Катастрофа российского авиалайнера над Синайским полуостровом, которая произошла в прошлом месяце и унесла жизни 224 человек, является, наверное, первой атакой общего для России и Запада внешнего врага.
Но бомба, заложенная в самолет авиакомпании «Метроджет», взрыв которой подтвердил во вторник Кремль и ответственность за которую взяло на себя так называемое «Исламское государство» — это реакция террористов, уже хорошо знакомая российскому народу.
Национальное единение, призывы нанести по террористам еще более сильный удар и сплочение вокруг сильного руководства страны наблюдаются в большинстве случаев после терактов во всех странах мира. И в России, в городах которой за последние 16 лет произошло более десятка ужасных терактов, такие настроения и поведение людей уже стали типичными.
Подобно тому, как теракты, совершенные ИГИЛ в минувшую пятницу в Париже, вызвали у французов гнев и решительность (французский президент Франсуа Олланд объявил «войну» этой террористической группировке), президент России Владимир Путин тоже призвал к объединению, пообещав усилить авиаудары по террористам. И судя по историческому опыту, россияне окажут правительству Владимира Путина широкую поддержку — даже если это будет означать дальнейшее ограничение политических свобод.
История терроризма
Теперь уже подтвержденный взрыв бомбы на борту аэробуса «Метроджет» в небе над Синаем стал первым почти за два года терактом против россиян. Однако в центральной части России за последние 16 лет более десятка терактов было совершено чеченскими террористами, причем иногда эти преступления носили демонстративный характер и приводили к гибели сотен человек, что заставляло россиян содрогаться от ужаса. В конце 1999 года серия ночных взрывов в многоэтажных домах (которую иногда называют «российским 9/11») привела к гибели почти 300 человек и коренным образом изменила политическую атмосферу в стране.
На фоне всеобщего страха, ярости и растерянности практически никому не известный новый лидер, незадолго до этого назначенный на должность премьер-министра Владимир Путин приказал российским войскам захватить Чечню. Популярность Путина резко подскочила, и после того, как испытывавший проблемы со здоровьем Борис Ельцин назначил его исполняющим обязанности президента, он легко победил на президентских выборах, состоявшихся несколькими месяцами позже.
В последовавшие за этим годы кровавой войны радикальные исламисты из Чечни неоднократно совершали теракты в Москве и других российских городах. В 2002 году группа из нескольких десятков чеченских террористов с «поясами шахидов» захватили дом культуры в центре Москвы, в котором находилась тысяча зрителей. Российские спецслужбы закачали в здание ядовитый газ, а затем уничтожили террористов. Те, кто выступал с критикой этих действий, заявили, что многие из 130 погибших заложников на самом деле отравились этим газом.
Два года спустя чеченские террористы захватили школу в Беслане. В ходе последовавшей операции спецназа погибли 300 человек, причем, половина из них — дети. Путин воспользовался атмосферой той боли и страдания, которые испытывали люди, и принял жесткие меры по ограничению гражданских свобод, отменив некоторые выборы.
Каждый раз Кремль действовал с целью подавления критики — все больше полагаясь на примерение силы. Россия усмирила Чечню и передала ее в распоряжение местного прокремлевского диктатора. Теракты не прекратились, но они стали происходить реже и в меньших масштабах.
«Мы должны нанести более сильный ответный удар»
Для российской общественности кремлевская политика, предусматривающая нанесение жесткого ответного удара независимо от количества людских потерь, стала уже почти привычной. «Милитаризация российского общества продолжалась годами, и люди привыкли к мысли о том, что будут потери», — говорит Алексей Малашенко, исламовед из Московского Центра Карнеги.
Это означало и согласие россиян с тем, что политические свободы будут ограничиваться, а полномочия государства расширяться — даже если окажется, что эти перемены не принесут обществу особой пользы.
«Успехи ведущейся в России борьбы с терроризмом очень скромны, а вот результаты, достигнутые государством в деле ограничения передвижения, суровых мер в отношении всего, что воспринимается как „экстремистское“, весьма значительны», — считает профессор Московской высшей школы экономики Николай Петров.
Похоже, что и в отношении к Сирии эта тенденция не изменится. Алексей Гражданкин, заместитель директора «Левада-центра» — единственного в России независимого центра изучения общественного мнения — утверждает, что уровень общественной поддержки интервенции России в Сирии по-прежнему остается высоким. И хотя данных о реакции на последние события пока нет, он выражает уверенность в том, что, судя по тенденциям, отмеченным в ходе прежних опросов, «доводы будут состоять в том, что если против нас наносят удар, мы должны нанести в ответ еще более сильный удар».
Путина будут считать защитником от терактов ИГИЛ против России, а не тем, кто эти теракты спровоцировал, считает главный редактор журнала «Россия в глобальной политике» Федор Лукьянов. «Мнение, что кто-то будет серьезно критиковать войну в Сирии, или что люди будут винить Путина за теракты, совершенно не соответствует сегодняшним настроениям внутри страны, — говорит он.— Этого просто не произойдет».
И даже голоса критиков «после этих недавних терактов, скорее всего, значительно затихнут, — говорит Алексей Малашенко. — Демонстрируя готовность нанести ответные удары, Путин добивается еще большей общественной поддержки».
Антитеррористический альянс?
По мнению некоторых аналитиков, то, что террористы взяли на себя ответственность за взрыв самолета авиакомпании «Метороджет», может помочь России и Западу достичь взаимопонимания в вопросе, касающемся угроз исламистов. Путин уже приказал командованию военно-морских сил России координировать действия с французской военно-морской группой и «работать с ними как с союзниками».
«То, что трагедия с авиалайнером была объявлена результатом теракта сразу же после этих ужасных терактов в Париже, позволяет Кремлю показать, что Россия является обычным членом мирового сообщества, перед которым стоят те же самые угрозы, — говорит Малашенко. — Россия теперь активизирует свои военные операции против ИГ, и это будет считаться частью общего ответного удара цивилизованного мира».
Однако, по мнению других, наличия общего врага недостаточно для того, чтобы стремиться к созданию широкой коалиции между Востоком и Западом.
«Сейчас, когда мы видим, что „Исламскому государству“ уделяется первоочередное внимание как общему для всех врагу, мы можем надеяться, что начнется определенное взаимодействие. Но не думаю, что создание широкой коалиции все считают особо вероятным», — говорит Федор Лукьянов.
«Каких бы успехов в борьбе с ИГ мы ни добились — и все они будут только во благо — можете не сомневаться, что как только страсти улягутся, напряженный геополитический торг по поводу Сирии снова продолжится».
