Эксперты видят в решении Путина провал

Нью-Йорк — В этом месяце началась очередная российская революция. До того, как российский народ выйдет на улицы, чтобы свергнуть своего диктатора, пройдет еще два, три, а может быть, и четыре десятка лет (в первую очередь, это будет зависеть от цены на нефть), однако 24 сентября наиболее вероятным путем России в среднесрочной перспективе стала революция, а не эволюция.

Причина этого в заявлении, которое сделал на прошлых выходных президент Дмитрий Медведев. Сказав, что в следующем марте отойдет в сторону и позволит вернуться в Кремль Владимиру Путину, он, фактически, дал понять, что правящая клика не сумела организационно закрепить свой контроль над страной.

О том, что Россия - не демократия, мы знали с 1996 года. Теперь мы знаем, что Россия – это не диктатура, контролируемая одной партией, одной духовной иерархией или одной династией. Это режим, которым правит один человек.

«Партии не существует, - заявил один из ведущих независимых экономистов России. - Все политика строится вокруг одной личности».

Эта новая реальность может показаться победой г-на Путина. Но это ущербный триумф. Возвращение г-на Путина к абсолютной власти одновременно означает признание того факта, что он и его дружки не смогли осуществить проект, который они сами начали в 2008 году. И эта неудача станет ахиллесовой пятой будущего президента Путина.

Идея заключалась в том, чтобы создать самовоспроизводящуюся институциональную основу для того режима, который г-н Путин установил в 2000 году, когда сменил у власти Бориса Ельцина и начал демонтировать молодые демократические структуры, которые первый лидер независимой России частично создал, а частично терпел.

«В 2008 году Путин дал понять: “Мы - не среднеазиатская республика, и не собираемся строить персоналистский режим. У нас будут институты власти”, - объяснил мне председатель софийского Центра либеральных стратегий Иван Крастев, один из наиболее знающих экспертов по российской власти. – Теперь этот проект забыт. Сами идеи правящей партии и партийной карьеры, как в Китае – все это не сработало».

Превращение России в то, что политологи называют султанизмом или неопатримониальным режимом, идет вразрез как с российской историей, так и с мировыми тенденциями. В Кремле правило множество кровавых диктаторов. Однако источником легитимности царей были их кровь и их вера. Власть генеральных секретарей держалась на партийных структурах и идеологии. Основа правления г-на Путина – исключительно сам г-н Путин.

Переходя к султанизму, Россия также идет не в ногу с остальным миром. Арабская весна была восстанием против некоторых из наиболее могущественных в мире неосултанов. Характерно, что в большинстве оставшихся на Ближнем Востоке диктатур правят не просто авторитарные лидеры, а наследственные монархи. Из всех ведущих мировых держав, к которым Россия отчаянно стремится принадлежать, только в ней правитель может сказать: «L’état, c’est moi» («Государство – это я», - прим. перев.). Китай, безусловно, авторитарен, но он – как раз то самое однопартийное государство, которое г-н Путин не сумел построить.

Одна из характерных черт патерналистских режимов заключается в том, что они правят с помощью страха и унижения. Вспомните лозунги на улицах Туниса и Египта, показывавшие, что люди вышли на акции протеста, чтобы вернуть себе чувство собственного достоинства. Сейчас это чувство в России утрачивается. Один аналитик, раньше всегда говоривший со мной свободно, попросил его не цитировать. Когда я спросила одного российского бизнесмена, находившегося в Европе, что думают о происходящем его друзья в России, он был шокирован моей наивностью. Политика Кремля, объяснил он, - это больше не тот вопрос, который в России безопасно обсуждать по телефону.

Чувство унижения еще больше. «Многие мои друзья разочарованы тем, что решение принятое двумя друзьями в частном порядке, может определять судьбу их огромной и великой страны», - сказал мне один олигарх из бывшего Советского Союза.

Больше всех был унижен президент Медведев, которому пришлось самому объявить о своем уходе из Кремля. «Медведев сейчас – это абсолютный символ слабости, - считает г-н Крастев. – Либералы теперь ненавидят его еще больше, чем Путина».

Впрочем, не ждите, что западный бизнес будет на это жаловаться. Когда речь идет о взаимодействии с государством, особенно иностранным, бизнес предпочитает «принцип одного окна» - а персоналистская диктатура обеспечивает именно это. Как заявил мне один из европейских топ-менеджеров: «Мы приветствуем эту кандидатуру. Путин замечательно поддерживает производство».

Еще одна вещь, которая нравится в диктаторах главам западных компаний – это предполагаемая стабильность диктаторских режимах. Это не совсем миф — чтобы понять, каким нестабильным может быть постсоветское государство, если оно решит поэкспериментировать с демократией, достаточно посмотреть на Украину – но и не совсем правда.

Патерналистские режимы могут быть очень сильными, но они очень хрупки. У них есть два серьезных уязвимых места. Во-первых, деньги. Страх и унижения это два важных инструмента для неопатримониалистского диктатора, но наличные ему тоже нужны. Российский экономист, с которым я разговаривала, подсчитал, что если цена на нефть упадет ниже 60 долларов за баррель и задержится на этом уровне, власть г-на Путина вскоре окажется под угрозой.

Во-вторых, вопросы смены правителей. Центральная проблема для режима, который держится на одном человеке, заключается в том, что такой режим не предусматривает механизма передачи власти. Именно поэтому Путин попытался подвести под российский авторитаризм институциональную основу.

«Для режима такого типа единственная возможность передачи власти – это клонировать правителя, - полагает г-н Крастев. - В 2008 году Путин хотел убедить нас, что он – как в свое время Ельцин – может уйти в отставку и отправиться на дачу. Теперь для Путина не будет никакой дачи. Он должен будет умереть в Кремле».

Кристия Фриланд – международный обозреватель Reuters.