС Джона Скали, аккредитованного при Госдепе и хорошо знакомого с Хилсмэном и Раском. Скали и Фомин встретились в ресторане «Западный» неподалеку от Лафайет-сквер в центре столицы в половину второго.
Феклисов, который во время и после войны уверенно координировал в Нью-Йорке и Лондоне советских ядерных шпионов, выглядел растерянно: «Война может начаться в любой момент. Мы должны что-то сделать».
Скали сказал без обиняков: «Вы должны были об этом подумать прежде, чем отправить ракеты на Кубу!»
«А что будет, если мы выведем наши ракеты под наблюдением ООН, а господин Хрущев даст гарантии, что никогда больше не отправит на Кубу наступательного оружия?— прощупывал почву разведчик. — Готов ли американский президент пообещать, что никогда не нападет на Кубу?»
Скали не знал ответа. Феклисов попросил его узнать у своих высокопоставленных друзей, а потом позвонить. «Вот мой домашний номер телефона».
Скали немедленно проинформировал Хилсмэна, а тот — Раска. Госсекретарь передал это послание президенту. «Это первое конкретное предложение от русских для завершения кризиса», — отметил Раск. Пентагон и ЦРУ отложили операцию «Мангуст» на неопределенный срок, в ходе которой группы из трех человек должны были повредить кубинские железнодорожные пути, шоссе и линии связи, а также совершить покушение на Фиделя Кастро. Правда, три группы из десяти уже были на острове, но еще не начали действовать.
Белый дом дал согласие. Скали встретился с Феклистовым в кафе отеля «Хилтон» без 15 восемь. «Ответственные лица заинтересованы в переговорах в духе предложений Генерального секретаря ООН», — передал репортер. Феклисов был доволен. Якобы он должен был 30 центов, но дал официанту пять долларов и не потребовал сдачи: разведчик очень спешил сообщить новость Москве.
От письма Хрущева, переданного в Белый дом в 19 часов веяло смирением. Из множества слов следовало, что советский лидер допускает присутствие ракет на Кубе и предлагает вариант их вывода в обмен на гарантии ненападения на остов. «Письмо было очень длинным и эмоциональным», — охарактеризовал его Роберт Кеннеди.
Между тем продолжались переговоры в ООН. Страны Латинской Америки требовали вывода ракет и гарантий для режима Кастро. В Европе росли опасения, что будет война.
Фидель Кастро приехал в посольство СССР в Гаване в два часа ночи. Он был крайне возмущен. «Москва и Вашингтон договариваются о нас без нас!» Посол Алексеев напрасно пытался его успокоить. Они хорошо знали друг друга. Под этим псевдонимом работал испанист Александр Шитов, который до 1959 года был резидентом КГБ в Буэнос-Айресе, а затем осенью возглавлял первую советскую делегацию, отправленную уговорить Кастро.
Кубинский лидер упорно спорил с Алексеевым — Шитовым и убеждал его, что это предательство. Он долго диктовал личное письмо Хрущеву. Кастро считал, что в ближайшие 24-72 часа удар нанесет американская авиация. Интервенция кажется ему маловероятной, но и ее он не исключает. Кастро потребовал от СССР немедленного ядерного удара. Посольство он покинул только в семь утра.
Кастро и не подозревал, что ночью советские солдаты разместили на расстоянии 15 километров от американской базы Гуантанамо ядерные ракеты «Луна» (Frog).
