Маленькая Швеция разместила у себя гораздо больше беженцев в расчете на душу населения, чем любая другая страна в Европе. Но поступая таким образом, она сама себя разрывает на части.
Миграционное агентство южного портового города Мальмё на границе Швеции с Данией занимает квадратное кирпичное здание на городской окраине. Когда я 19 ноября 2015 года приехал туда, возле здания в очереди на регистрацию на холоде выстроились сотни беженцев, которых только что привезли с железнодорожного вокзала. Многие сидели внутри, ожидая, когда им выделят место для ночлега. На парковке в два ряда выстроились белые палатки для размещения тех, кому не достанется пристанища. Сотни беженцев были размещены в гостиницах неподалеку, и еще большее количество находилось в концертном зале возле вокзала.
Когда летом прошлого года начался кризис беженцев, каждую неделю в поисках убежища в Швецию приезжало около 1500 человек. К августу это число удвоилось. В сентябре оно снова увеличилось в два раза. В октябре за неделю в Швецию прибывало уже 10 тысяч беженцев, оставаясь там даже несмотря на похолодание. Швеция, где проживает 9,5 миллиона человек, намеревалась принять 190 тысяч беженцев, что составляет два процента от численности ее населения. В пересчете на душу населения это вдвое больше планируемого показателя Германии, которая идет впереди всех, принимая наибольшее количество людей, бегущих от войн в Сирии, Ираке и других странах.
В тот день в кафетерии позади Миграционного агентства я познакомился с сотрудницей этого ведомства Каримой Абу-Габаль (Karima Abou-Gabal), отвечающей за порядок приезда и убытия людей в/ из Мальме. Я спросил, куда отправят новых беженцев. «По состоянию на сегодня, — устало сказала она, — у нас нет жилья. У нас нет ничего». Частные агентства по размещению людей, с которыми агентство заключает договоры по всей стране, не могли предложить даже койку. В самом Мальме палатки были заполнены. Не осталось места ни в концертном зале, ни в гостиницах. Швеция на тот момент исчерпала все свои возможности по приему людей. В тот вечер высокопоставленный сотрудник миграционной службы Микаэль Риббенвик (Mikael Ribbenvik) сказал мне: «Сегодня мы были вынуждены с сожалением проинформировать 40 человек, что не можем найти для них место в Швеции». Они могли остаться, но лишь в том случае, если найдут жилье самостоятельно.
В такой развязке не было ничего неожиданного — да и непредвиденного тоже. Огромное количество просителей убежища устремлялось в Швецию как раз из-за того, что чиновники не ставили никаких преград на их пути, и потому что шведы проявляли гораздо больше великодушия к вновь прибывшим, чем другие европейские страны. Несколькими неделями ранее шведский министр иностранных дел Маргот Вальстрем (Margot Wallstrom) объявила, что если остальные страны Европы будут и дальше отворачиваться от мигрантов, «в конечном итоге наша система рухнет». Коллапс наступил быстрее, чем она предполагала.
Масштабная миграция отчаявшихся людей из Сирии, Ирака и других мест стала нравственным испытанием такого рода, с каким Европа не сталкивалась со времен Второй мировой войны, когда нацисты изгнали миллионы людей из своих домов, и те были вынуждены искать убежище. Европа не выдержала это испытание. Германия, остро чувствовавшая, что именно она была автором предыдущего крупного кризиса беженцев, приняла у себя подавляющее большинство из того миллиона просителей убежища, которые за последние полтора года добрались до Европы. Но новогодняя оргия в Кельне с изнасилованиями и кражами, в которой были замешаны многие мигранты, может заставить канцлера Меркель пересмотреть политику открытых дверей. Даже министры Ангелы Меркель сегодня открыто нападают на нее за такую политику великодушия.
Как опасалась Вальстрем, большая часть Европы и значительная часть мира отвернулись от мигрантов. Этнически однородные страны Восточной Европы вообще отказались принимать у себя беженцев. Их предводительница в этом вопросе Венгрия построила заборы на границах, не давая беженцам даже пересечь свою территорию транзитом. Балканские страны, напротив, помогали беженцам проходить через свою территорию на Запад — но лишь до середины ноября, когда они начали коллективно перекрывать путь тем, кто не из Ирака, Сирии или Афганистана. Англия согласилась принимать только тех беженцев, которые прибывают на ее берега напрямую с Ближнего Востока. Дания разместила в арабоязычных газетах объявления о том, что она не рада беженцам и не будет их принимать, а также приняла закон, предписывающий чиновникам проводить конфискацию имущества у мигрантов в оплату за их обслуживание. В США, где политики стремятся использовать страх перед терроризмом, они нашли отзывчивую аудиторию, и конгресс пытается сегодня заблокировать предложение Обамы о приеме ничтожного числа сирийцев — 10 тысяч человек.
Но есть Швеция, которая гордится своей щедростью и великодушием по отношению к иностранцам. Во время Второй мировой войны Швеция приняла у себя датских евреев и тем самым спасла значительную их часть. В последние годы шведы принимали иранцев, бежавших от шаха, чилийцев, бежавших от генерала Пиночета, и эритрейцев, скрывавшихся от насильственного призыва в армию. Принимать беженцев — это стало частью шведской идентичности. Однако, как и предупреждала Маргот Вальстрем, оказалось, что Германия, Швеция, Австрия и некоторые другие страны не в состоянии самостоятельно справиться с массовым наплывом людей. При наличии колоссальной решимости и мужества кризис беженцев мог стать коллективным триумфом Европы. Вместо этого он стал коллективным провалом. Это рассказ о том, какую непомерно высокую и в конечном счете неприемлемую цену Швеция заплатила за свой идеализм, не нашедший отклика у других.
***
Вторая мировая война породила 40 миллионов беженцев. Отношение ко многим из числа тех, кто совершил опасное путешествие из разгромленных городов и деревень Центральной и Восточной Европы, было гуманным. Остальных, в том числе, многих евреев отправляли обратно, зачастую на верную смерть. Когда Европа возрождалась из военной разрухи, обязанность принимать беженцев была закреплена в таких основополагающих документах как Конвенция о защите прав человека, Конвенция о статусе беженцев и Всеобщая декларация прав человека. Подписавшие эти документы страны взяли на себя обязательство не отказывать в приеме тем беженцам, которым грозит «обоснованная опасность преследования». Была создана такая организация как Управление верховного комиссара ООН по делам беженцев, которому была поставлена задача следить за выполнением государствами своих обязательств. Право на убежище признавалось в качестве всеобщего принципа, которого должны придерживаться все цивилизованные государства. Европейцы неуклонно выполняли это обязательство, принимая у себя сотни тысяч людей, бежавших от коммунистического гнета Восточной Европы. Соединенные Штаты, со своей стороны, приняли у себя почти полмиллиона человек, бежавших из Южного Вьетнама, когда он в 1975 году пал под натиском Севера.
Швеции не нужно было подписывать договоры, чтобы продемонстрировать свою преданность беженцам — хотя она, конечно же, подписывала их. Редактор книги о политике Швеции в отношении беженцев Пар Фронерт (Par Frohnert) (в английском переводе она называется «Попасть в государство надежды») рассказывает, что если в 1930-е годы Швеция ревностно охраняла свою этническую однородность, то уже в 1942 году она начала принимать норвежцев, бежавших от нацистов. Затем настала очередь эстонцев и прочих прибалтов, а после них стали приезжать датские евреи. Когда после войны Швеция приступила к строительству своего социал-демократического государства, готовность к приему беженцев стала символом национальной преданности моральным принципам. Швеция создала систему, призванную предоставлять беженцам такие же обширные социальные льготы, которыми пользовались сами шведы. Это жилье, здравоохранение, качественное образование, отпуск по уходу за ребенком, пособие по безработице. В 1980-х годах Швеция принимала не только иранцев и эритрейцев, но также сомалийцев и курдов. В 1990-х годах туда приехало несколько сотен тысяч боснийцев. К тому времени Швеция принимала у себя около 40 тысяч беженцев ежегодно. В последние годы эта цифра приблизилась к 80 тысячам, что несколько больше притока людей в США, которые, конечно же, считают себя всемирным убежищем от тирании, но имеют численность населения в 35 раз большую, чем у Швеции.
Система работала — по крайней мере, в этом были уверены шведы. В Стокгольме я поехал на встречу с Лизой Пеллинг (Lisa Pelling), которая исследует проблемы беженцев в аналитическом центре Arena Group, связанном с крупнейшим шведским профсоюзом. Когда-то Пеллинг работала секретарем по международным делам в молодежном крыле Социал-демократической партии, а это составная часть прогрессивного истэблишмента, ориентированного на консенсус и управляющего сегодня Швецией. «Когда приехали боснийцы, — отметила она, — люди думали, что они привезут с собой в шведские пригороды свою войну. На улицах начали маршировать неонацисты. Экономика оказалась на самой низкой отметке с 1930-х годов». «Сейчас, — рассказывает Пеллинг, — боснийцы работают министрами в нашем правительстве, они лечат нас, живут по соседству». Особую гордость у шведов вызывает то, что они сумели вполне успешно интегрировать мусульманское население. Пеллинг была уверена, что новая волна приезжих сирийцев, иракцев и прочих ассимилируется точно так же. Было верхом невежества отмечать, что в среднем боснийцы более образованы, чем новые приезжие, и что они исповедуют более умеренную версию ислама.
Швеция это единственная из виденных мною стран, где среднестатистический житель кажется большим идеалистом, чем я. Заботливые волонтеры постоянно ждали просителей убежища на центральном вокзале Стокгольма, полные желания им помочь, хотя буквально все беженцы проходили регистрацию в Мальме, где у Красного Креста за вокзалом был организован гораздо более крупный центр. Все казались спокойными, жизнерадостными, организованными. Когда я начинал с тревогой говорить о том, что страна падает в пропасть, меня успокаивали, заявляя, что Швеция уже проходила через это, и так или иначе сумеет пройти этот путь снова. За аксиому принималось то, что Швеция только выиграет, если будет предоставлять убежище нуждающимся. Генеральный секретарь Левой партии (в прошлом это была коммунистическая партия) Арон Эцлер (Aron Etzler) заявил мне, что беженцы «помогли нам построить такую Швецию, какую мы хотели». Он имел в виду то, что беженцы стали хорошими шведами, и что социал-демократическая модель была бы немыслима без решимости принять их. Но ведь работа по интеграции новой волны мигрантов гораздо труднее, масштабнее и затратнее? «Сильное государство способно позаботиться о многом», — успокоил меня Эцлер.
***
Но прошлое это слабый помощник в решении проблем настоящего. 160 тысяч просителей убежища, которые приехали в Швецию в прошлом году, это вдвое больше того количества, которое она приняла у себя за все время. Я знаю многих критиков, готовых поднимать невежливые вопросы о том, по карману ли Швеции щедрые льготы для такого большого количества людей, сможет ли она интегрировать так много новичков со слабыми трудовыми навыками, и сумеет ли столь прогрессивная и исключительно нерелигиозная страна наладить контакт и общение с поколением консервативных мусульман из числа приезжих. А это было еще до событий в Кельне.
Бывший дипломат Диана Янсе (Diana Janse), ныне работающая старшим советником по внешней политике в Умеренной партии (которую шведы считают консервативной), в разговоре со мной отметила, что последние поколения шведских беженцев, включая сомалийцев, очень редко находят себе место на рынке труда. А что ждет тех 10-20 тысяч молодых афганцев, которые приехали в Швецию как «несовершеннолетние без сопровождения»? Как они будут себя вести в условиях полного отсутствия молодых афганских женщин? Но в ходе политических дебатов Янсе не могла даже поднять эти вопросы. «В шведском языке есть такое выражение asiktskorridor, что означает “коридор мнений”, за пределы которого ты не можешь выйти», — сказала она. Даже элементарный вопрос о том, сможет ли сегодня Швеция интегрировать афганцев, как 20 лет назад она интегрировала боснийцев, может вызвать обвинения в расизме.
Перед моим приездом в Швецию правительство начало вносить робкие изменения в политику беженцев. Хотя правовой шенгенский режим Евросоюза разрешает свободное перемещение людей между 26 странами, Швеция учредила временную (а следовательно, соответствующую Шенгену) программу по проверке документов у всех, кто пересекает ее границу на поезде, а также частично у тех, кто приезжает на автомашине. Это не оказало никакого эффекта на число беженцев, хотя в силу бюрократических особенностей теперь буквально все они стали прибывать через Мальме, потому что это первый город в Швеции, куда из Дании приезжают путешествующие на поезде или машине.
На первой станции после датской границы под названием Хилли беженцев приветствовали десятки сотрудников пограничной полиции. Это были мужчины и женщины, все безоружные, все безупречно говорящие по-английски и все исключительно вежливые. Там беженцев проводили наверх к поджидавшей их веренице автобусов, на которых их повезли в Мальме в офис Миграционного агентства. Он был укомплектован группами услужливых молодых людей, а также переводчиками с арабского, дари, пушту, сомалийского и тигринья (основной язык в Эритрее). Нервничавшие беженцы совали свои скомканные бумаги любому, кто хоть немного походил на чиновника. Я поговорил с иракцем Валидом Али Эдо (Walid Ali Edo); вернее, я поговорил с дядей Эдо Фаресом Критом (Fares Krit), эмигрировавшим в Швецию несколькими годами ранее и переводившим слова Валида. Эдо был езидом родом из Мосула. Езиды придерживаются синкретической религии, которую «Исламское государство» считает ересью, намного хуже иудаизма и христианства. Когда в 2014 году в районы проживания езидов пришли экстремисты из ИГИЛ, они стали систематически убивать мужчин и насиловать и порабощать женщин. Эдо с женой и тремя маленькими детьми спешно бежал из города, а затем пешком прошел 80 километров на север до города Дохук в иракском Курдистане. За год они добрались до Диярбакыра на юго-востоке Турции, заплатили три тысячи долларов за переправу на лодке в Грецию, а затем пересекли всю Европу пешком, на машине и на поезде. Крит уговорил их приехать в Швецию.
Я спросил Эдо, почему он не остался в Диярбакыре. Крит перевел мой вопрос, а затем шепотом ответил: «Он говорит, что не может жить с мусульманами». Я заметил, что Диярбакыр это в основном курдский город. Удивленный Крит сказал мне: «Собаки бывают черные, а бывают белые. Но они все равно собаки». Помня о шведской гиперчувствительности к этническим стереотипам, я надеюсь, что Эдо не стал использовать такие выражения во время опроса о предоставлении убежища.
Когда я после обеда приехал в Миграционное агентство, там в очереди на анкетирование стояли 50 с небольшим человек. Очередь змеей выползала из здания. Еще 200-300 беженцев стояли и сидели внутри, ожидая, когда им выделять койку на ночь. Некоторым из вновь прибывших пришлось ждать своей очереди на регистрацию день или два — но не больше. Мигранты в Германии бунтуют в очередях за едой, а условия в лагере беженцев во французском Кале, получившем название «Джунгли», просто отвратительные. В отличие от этих стран, атмосфера в Мальме была удивительно спокойной и тихой. Никто не кричал; я не слышал, чтобы плакали дети. Шведы работали эффективно и проявляли большую заботу о своих подопечных. Мне пришлось отбиваться от нескольких сотрудников, просто чтобы поговорить с беженцами, так как шведы опасались, что я могу нарушить их право на личную жизнь. Очередь в кабинеты для анкетирования продвигалась довольно быстро. Чиновники отказались от прежней практики получения биографических сведений о заявителях; теперь у них спрашивали только имя, дату рождения и страну проживания, а также фотографировали и брали отпечатки пальцев.
Оттуда беженцам предстояло отправиться в пункт временного пребывания в Мальме, где они должны были жить до появления свободного места. Этот период порой растягивался до двух недель. Их посылали в приспособленный для новых целей отель, в общежитие, в спортивный зал или в казарму где-то на территории Швеции, и там они должны были ждать, пока не будет принято решение по их заявлению. Карима Абу-Габаль из Миграционного агентства сказала мне, что они начали отправлять беженцев на дальний север в Боден. «Там темно и холодно», — призналась она. Тем не менее, Швеция обещает заботиться о каждом беженце, пока рассматривается его заявление о предоставлении убежища. Но число таких заявлений существенно выросло, и теперь этот процесс может занять более года. Как говорится на вебсайте Миграционного агентства, на это время «заявитель имеет право на жилье, если не может снять его самостоятельно, на финансовую помощь, если у него нет денег, а также на срочную и безотлагательную медицинскую и стоматологическую помощь в случае необходимости». Дети просителей убежища обладают такими же правами на образование и здравоохранение, как и шведские дети.
Миграционное агентство Швеции принимает решения о том, кому предоставлять убежище, а кому нет. Оно исходит из того, что у любого покинувшего Сирию человека есть вполне обоснованный страх подвергнуться преследованиям или погибнуть, а поэтому данное ведомство автоматически утверждает заявления от таких людей. Оно также принимает большинство иракцев и афганцев. Швеция не пускает к себе экономических мигрантов, и по этой причине власти отказывают в размещении почти всем мигрантам из Албании и Косова. В то же время, Швеция не предпринимает активных усилий для того, чтобы получившие отказ просители покинули страну. Многие (никто, кажется, не знает, сколько именно) остаются и живут в тени. Но теперь возможны перемены. В конце января министр внутренних дел отдал Миграционному агентству распоряжение депортировать примерно половину подавших заявления просителей, которым теперь могут ответить отказом. Такие люди как Диана Янсе считают, что Швеция должна проявить твердость характера и выполнить это распоряжение, если она хочет заботиться о тех, кто остается.
Швеция издавна гораздо свободнее интерпретировала нормы по предоставлению убежища, чем большинство ее соседей. С 2005 года Стокгольм принимает тех, кто бежит от преследований негосударственных субъектов, позволяя при этом всем получателям убежища привозить с собой многочисленных родственников. (Эти правила недавно ужесточили.) Миграционное агентство принимает заявления от тысяч людей из Эритреи, которая является автократическим, но в настоящее время мирным государством. Когда я спросил пресс-секретаря Миграционного агентства Пьера Каратзяна (Pierre Karatzian), почему эритрейцев пускают в страну, он ответил, что многие бегут из-за нежелания идти в армию по призыву. Если Швеция вернет их обратно, им будет грозить арест. Но это позволяет авторитарному эритрейскому правительству вести циничную игру. Разрешая своим гражданам уезжать из страны, оно затем требует, чтобы те платили налог на свои относительно высокие заработки за рубежом. Это что-то вроде принудительного перевода средств. (Мне сказали, что эритрейские посольства выслеживают граждан за границей и требуют с них деньги.) Такая система гарантирует непрерывный наплыв эритрейцев.
Афганистан — это особенно острая проблема. В последнее время афганцы в массовом порядке присоединяются к мощным потокам просителей убежища. Жить в этой стране настолько опасно, что обоснованно претендовать на убежище за рубежом могут очень многие из 32 миллионов ее жителей. Германия, напуганная перспективой приезда новых миллионов, заявила, что не будет предоставлять убежище тем, кто приехал из относительно безопасных районов Афганистана, и теперь принимает менее половины афганских соискателей убежища. К концу 2015 года заявлений на предоставление убежища от афганцев поступало гораздо больше, чем от иракцев. Многие из них это несовершеннолетние, приехавшие без сопровождения взрослых, и поэтому они попадают в особо защищенную категорию. У Швеции исключительные законы о защите несовершеннолетних: прибывающие без родителей беженцы попадают под опеку бюрократии из системы социального обеспечения. Такой чиновничий аппарат имеется в каждом муниципалитете, но финансируется он федеральным правительством.
Находясь в Мальме, я несколько раз побывал на парковке трейлеров сразу за центральным вокзалом, где Красный Крест организовал гостеприимный центр для несовершеннолетних. Одним из волонтеров был говорящий на фарси иранец, который переводил для афганцев. По его словам, большинство из них выросло на северо-востоке Ирана, куда в последние годы бежали их семьи, спасаясь от насилия в Афганистане. Там они жили как люди без гражданства, не имея возможности найти работу или пойти в школу. Защитница беженцев Лиза Пеллинг рассказывала мне, что Иран заставляет афганцев служить в армии и воевать на войне в Сирии. Эту историю повторяли и другие люди. Но мне она кажется маловероятной, так как шиитов среди беженцев на первый взгляд мало, а шиитские правители Ирана вряд ли согласятся дать в руки оружием афганским суннитам — особенно для борьбы с суннитами из Сирии. (Тем не менее, Human Rights Watch в своем вышедшем недавно докладе делает заключение о том, что Иран платит некоторым мигрантам за участие в боевых действиях в Сирии, а другим грозит депортацией, если они не согласятся воевать.)
Но это все равно дети, будь они из Афганистана или из Ирана. И эти дети жили в мире страданий. Сотрудница агентства социальных услуг города Мальме Валдана Андерсон (Valdana Andersson) рассказала мне, что многие из них подвергались сексуальному насилию со стороны мужчин в соответствии с афганской традицией «бача бази», или игра мальчиков. Дает ли это им право на убежище? С правовой точки зрения это неважно, так как Швеция предоставляет убежище практически всем несовершеннолетним, приезжающим без сопровождения. Но некоторые из них явно совершеннолетние. Поскольку они приезжают без документов, чиновники просто верят им на слово и записывают тот возраст, который они назовут. Дания, среди прочих, требует проведения возрастной экспертизы. Это весьма приблизительная процедура, основанная на измерении плотности костной ткани. Но в Швеции врачи в основном отказываются от проведения таких тестов, заявляя, что они неточны, и что в любом случае они являются вторжением в личную жизнь. По словам Андерсон, если «несовершеннолетний» выглядит лет на 30, ему говорят: «Вы не можете жить в одной комнате с мальчиками. Вам придется пойти в Миграционное агентство, что там вам подыскали новую комнату».
На станции Красного Креста мнение о беженцах, как это ни удивительно, оказалось весьма негативным, в том числе, среди волонтеров. С точки зрения переводчика, многие из вновь прибывших вообще не смогут влиться в либеральное и индивидуалистическое общество Швеции. Полицейский из пограничной службы рассказал мне: «Прошлым летом моя бабушка едва не умерла от голода в больнице, а эти мигранты бесплатно получают еду и медицинскую помощь. Я думаю, государство прежде всего должно заботиться о собственном народе, а уже потом, если что-то останется, помогать другим». Точно такое же мнение я слышал за несколько месяцев до этого в Венгрии, которая наиболее враждебно относится к беженцам, являясь полной противоположностью Швеции. В Европе уже почти 10 лет не было экономического роста. Вряд ли можно придумать более неподходящий момент для того, чтобы требовать от граждан жертв ради приезжих. Да и в США, где рост более существенный, фонтан благотворительности тоже иссяк.
***
Как оказалось, я приехал в Швецию в тот момент, когда и там доброжелательность и расположение пошли на убыль. Проведенный в начале ноября опрос показал, что по мнению 41% шведов, их страна принимает слишком много беженцев. В сентябре так думало 29%. Другие опросы показывают, что люди более пожилые и менее образованные негативнее относятся к беженцам, чем молодежь с образованием. Некоторые экстремисты попытались взять дело в свои руки: в октябре они сожгли пять строений, подготовленных для размещения беженцев. Шведские власти так сильно нервничают, что мне не позволили посмотреть ни одно убежище для несовершеннолетних в Мальме, дабы я ненароком не выдал их местонахождение. Когда я в беседе с депутатом парламента от антииммигрантской партии «Шведские демократы» Паулой Билер (Paula Bieler) сказал, что на мой взгляд, большинство шведов положительно относится к беженцам, она возразила: «В основном это те шведы, которые с ними не сталкивались. Это высокопоставленные политики и журналисты, живущие в центре Стокгольма». Это преувеличение: шведы проявляют поразительное желание и готовность брать на себя нагрузку, которой большинство европейцев старается избегать. Интеллигенция в целом видит в беженцах новый вклад в шведскую мозаику многообразия, а простые шведы смотрят на ситуацию более прозаично.
Реакция отторжения беженцев придала сил «Шведским демократам» и консерваторам по всей Европе. Сейчас по данным опросов крайне правые партии возглавляют рейтинги во Франции, Швейцарии, Австрии и других странам. Августовский опрос показал, что со «Шведскими демократами» солидаризуется больше жителей Швеции, чем с любой другой партией. Это привело в ужас как правящих социал-демократов, так и умеренных, которые сформировали тесный альянс, дабы не дать «Шведским демократам» прийти к власти.
Подобно другим правым партиям Европы, «Шведские демократы» в последние годы пытаются отойти от своего бандитского и квази-фашистского прошлого. Дочь польских евреев Билер шарахнулась от меня, когда я сравнил ее партию с французским Национальным фронтом, который насквозь пропитался антисемитизмом. Тем не менее, «Шведские демократы» занимают непримиримые позиции в отношении беженцев. В ноябре прошлого года группа членов этой партии отправилась на греческий остров Лесбос, ставший главным транзитным пунктом для прибывающих из Турции беженцев, и распространила там листовки, по содержанию противоречащие мнению о Швеции как о гостеприимной стране. В них излагалось предупреждение о том, что шведское общество никогда не согласится с насильственными браками и многоженством (прозрачный намек на ислам), и что беженцев там будут размещать в палатках, а затем депортировать. Последнее предостережение вполне может оказаться соответствующим действительности.
В отличие от американцев, шведы не поднимают вопрос о терроризме, когда ставят под сомнение достоинства своей гостеприимной по отношению к соискателям убежища системы. Я приехал в Швецию через несколько дней после парижских атак, и думал, что услышу острые дебаты о тех угрозах, которые приезжие создают национальной безопасности. Но такие вопросы не поднимал почти никто. В Швеции не было серьезных терактов, и если они там произойдут, настроение в обществе может поменяться очень быстро. Но в Швеции, Германии, Венгрии, да и практически по всей Европе встает другой вопрос — о национальной интеграции. Насколько 150 тысяч беженцев с самыми разными особенностями культуры изменят Швецию?
Паула Билер из партии «Шведские демократы» называет себя националисткой и опасается, что становящаяся все более мультикультурной Швеция рискует утратить свою самобытность, или «ощущение того, что ты живешь в обществе, которое также является твоим домом». Билер возражает не против самих иммигрантов, а против официальной государственной идеологии интеграции, которая требует, чтобы шведы и приезжие интегрировались в мире, приветствующем многообразие, и таким образом, превращающем Швецию в великолепную мозаику. Что же остается шведам: думать о своей собственной исключительно стабильной тысячелетней культуре лишь как об одной из многих национальных идентичностей? Часто публикующийся критик шведской политики открытых дверей Томас Гур (Thomas Gur) говорит, что именно из-за этого «Шведские демократы» становятся столь популярны.
Есть и более глубокие страхи, о которых не принято говорить внутри коридора мнений. «Нельзя говорить о таких понятиях как брак, стыд, честь, — объясняет Гур. — Нельзя говорить о доверии в обществе». Существуют опасения, что нынешние поколения беженцев самоизолировались от шведской жизни, как это произошло с северными африканцами во французских пригородах, которые превратились в трущобы и стали инкубаторами отчужденности для многих иммигрантов из Северной Африки. По словам Гура, 20 лет назад в Швеции было всего три жилых квартала, где значительная часть граждан не работала и не могла учиться в хороших школах, которые являются незаменимым инструментом социальной мобильности в высокотехнологичной шведской экономике. Сейчас таких кварталов стало 186. Я побывал в некоторых из них в Мальме, и они показались мне намного чище, меньше и безопаснее, чем районы гетто в США. Но для Швеции это новое явление, и явление весьма тревожное.
Надо признать, что у беженцев уходит слишком много времени на то, чтобы найти работу. Среди них гораздо больше безработных, чем среди уроженцев Швеции. Экономист и критик миграционной политики Тино Санандаджи (Tino Sanandaji) стал настолько непопулярен в своем университете, что попросил меня не называть его. Он говорит, что среди взрослых шведов работающих людей 82%, в то время как среди иммигрантов из незападных стран их всего 52%. И эта разница в последние годы быстро увеличивается. Поскольку буквально все иммигранты прибыли в Швецию как беженцы, эти слова (иммигрант и беженец) часто используются как синонимы. Среди шведов лишь каждый пятый не заканчивает среднюю школу, в то время как среди иммигрантов таких каждый третий. Санандаджи отмечает, что как следствие в щедром шведском государстве резко выросли расходы на социальные пособия, причем 60% из этой суммы уходит на иммигрантов. Согласно прогнозам Санандаджи, новым беженцам приспособиться в Швеции будет еще труднее, чем их непосредственным предшественникам. Вопреки многочисленным сообщениям о том, что приезжающие сирийские беженцы это главным образом представители образованного среднего класса, статистика Миграционного агентства Швеции показывает, что у половины вновь прибывших нет аттестата о среднем образовании, а одна треть не продвинулась выше девятого класса. Среди афганских несовершеннолетних эти цифры еще выше.
Если в США само собой разумеющимся считается то, что ценности это важно, что они передаются через культуру, и что социальные институты могут менять их лишь частично, то в Швеции к такому наблюдению относятся как к некоей форме расизма, а также как к негласному признанию поражения. Низкий уровень успеха «не заложен у людей в ДНК», говорит Арон Эцлер из Левой партии. «Меняются люди, меняется культура. Общество для того и существует, чтобы давать людям инструменты». У шведов есть все основания верить в свою социал-демократическую модель, и они, похоже, уверены, что такая модель снова сможет сделать то, что она уже делала раньше. Буквально все сторонники приема беженцев из числа моих шведских собеседников настаивали на том, что Швеция отнюдь не расплачивается за свои неограниченные обязательства перед иммигрантами, а скорее получает выгоды — правда, заметны они будут только в перспективе. Я часто спрашивал, какую работу будет выполнять это новое поколение приезжих. В Швеции практически нет мест для неквалифицированной рабочей силы. Я не видел ни одной страны, где такой высокий уровень автоматизации и самообслуживания. (В шведском аэропорту ты не просто самостоятельно регистрируешься, но и сам досматриваешь свои чемоданы.) Ответ на мой вопрос всегда был один и тот же: стареющее население Швеции даст людям массу вакансий в сфере индивидуального медицинского обслуживания. Может, так оно и будет, но шведские старики показались мне исключительно самодостаточными. Нельзя насильно катить инвалидную коляску, если ее владелец хочет ездить по улицам самостоятельно.
***
Еще до того, как шведы нажали на тормоза, казалось, что страна поставила перед собой препятствие, которое не сможет преодолеть — и в то же время, не сможет признаться, что оно для нее непреодолимо. Финансовые издержки были устрашающими — даже для Швеции, которая является одной из самых богатых стран в Европе. По расчетам, в следующем году она потратит на беженцев семь процентов из своего бюджета в 100 миллиардов долларов. На самом деле, эта цифра немного выше, поскольку расходы на образование и профессиональную подготовку тех, кто уже получил убежище, туда не включены. В любом случае, этот показатель в два раза выше, чем в бюджете 2015 года. Откуда взять эти дополнительные средства? Пока неясно, но поскольку затраты на уход за беженцами считаются помощью на развитие, Швеция в качестве компенсации уже сократила на 30% свои очень щедрые ассигнования на помощь другим странам, которая в основном уходит туда, откуда бегут беженцы. Другие европейские доноры, в том числе, Норвегия, поступили точно так же.
Проблема беженцев расколола благовоспитанную Швецию в большей степени, чем любой другой вопрос. Как сказал мне обозреватель газеты Svenska Dagbladet и непримиримый критик политики в отношении беженцев Ивар Арпи (Ivar Arpi), «люди из-за этого теряют друзей, раскалываются семьи, члены которых настраиваются друг против друга. У меня были мучительные дискуссии на эту тему с матерью и младшей сестрой». Очень трудно найти золотую середину между «мы должны» и «мы не можем». Один из немногих моих собеседников, пытающихся это сделать — Диана Янсе из Умеренной партии. Я спросил, не кажется ли ей, что Швеция совершает самоубийство. «Это вопрос без ответа», — сказала она. Янсе беспокоит то, что час расплаты за шведскую щедрость наступает только сейчас, и что никто не удосужился посчитать, во что она обойдется. Она совсем недавно узнала, что поскольку закрепленное шведским законом право на 450-дневный отпуск по уходу за ребенком распространяется и на беженок, прибывающих в страну с детьми младше семи лет, они могут рассчитывать на несколько лет оплачиваемого отпуска, даже не работая, поскольку безработные женщины также получают материнские пособия. Янсе убеждена, что страна должна покончить с практикой предоставления шведских социальных выплат беженцам, причем не только потому что они ей не по средствам, но и потому что Швеция не должна опережать соседей в вопросах заботы об иммигрантах.
Сначала шведское правительство пошло на ряд очень незначительных уступок этой уродливой реальности. В ноябре премьер-министр Стефан Левен (Stefan Lofven) сообщил, что мигрантам больше не будут предоставлять постоянное убежище, а поэтому они лишатся права на солидный пакет социальных льгот и выплат. В случае утверждения заявления на предоставление убежища соискатели будут получать временный вид на жительство сроком на три года с возможностью его продления. Беженцы смогут как и прежде привозить с собой жен и детей в рамках политики воссоединения семей, однако эти родственники не будут иметь права на социальные пособия. В конце декабря Швеция, наконец, сдалась. С этого момента никто уже не сможет приезжать в Швецию, не имея соответствующих документов, удостоверяющих личность. Новые правила, которые уже не являются временными, противоречат шенгенскому протоколу. Вскоре после Швеции аналогичные правила ввела у себя Австрия. Кризис беженцев как минимум на время остановил свободное перемещение людей через границы, и это стало одним из знаковых достижений Евросоюза.
Поскольку у беженцев нет ни европейского гражданства, ни шведских виз, по новым правилам, прибывающим сухопутным путем просителям убежища въезд в страну будет запрещен. Иммиграция через границу там сегодня почти полностью прекратилась. Швеция сейчас принимает только тех беженцев, которые прибывают напрямую из Турции, Ливана и Иордании, получив разрешение от Управления верховного комиссара ООН по делам беженцев. Приняв у себя 160 тысяч человек (на 30 тысяч меньше максимума, который она прогнозировала), Швеция увидела, что у нее закончилось жилье, деньги и терпение. Но даже это было не окончательным свидетельством того, что страна пусть неохотно, но скатывается на неприглядные европейские позиции. В январе Стокгольм объявил, что 80 тысяч беженцев будут депортированы.
Сейчас просто невозможно представить, каков выход из этого кризиса. Если на начавшихся между режимом Асада и сирийскими повстанцами переговорах каким-то чудом не будет достигнута договоренность, поток беженцев из Сирии не уменьшится. Из-за российских бомбардировок населенных пунктов в Сирии, а также из-за иракской военной кампании по освобождению суннитских районов (прежде всего, Мосула) от ИГИЛ их количество наверняка будет расти. Возможно, волна беженцев даже не достигла пока своего пика. Несмотря на холодную штормовую погоду, в январе через Средиземное море до Европы добрались 67193 мигранта, и это в 13 раз больше, чем годом ранее. Количество погибших в море около Греции и Италии составило 368 человек. По всей вероятности, в Европу поедет еще больше людей, чем в 2015 году, и больше будет гибнуть в дороге. По оценкам Международного валютного фонда, в 2016 и в 2017 году в Европу в среднем прибудет 1,3 миллиона мигрантов.
***
Сейчас в Европе и Северной Африке назревает нечто вроде гидравлического удара. Те вентили, через которые потоки беженцев попадали в Европу и США, сегодня перекрываются, а клапаны на Ближнем Востоке по-прежнему широко открыты. Эта людская река сейчас концентрируется в Греции, где в ловушке оказались десятки тысяч беженцев. Греция и балтийские страны пусть с перерывами, но разрешают беженцам из Сирии, Ирака и Афганистана продолжать движение на запад. Но там их не ждет радушный прием. План ЕС по равномерному распределению 160 тысяч беженцев среди стран-членов провалился с таким треском, что за последние четыре месяца 2015 года было переселено всего 272 человека. Только Германия как и раньше принимает их в больших количествах. Но канцлер Ангела Меркель, лично ратовавшая за политику открытых дверей, оказывается во все большей изоляции у себя в стране и даже в собственной партии. Стремительный сдвиг европейской политики вправо убедил многих центристских и левофланговых политических лидеров в том, что политика великодушия в отношении беженцев может стоить им руководящих постов.
Теперь надо либо закрыть клапаны, либо открыть вентили. Скорее всего, Европа закроет свои границы для беженцев, прибывающих сухопутным путем, и будет принимать только тех, у кого есть разрешение от чиновников ООН, или кто прилетает самолетом напрямую из Турции, Иордании и Ливана. Именно так в ноябре поступила Канада.
А остальные? Они будут накапливаться на европейских границах. Вновь прибывших могут остановить в Турции. Именно этого требует большинство шведских критиков. Да и Евросоюз сейчас видит в таком варианте оптимальное решение проблемы. В конце прошлого года ЕС дал согласие заплатить Турции 3,2 миллиарда долларов, чтобы та сама заботилась о беженцах и сдерживала их наплыв в Европу. В Турции уже нашли убежище 2,5 миллиона сирийских беженцев, и вряд ли стоит рассчитывать на то, что она и дальше будет принимать их миллионами. Многих наверняка остановят на границе. Сейчас просто невозможно обойти стороной тот факт, что если другие страны объявят о невозможности продолжать прием мигрантов, десятки тысяч застрянут в сирийско-иракском водовороте, а бесчисленное множество других людей будут по-прежнему рисковать жизнью, в отчаянии пытаясь пересечь Средиземное море.
Шведы отреагировали, потому что не могли согласиться с таким исходом. У них не было каких-то особых обязательств; они начали действовать, потому что посчитали это правильным. Их поведение вызывает восхищение, и даже лицемерие политкорректности в виде коридора мнений можно назвать незаменимым придатком их национального самопожертвования. Затем как следствие их затопил поток беженцев, и они были вынуждены сделать шаг назад, отойдя от края нравственной пропасти. Можем ли мы винить их за это? Ничуть не больше, чем мы можем осуждать человека за отказ совершить героический поступок.
Но все могло быть иначе, Если бы соседи Швеции присоединились к ней, цена за исключительную щедрость была бы ей по карману. Выступая в январе на форуме в Давосе, шведский премьер-министр Стефан Левен сказал об этом без обиняков: «У нас на континенте живет 500 миллионов человек. Мы могли бы легко справиться с этой задачей, если бы взаимодействовали, если бы встретили эту проблему как единый союз, а не как отдельные страны-члены». Но Европа взаимодействовать отказалась. Шенгенские правила уже разорваны в клочья. Кризис беженцев угрожает европейским основам гораздо сильнее, чем недавний кризис евро. «Если мы не справимся с этой проблемой как Европейский Союз, — продолжил свое предсказание Левен, — ЕС сам окажется в опасности».
Но в опасности может оказаться нечто большее. Европа, поднявшаяся из руин и катаклизмов Второй мировой войны, смотрела на себя не просто как на сборище белых и христианских народов, а как на сообщество коллективных ценностей. Кризис беженцев поставил европейцев перед выбором между нравственным универсализмом, который они исповедуют, и древней идентичностью, которую они унаследовали. Восточная Европа уже подтвердила свой статус белой христианской страны, а многие народы на Ближнем Востоке вернули себе ту конфессиональную самобытность, от которой они как будто были готовы отказаться.
Теперь Европа, ставшая родиной Просвещения, вполне может сделать такой же выбор. Приток мусульман создает угрозу либеральному и нерелигиозному единодушию Европы. Но отвергая беженцев, она расшатывает одну из величайших основ такого единодушия. Европа может провалить экзамен сразу по двум предметам: прогнать со своего порога беженцев и поддаться правому национализму. У американцев нет оснований для благодушия. Вполне возможно, что и они тоже поступят аналогичным образом.
Джеймс Трауб — пишущий редактор Foreign Policy, исследователь Центра международного сотрудничества и автор выходящей в ближайшее время книги «Джон Куинси Адамс: воинственный дух» (John Quincy Adams: Militant Spirit).
