На Пасху в христианских церквях, наверняка, будет заметно больше людей. По телевидению покажут в прямом эфире службу Папы римского, на площади Святого Петра будет полно народу. На лужайке у Белого дома будут спрятаны пасхальные яйца. Христианская Пасха каждый год проходит в соответствии с ритуалом. Даже если не все знают, что собственно, отмечается. Настоящая звезда Пасхи для многих сегодня — это заяц, которые прячет шоколадные яйца.
Фольклор пасхальных дней не скрывает того, что религия как ресурс и как политическая сила, по крайней мере, в светских обществах теряет свою силу. Церкви пустуют, общины стареют. Христианский демократ Вольфганг Шойбле писал в отношении евангелической церкви о «дефиците приятия». У католиков ситуация не лучше.
Такова картина не только в Европе, этот тренд усиливается. 70% молодых британцев не верят больше в Бога. Схожая ситуация и в США. Согласно исследованию университета Сан Диего, еще никогда поколение не было настолько мало религиозным, как сегодняшние американцы в возрасте от 18 до 29 лет.
Они не только редко ходят в церковь, они практически не молятся. Только некоторые из них верят. А поскольку религия — это то, что как и язык, передается в детском возрасте, исследователи наблюдают разрыв религиозных традиций.
Болезни сегодня лечатся без молитв, и надежда на жизнь после смерти уже давно не утешает, как и страх перед попаданием в ад не удерживает от злых поступков.
Это приводит к поспешному выводу о том, что Бог, вероятно, еще не умер, но уже на грани смерти. Религия не подчиняется схеме, в соответствии с которой необходим только толчок для модернизации экономики и общества, а затем последуют и молитвы, и вера. Школа, наука и промышленность должны как следует постараться, и мир, и небо будут расколдованы, и все достигнут постмодернистской просвещенности.
В Европе это так, но не во многих частях мира. Религии обладают силой и совершают много хорошего и без пасхального зайца. Они дают человеку силу, счастье, наполнение. И они дают всему обществу базу единства. Не зря даже политики в светской Европе следуют все еще мифу «христианской Европы», даже если понятие «континент просвещения» уже давно больше ей подходит.
Но сила веры обладает еще и тайной стороной. Эта сторона становится заметной там, где религия и политика сближаются друг с другом.
По всему миру сила Бога используется политиками, которые хотят забраться еще выше, любой ценой. Она эксплуатируется, чтобы поддержать автократов или диктаторов и оправдать войны. И она служит тому, чтобы сделать из людей живое оружие.
Зачастую это люди на грани светских обществ, ярость которых может быть направлена экстремистами через темную силу религии. Это люди, такие как террористы «Исламского государства», которые во вторник в Брюсселе убили более 30 человек.
Во многих частях света растет политическое влияние религий. Обширное исследование фонда Бертельсмана, которое недавно было представлено журналом Der Spiegel, предостерегает от чрезмерного давления, которое христианские и мусульманские группы могут оказывать в Африке, арабском мире, а также в таких странах как Турция или Россия.
Только откуда берется такая немыслимая сила веры? Как сильные мира сего используют религию в своих целях? Когда вера становится опасной?
Какой силой она обладает, можно проследить на примере США. Даже если и там общий уровень религиозности падает, вместе с тем или именно поэтому ощущается большая группа евангелистов.
Тема религии присутствует и в предвыборной гонке, по крайней мере, на стороне республиканцев практически все кандидаты апеллируют к Господу. Марко Рубио (Marco Rubio) увязал свой выход из предвыборной гонки со службой. Тед Круз регулярно появляется на сцене, касается своих сторонников руками и закрывает глаза, чтобы помолиться на публику.
И даже Дональд Трамп (Donald Trump), у которого за плечами два развода, который четырежды становился банкротом и использует лексику, которая на небесах явно не в почете, недавно отметил в Техасе, что в своей кампании руководствуется христианскими ценностями. Налицо борьба за современную Америку, которую ведут яростные белые христиане. Каждый четвертый в Америке — евангелист, это порядка 80 миллионов христиан, сильный блок избирателей, поддержку которых хотел бы заполучить любой политик.
Вашингтонский корреспондент христианского телеканала CBN Дэвид Броди (David Brody) говорит о ренессансе религиозности в США. То, что в праймериз республиканцы сейчас бьют рекорды, связано также с тем, что многие христианские избиратели отдают им свой голос.
По мнению Броди, мультирелигиозное общество спровоцировало противоречие среди христиан. «Если я сегодня встану и скажу во весь голос, что Библия права и брак может заключаться только между мужчиной и женщиной, я должен быть готов к шквалу критики».
Среди радикальных христиан есть, например, пекари, которые из религиозных соображений отказываются печь свадебный торт для гомосексуальным пар, родители, которые обращаются в суд, потому что их дети в школе должны учить основы ислама, священники, которые считают сатану живым.
На протяжении долгого времени христианские избиратели молча смотрели на перемены, но в ходе этих выборов что-то поменялось. В этот раз на выборы пошло так много евангелистов, как никогда.
Женщины, как Сью Стрингер (Sue Stringer), финансовый консультант из Техаса, которые поддерживают Круза и слушают его вместе со своими подругами, сотрудницей почты Марианной и мануальным терапевтом Муриэл. «Наша христианская свобода в опасности», — говорит Стрингер. «Христианство подвергается нападкам, нам необходимо защититься от этого».
Влияние консервативных христиан — не американский феномен, и в Южной Америке религиозные силы играют большую роль во внутренней политике. В Бразилии заметно, как вера используется политиками в предвыборной гонке, как она воздействует на политику. И как лидеры христианских культов показывают свою власть.
В Бразилии государство и церковь официально разделены друг от друга, но на самом деле евангелические церкви активно вмешиваются в политику. Они даже оказывают власть на партии. Свыше 90 процентов парламентариев являются членами надпартийной религиозной организации Bancada evangelica, что почти на 30 процентов больше, чем в прошлую сессию.
Пятидесятники — самая быстрорастущая религиозная группа Бразилии. С 2000 по 2010 год число ее членов выросло более чем на 60 процентов. Сегодня они составляют около четверти бразильского населения, католическая церковь теряет свои позиции.
В отличие от традиционных евангелических церквей, таких как лютеранская, пятидесятники делают акцент на Святом духе, их службы похожи на огромные шоу. Изгнание дьявола и массовый гипноз являются частью спектакля, а пастор является развлекающим элементом.
Политики из этих свободных церквей препятствовали введению предмета по сексологии в бразильских школах, они блокируют ослабление запрета на аборты и представили законопроект, согласно которому должно быть легализовано лечение гомосексуализма, при котором врачи будут пытаться абсурдными методами излечить гомосексуалов.
Эдуардо Кунья (Eduarddo Cunha), спикер нижней палаты парламента, позаботился о том, чтобы важнейшие посты были заняты евангелистами. И снабдил их царским бюджетом — около одного миллиарда евро для «расходов на персонал». Руководитель отдела по работе с персоналом парламента, которую устроил Кунья, поблагодарила его: «Он инструмент Бога».
В плане политики большая часть евангелистов — правые. Президента Дилму Русеф (Dilma Rousseff) они расценивают как инструмент дьявола. «Сатана проникла в правительство», — провозгласил тогдашний предводитель евангелического блока депутатов Марко Фелициано (Marco Feliciano) после ее вступления в должность. Однако подобные оскорбления не помешали Русеф, как и ее предшественнику Луису Инасиу Лула да Сильва (Luiz Inacio Lula da Silva) перетягивать на свою сторону евангелистов. И здесь большую роль сыграл потенциал избирателей. Бразильская республиканская партия, находящаяся под контролем влиятельной церкви Igreja Universal самопровозглашенного епископа Эдира Маседо (Edir Macedo), до недавнего времени даже входила в правящую коалицию.
Маседо — самый богатый и известный из всех евангелических церковных деятелей. В рабочем квартале Сан-Пауло Маседо построил новый храм за сотни миллионов евро — пышную копию «Храма Соломона». Русеф была вынуждена присутствовать на открытии.
Но откуда приходит такая власть? Почему ей следуют миллионы людей? Но еще больше бросается в глаза то, что многие обогащаются на деньгах верующих и при помощи их голосов стремятся укрепить свою власть.
Это вопрос психологии отдельного человека и массы. Многие нуждаются в утешении, надежде, смысле, рамках для своей жизни. Люди рождаются, не требуя того, и должны умирать, хотя боятся этого. Религия для многих — основная потребность их существования.
За последние 5000-6000 лет люди сменили тысячи богов. Было все — скалы, животные, небесные тела и другие люди. Религии появляются и вновь исчезают, даже Зевс вместе с Юпитером получают сегодня свою земную плату в музеях и школьных учебниках.
Но остается потребность в историях, которые рассказывают о высоком, обещают смысл. Передавать уверенность, которая не требует доказательств. И эта потребность в уверенности во времена гипермобильности, дигитализации, постоянного развития мира не спадает.
В определенных формах религии многие видят возможность привнести порядок в этот мир, из частей пазла создать одно целое. Это вечно движущееся настоящее, когда уже 2001 год кажется далекой историей, не у всех рождает желание броситься в круговорот, а вызывает желание ясности, четких отношений во всем этом хаосе.
Эта потребность высвобождает энергию, которая при подходящих социальных условиях может быть использована и политикой в своих целях. Кому трудно приходится с мультиэтническими и мультирелигиозными обществами, тот найдет формы религии, которые придадут ему уверенность, что ты что-то особенное, помогут возвыситься над остальными. Это может выразиться в сочувствии к остальным, но также и в военных действиях.
Усердие набожных людей еще больше, когда их окружение к этому не стремится. Сила подавляющей религии как тактический ресурс по трансформации веры в топливо в ходе войны. Это случай американцев. Они полагали, что смогут дестабилизировать свергнутое СССР правительство в Афганистане наилучшим образом при помощи мотивированной исламом войны.
Афганистан — не единственный случай, в котором религия вступила в борьбу против коммунизма. И польский Папа способствовал тому, чтобы подавить легитимность коммунистического господства в своей стране. И ни одна другая тема не вызывает такое недовольство в Пекине, как Далай-лама и свобода религии в Тибете.
Американцы создали стратегический союз — набожные мусульмане из Саудовской Аравии, их братья по вере из Пакистана и афганские моджахеды должны были выступить в совместной борьбе против безбожного СССР, поддерживаемые американской валютой. И военными средствами были террористические акты против инфраструктуры или против семей российских офицеров.
План удался, а комбинация из религиозного усердия и терроризма оказалась такой заразной, что стала одной из самых популярных.
Глядя издалека, кажется, что практически весь Ближний Восток стал жертвой распространившегося религиозного фанатизма, который поглощает Сирию, разрывает на части Ирак, разрушает Йемен, Ливию и грозит обрушиться на другие страны. Огневой штурм, который уже не останавливается перед границами государств и бушует внутри исламского мира. Сунниты против шиитов, обе крупные группы внутри ислама, борются между собой от Дамаска до Багдада, становятся все более враждебными, подогреваемые Саудовской Аравией и Ираном.
Но если посмотреть вблизи, то картина растущей религиозности распадается на разные осколки. Потому что повсюду, где пять лет назад начались мятежи, требования людей на улицах были одни и те же — конец произвола власти, отсутствия свободы, коррупции, создание рабочих мест. Но внешняя реакция была противоположной в зависимости от распределения религий. Саудовская Аравия поддержала в Сирии суннитскую оппозицию в борьбе против шиитского режима. В Бахрейне, где оппозиция из шиитского большинства вышла на улицы против суннитской власти, Саудовская Аравия вывела на улицы танки, чтобы подавить любые акции против монархии.
Иран поступил с точностью до наоборот. В Сирии деспот любыми средствами удерживается у власти, в Бахрейне критикуется диктатура. Так, части населения становятся не заложниками своих врагов, а их мнимыми друзьями. Потому что Запад заботится только в последнюю очередь о борьбе в Сирии. Мятежники получают поддержку от Саудовской Аравии, Катара и Турции. А сирийский режим без поддержки Ирана быстро сдал бы свои позиции.
При этом для Эр-Рияда и Тегерана в первую очередь важно расширение или, по крайней мере, стабилизация собственной сферы интересов, определяемой религиозной принадлежностью властителя.
Все началось, как часто бывает, с вопроса о власти — после смерти пророка Мухаммеда разгорелись споры о том, должен ли его последователь быть их круга его сподвижников или его родственником. Как Али ибн Аби Талиб, кузен Мухаммеда. Его последователи назывались «Шиат Али», партия Али, от этого и происходит название «шииты».
Два десятилетия продолжалась борьба за власть, пока не произошло что-то странное. В сражении при Кербеле на юге Ирака погибли сын Али Хусейн и его последний сподвижник. И вместо того чтобы исчезнуть, шииты поднялись — с падением Хусейна возникло новое направление веры, которое установилось в ходе сопротивления.
Внутри ислама возникли две конкурирующие концепции — сунниты видят власть и веру как единое целое. Шииты следуют мифу Али и Хусейна, которые отдали свою жизнь за веру.
Линия их потомков прекратилась через два века, по легенде двенадцатый имам в 874 году таинственно исчез. Как исполнитель божьего порядка он вновь появится позже.
Но если любой легитимной власти на Земле придется ждать возвращения Мессии, то что бы это значило для всех реальных властителей? Ничего хорошего, потому что свою настоящую лояльность шииты подарили кое-кому другому. Следствием этого стало вечное недоверие суннитских властителей к своим шиитским подданным. До тех пор, пока в XVI веке одна шиитская династия не пришла к власти в Иране. Именно тогда и началась продолжающаяся по сей день конкуренция между шиитским Ираном и по большей части суннитскими остальными арабскими странами.
Вера создает идентичность и принадлежность. Однако ее обратной стороной является отторжение других, а ислам при использовании его в качестве инструмента высшей власти более уязвим, чем другие религии. Еще четче, чем их ценности, мировые религии друг от друга отличают биографии их основателей: Сиддхартха Готама (Siddharta Gautama) завоевал поклонников путем медитации, Иисус проповедовал и в итоге был распят. Мухаммед тоже начинал в качестве проповедника, но потом захватил власть над империей и стал идеальным примером того, как надо завоевывать власть во имя Господа.
Именно Сирия стала теперь эпицентром внутриисламской борьбы за власть. Гражданская война со временем приобрела все признаки религиозной. Кроме того, еще в 2012 году на помощь армии Башара Асада (Baschar al-Assad), боровшейся с преимущественно суннитскими повстанцами, устремились первые шиитские силы «Хизболлы», а их примеру последовали десятки тысяч боевиков из Ирака, Ирана, Пакистана и Афганистана. Силы, сражающиеся сейчас на стороне Асада, являются участниками, по сути, первого международного шиитского джихада в истории: будь то добровольно или принудительно — на территории одной страны собираются бойцы из других стран, чтобы участвовать там в войне. С точностью до наоборот развивалась 30 лет назад ситуация в Афганистане, когда там совместно действовали саудиты, американцы и пакистанцы.
В те времена возникла исламская индустрия пропаганды, которая, получая финансовую поддержку со стороны Саудовской Аравии, выпускала в свет книги, видеокассеты и телепередачи, в которых речь шла о чистом учении, об антагонистичном и манихейском взгляде на мир, который оправдывал суннитско-ваххабитcкий ислам, отвергающий демократию и презирающий женщин.
Проповедникам из этого теолого-индустриального комплекса долгое время удавалось без всякого контроля пробираться в пригороды крупных городов во Франции и Бельгии, да и в Германии тоже. Там они легко распространяли пропаганду борьбы «чистоты» против «нечисти» среди дезориентированных, но при этом полных амбиций молодых жителей этих кварталов.
Конечно, не все мусульмане позволяли этим экстремальным учениям увлечь себя, да и не каждый из тех, кто увлекался ими, по-настоящему следовал им. Однако для религии не обязательно завоевать большинство умов. Часто активному меньшинству удается компенсировать количественный недостаток особым усердием, финансовыми средствами, но в первую очередь, политическим влиянием. А потом им вдруг удается поставить всю жизнь «неверных» с ног на голову.
Именно так «Аль-Каиде» во главе с Усамой бен Ладеном удалось изменить мир, организовав 11 сентября 2001 года террористические атаки на Нью-Йорк и Вашингтон. Члены исламистской секты «Боко Харам» совершают массовые убийства на севере Нигерии. А их «братья» из группировки «Шабаб» занимаются тем же самым в Сомали настолько давно, что война там уже превратилась едва ли не в самоцель — это этакий «вечный двигатель» зла, который будет работать и без всякой религиозной подоплеки.
Насколько экстремистам мало дела до веры как таковой, наиболее цинично демонстрирует «Исламское государство», расширяющее свою сферу влияния в Сирии с 2013 года. Сунниты из ИГ, которое было основано бывшими офицерами спецслужб Саддама Хусейна, низвели значение ислама до чистого повиновения, лишь до «обертки» веры, ее символов, ритуалов и правил. Дошло до того, что даже самим суннитам, живущим на территориях, подконтрольных ИГ, приходится проходить специальные тесты на лояльность. Потому что «истинным верующим» является лишь тот, кто подчиняется исламистам.
В Сирии и Ираке ИГ убивает, в первую очередь, своих собственных — суннитских — единоверцев, тогда как пропаганда ИГ утверждает обратное. Бойцы в массовом порядке убивали командиров исламистских группировок — в соответствии с постулатом, что конкуренты могут быть опаснее заклятых врагов.
В то же время ИГ привлек на свою сторону более 20 тысяч иностранцев, пообещав им «манну небесную» в виде денег, автомобилей, женщин и утешения после краха, который они потерпели в Европе. В том, что их постигла столь печальная участь, виноваты вовсе не они сами, а «неверные», уверяли их рекрутеры. А в рядах ИГ они могут найти новый смысл жизни и господствовать над другими. Вот такое обещание.
Увлечь себя позволили многие, преимущественно молодые мужчины, одни из которых согласились отправиться на смерть, а другие предпочли убивать и пытать других людей.
Немецкий эксперт по терроризму Петер Нойман (Peter Neumann), наблюдая за ситуацией с середины 2000-х годов, обратил внимание на то, что исламистами в последние годы становятся, в первую очередь, выходцы из пролетарских слоев общества. При этом раньше это зачастую были молодые люди из среднего и даже верхнего класса, как, например, лидер ячейки «Аль-Каеды» из Гамбурга Мохаммед Атта (Mohammed Atta) — то есть интеллигентные, интересовавшиеся идеологией люди, бывшие при этом крайне религиозными.
«Нынешние же террористы происходят из криминальной среды и понятия не имеют о религии. Это объясняет также и их особенную жестокость, а также то, почему им так легко удается организовывать подобные теракты. Они давно знают, где могут раздобыть оружие и деньги», говорит Нойман. «Эта конвергенция между криминальным и джихадистским кругами составляет большую проблему. Это началось еще до появления ИГ, но именно сейчас становится все более очевидным».
В биографиях молодых мусульман, совершивших теракты в Париже и Брюсселе, есть немало общих моментов. Это были дети иммигрантов, потерпевшие в Европе крах, не имевшие образования, зачастую вращавшиеся в криминальных кругах. Отдельные и лишенные всякого смысла частички религии, распространяемые ИГ, придали им некую силу, которую они использовали, чтобы выместить злобу от собственных неудач через теракты.
«Никто из них в прошлом не был связан с исламом», говорит писатель Дэвид Томсон (David Thomson), которому доводилось общаться со многими боевиками ИГ из Франции. «Они воспринимают свое превращение в джихадистов, как некий обряд очищения, причем, в первую очередь, это касается выходцев из криминальной среды. А когда я их спрашивал, не странно ли это, они отвечали: „Нет, спутники пророка тоже раньше были большими грешниками“».
Особенно «удачно» подходят для пропаганды ненависти по отношению к «неверным» монотеистические религии. Так что нет ничего удивительного в том, что на черном знамени ИГ имеется шахада с кредо ислама: «Нет бога, кроме Аллаха».
А когда боевики ИГ красуются перед видеокамерами с отрубленными головами своих жертв, они часто «приветствуют» зрителей, показывая им вытянутый указательный палец правой руки. Этот жест означает то же самое: «Нет бога, кроме Аллаха». А «неверные» являются для них смертными врагами. Христиане считают себя выше жестокости, с которой часто воплощаются в жизнь претензии на собственную абсолютизацию, потому что их религия стала более терпимой вследствие Просвещения. Но и не стоит ничего упрощать: «Я Господь, Бог твой; да не будет у тебя других богов пред лицом Моим», гласила первая заповедь Ветхого Завета. Так что христианству тоже не чуждо стремление к избавлению от «неверных», если трактовать его превратно. И так будет всегда, когда надо будет оправдать применение силы, а тем более насилия.
Религиозность при этом бывает склонна к аффирмациям, стремится соответствовать желаниям власть имущих и способствовать укреплению их власти. Так, например, в России президент Владимир Путин давно уже использует религию в собственных целях, превратив церковь в инструмент своей власти.
Во времена, когда Кремль провозгласил своей главной целью заботу о «традиционных ценностях» и отдаление от якобы декадентского Запада, ему очень нужна помощь православной церкви, перед которой поставлена задача подчеркивать легитимность его политики. А церковь, в свою очередь, также извлекает выгоду из этого единения с государственной властью.
Никто не олицетворяет собой «брак» между православием и государством так, как патриарх Кирилл. Когда 62-летний митрополит в 2008 году стал предстоятелем Русской Православной Церкви, многие ожидали, что церковь вскоре станет еще более открытой — Кирилл считался хорошо образованным человеком, готовым к контактам с внешним миром. Тогда казалось, что для РПЦ, известной своими строгими догмами и склонностью к национализму, начинается новая эпоха. Однако все произошло с точностью до наоборот.
Патриарх и президент производят впечатление братьев-близнецов. Они совместно возлагают цветы к памятникам по государственным праздникам или открывают новые памятники.
Кирилл стал едва ли не самым важным спутником националистической риторики при Путине. Он активно продвигает идею особенного «русского мира», который во всем превосходит Запад, и говорит об опасности «западнизации» российского общества, потому что она якобы повлечет за собой разрушение цивилизационных основ России. И многие россияне, похоже, считают, что раз об этом говорит не только Путин, но и патриарх, то, видимо, это действительно так.
Кроме того, РПЦ оправдывает агрессивную политику Кремля. Войну на востоке Украины и тем самым убийство других христиан она назвала «священной», а операцию российских ВВС в Сирии приравняла к «защите Отечества».
Кирилл и весь его аппарат даже больше, чем сам Кремль, выступают за усиление консервативной государственной идеологии. Девиз церкви «Вера, власть, справедливость, достоинство» напоминает государственную идеологию первой половины XIX века.
В Израиле в последние годы также можно заметить усиление влияния раввинов. Так, создать новое правительство без содействия религиозных партий теперь практически невозможно. При этом все громче раздаются голоса сторонников более активного внедрения норм галахского, то есть традиционного иудейского права в судебной практике. Среди них, в частности, министр юстиции Аелет Шакед (Ayelet Shaked). По ее мнению, еврейский характер Израиля необходимо подчеркнуть, среди прочего, принятием закона о национальном государстве.
Эксперт иерусалимского Института Шалома Хартмана (Shalom Hartman Institute) Томер Персико (Tomer Persico) наблюдает, по его словам, своеобразную «романтическую контрреволюцию» против светской революции отцов-основателей Израиля. Согласно результатам последнего опроса, 79% граждан Израиля считают, что евреи должны пользоваться привилегиями по отношению к представителям других национальностей, а 22% назвали себя «религиозными сионистами». По словам Персико, их доля в последние годы «драматически выросла».
Политика также активнее, чем раньше, оперирует религиозной символикой и нарративами. Основанная в 2008 году партия «Еврейский дом» позаботилась за это время о том, чтобы религиозный сионизм приобрел благопристойный вид. Эту партию считают привлекательной также и светские израильтяне, которые поддерживают бескомпромиссную позицию руководства страны по отношению к палестинцам.
Наиболее заметно это развитие ситуации, пожалуй, вокруг конфликта на Храмовой горе: если раньше отвоевать у палестинцев эту религиозную святыню стремилась лишь небольшая экстремистски настроенная группа, то теперь это является одной из важных целей религиозных сионистов, которые при этом пользуются активной поддержкой со стороны ультраправых.
Нынешняя заместитель главы израильского МИД Ципи Хотовели (Tzipi Hotovely) заявила: «Строительство храма на предусмотренной специально для этого Храмовой годе символизирует обновление суверенитета еврейского народа в своей собственной стране».
Радикальные сунниты и шииты, евангеликалы, ортодоксальные евреи, православные, русские католические экстремисты — неважно, о ком идет речь: политические амбиции, в частности, политическая инструментализация возможны в любой религии. Потому что система религии существует вовсе не за счет свободного дискурса, доказательств или голосований. Особенность этой сферы заключается в том, что она предлагает некие постулаты, не требующие обоснования. В этом состоит их уникальная привлекательность, в этом же заключается и ее потенциал к добрым, однако, также и к враждебным по отношению к людям действиям.
Наиболее заметна нездоровая связь между религией и политикой в африканских странах с интенсивно растущей численностью населения. Одним из главных сторонников такой стратегии является президент Уганды Йовери Мусевени (Yoweri Museveni).
Этот диктатор правит страной на протяжении уже трех десятилетий и успел за это время привлечь на свою сторону множество предстоятелей всевозможных церквей и сект. Ему нужны эти «охотники за душами»: едва ли не половина из 35 миллионов жителей Уганды состоит в тех или иных сектах. В свою очередь, главы церквей и самопровозглашенные апостолы вроде Джозефа Сервадды (Joseph Serwadda) несут свою культурную борьбу в политику.
Христианские фундаменталисты пропагандируют строго соответствующую Библии веру, называют учение об эволюции «святотатством», призывают к преследованию лиц нетрадиционной сексуальной ориентации, проклинают контроль за рождаемостью, аборты и средства контрацепции — для них даже презервативы являются табу, и это на континенте, лидирующем по заболеваемости СПИДом!
Секты во многих странах Африки давно уже стали важным политическим фактором: кто нуждается в поддержке избирателей, обязательно должен сначала заручиться поддержкой той или иной секты. Нигде в мире евангеликализм не распространяется так стремительно, как в Нигерии, и ни одна другая страна в Африке не производит на свет большего количества религиозных общин и пророков.
Чтобы получить представление о масштабах христианского миссионерства, можно прокатиться по шоссе, ведущему из экономической столицы страны Лагоса в сторону Ибадана. Местные жители называют его «Дорогой церквей», потому что вы будете ехать между бесчисленными плакатами и искусно раскрашенными рекламными стендами. Их можно смело назвать «знаменами» и «штандартами» войск, участвующих в битве за души местных жителей. Они завлекают вас направо и налево — в огромные ангары, на которых написаны названия сект: «Гора огня и чудес», «Христова весть», «Лагерь избавления» и т. д. По воскресеньям и праздникам здесь собираются сотни тысяч верующих.
Феномен успеха «мега-сект» тесно связан с бедностью и отсутствием всяких перспектив у граждан страны. Поскольку евангеликальные пастыри обещают своим прихожанам здоровье и финансовое благополучие или еще какие-нибудь чудеса, им удается привлекать обнищавшее население на свою сторону с такой скоростью, о какой христианские миссионеры старой школы могли только мечтать.
В новом веке христианские фундаменталисты вновь активизировались на африканском континенте. Эксперт по религиям Эрхард Кампхаузен (Erhard Kamphausen) из Гамбурга говорит в этой связи о настоящей «духовной войне». Наиболее ожесточенно эта война идет в так называемом «Окне 10/40», то есть на территории между 10-м и 40-м градусами северной широты. Именно в этом регионе Африке наиболее распространен ислам, а вместе с ним и имеется наибольший конфликтный потенциал. В стратегическом письме некоего христианского фанатика, вышедшего под названием «AD 2000 and Beyond», этот регион был назван «духовным полем боя XXI века».
Многие кампании в далекой Африке управляются и финансируются яростными фундаменталистами из так называемого «Библейского пояса» США. Именно они выступают религиозными воинами евангеликальных правых, которые сошлись в глобальном «последнем и решающем бою» с антихристами — последователями ислама.
Эта борьба разожгла, в частности, гражданскую войну в Кот-д‘Ивуаре, где противостоят друг другу преимущественно исламский север и преимущественно христианский юг. Эта же борьба не дает затихнуть конфликту в Нигерии, где также воюют друг с другом мусульмане и христиане.
Истинными причинами этих конфликтов являются политические, этнические и социально-экономические: разные силы попросту не могут поделить скромные ресурсы — плодородные земли и воду. Но «кукловоды» с обеих сторон снова и снова разыгрывают религиозную карту — религия давно уже превратилась в инструмент политики.
Конечно, своих сторонников в бой зовут не только сумасшедшие христиане. Мусульманские экстремисты, в свою очередь, постоянно упоминают всевозможные якобы произнесенные пророком Мухаммедом слова или выдуманные ими самими религиозные легенды.
В начале 2014 года целая армия одетых в черные маски боевиков захватила деревню Дабик в 40 километрах к северо-востоку от Алеппо. Воины «Исламского государства» объявили жителям, которых они не успели убить сразу после своего появления там, что их деревня является местом небесного Провидения. По их словам, пророк объявил, что в Дабике состоится последний бой между истинными мусульманами и «неверными». С тех пор название деревни стало и названием издающегося за нескольких языках пропагандистского журнала, в котором убийства и насилие преподносятся как богоугодные деяния.
Между тем, из Дабика бежали все его жители, проживающие теперь в одном из лагерей беженцев поблизости от турецкой границы. «Божественное Провидение, вот еще!», говорит один из беженцев. «Пошли они к черту со своим последним боем!» В то же время беженцы утверждают, что боевики ИГ активно роют окопы вокруг Дабика и собираются любой ценой удержать его в своих руках.
Обезлюдевшая деревня, ожидающая Апокалипсиса — вот каким может оказаться конец, если власть имущие или экстремисты будут и далее злоупотреблять верой.
