Неужели политикой России действительно движет национализм?
Многие политики и политологи (в том числе Арсений Яценюк и Збигнев Бржезинский) утверждают, что аннексия Крыма в 2014 году доказала стремление Путина создать «Советский Союз 2.0» и снова управлять международной политикой. Подъемом национализма объяснялось все Подъемом национализма объяснялось все — от вторжения России в Сирию до необычайно высокого числа преступлений на почве ненависти. Так же, как и стремление режима добиться права проведения в России таких масштабных мероприятий, как Зимние Олимпийские игры 2014 года и Чемпионат мира по футболу 2018 года.
Желание понять причины роста националистических настроений в России и то, как они могут повлиять на ее будущие внешнеполитические решения, заставило Научно-исследовательский совет Норвегии запустить трехлетний проект под названием «Национальное строительство и национализм в современной России» (NEORUSS). В рамках этого проекта были изучены результаты опросов, проведенных в 2013 году российским исследовательским центром «Ромир», в ходе которых аналитики пытались выяснить отношение россиян к национализму и национальной идентичности. «Ромир» проводил опросы в Москве, Владивостоке, Краснодаре и Ставрополе. Некоторые опросы были повторно проведены в 2014 году, после аннексии Крыма.
В России наблюдается рост националистических настроений
Пал Колсто (Pal Kolsto) и Хельге Блаккисруд (Helge Blakkisrud) выступили в качестве редакторов книги «Новый русский национализм» (The New Russian Nationalism), в которой анализируются результаты опросов. Ниже приведены основные выводы.
Этнический национализм в России начал укреплять свои позиции после распада Советского Союза на фоне попыток режима использовать его в своих интересах — Эмиль Пейн (Emil Pain) назвал это «имперским национализмом». С одной стороны, Путин и его администрация признают ведущую роль этнических русских в формировании российского государства. С другой, открытый этнический национализм может спровоцировать рост сепаратистских настроений в такой многонациональной стране, как Российская Федерация. Имперский национализм представляет собой золотую середину. Путин может представлять Россию как великую державу, одновременно привязывая стремление к этническому величию к величию государства.
Имперский национализм связан с идеей о том, что Россия представляет собой иную модель европейского государства, отличающуюся от модели, определяемой либерализмом американского образца. Диаграмма ниже показывает, что большинство респондентов, опрошенных в четырех российских городах, считают Россию либо самобытной цивилизацией, либо смесью европейской и азиатской цивилизаций. Намного меньшее число россиян считает Россию частью европейской цивилизации — довольно интересный результат, поскольку последний лидер СССР Михаил Горбачев рассматривал Советский Союз как часть «общего европейского дома», простирающегося от Атлантического до Тихого океана.
Именно усиливающаяся этнификация российского национализма стала причиной роста воинственных националистических настроений, как пишет Пал Колсто в первой главе своего исследования. Эти настроения уходят своими корнями в эпоху распада Советского Союза, когда Россия превратилась в государство, где в основном проживали этнические русские.
Радикальные националисты России направились в Крым
До начала 2000-х годов в России существовали различные группы, поддерживавшие восстановление СССР, антизападничество и антисемитизм. С 2000 года националистические настроения обернулись против «чужих в культурном смысле» мигрантов (из Средней Азии и с Кавказа). Тогда начала расти поддержка преференциального отношения к этническим русским, о чем свидетельствует рост движения «Россия для русских».
Такие настроения представляют собой серьезную угрозу для стабильности режима и соответственно для международной политики.
Аннексировав Крым, Путин сумел опередить российских националистов, придерживающихся идеи о превосходстве русских над другими народами. Но поскольку мигранты, которых считают чужими в культурном отношении, продолжают прибывать в Россию, штормовые тучи до сих пор нависают над Россией и оказывают влияние на ее политику. Режим столкнется с крайней неприятным выбором между тем, чтобы согласиться на рост радикальных сил, выступающих против демократии — даже против ее «управляемой» версии — и тем, чтобы уступить требованиям народа и создать государство апартеида.
Подъем имперского национализма также помогает объяснить уменьшение числа преступлений на почве ненависти, которое резко упало в 2014 году. В 2008 года, согласно статистике российских НПО, в России совершалось огромное число убийств на почве расовой ненависти. В действительности в России был зафиксирован самый высокий уровень преступлений на почве ненависти среди стран-участников Организации по безопасности и сотрудничеству в Европе. Некоторые россияне были крайне недовольны тем, что режим не хотел вести решительную этнонационалистическую политику внутри и за пределами России. И это недовольство порой принимало формы насилия в отношении тех, кого считали чужими.
Хотя в начале 2010-х годов число преступлений на почве ненависти оставалось чрезвычайно высоким по сравнению с другими странами, вмешательство режима в ситуацию на востоке Украины привело к оттоку радикальных националистов, отправившихся в Донецкую и Луганскую народные республики. Но возвращение этих радикальных националистов (у которых теперь есть боевой опыт) может привести к росту гораздо более агрессивных и даже террористических радикально-националистических настроений внутри России.
В этой книге, в третьей ее главе, написанной Александром Верховским, подробно рассказывается об эволюции чрезвычайно неоднородной радикально-националистической сцены с 2007-2008 годов, то есть в период, характеризующийся наибольшим числом преступлений на почве ненависти. В 2007 году, к примеру, в интернете появилась видеозапись жестокого убийства двух выходцев с Кавказа, совершенного под нацистским флагом в лесу.
Как пишет Верховский, в 2008 году российское правительство начало наступать на радикально-националистическое движение, постепенно привлекая его на свою сторону. В частности, отмечает он, в 2013 году «на российском телевидении в течение нескольких месяцев проводилась совершенно неожиданная кампания, направленная против мигрантов», в ходе которой полиция при поддержке добровольческих групп проводила рейды в общежитиях мигрантов и которая привела к «беспрецедентному росту этноксенофобии в обществе».
Возвращение к прагматичной политике
Авторы этой книги высказывают интересную мысль о том, что современная Россия в действительности очень напоминает Российскую империю 100 лет назад. Возрождение Кремлем движения казаков, о котором в последний раз мы слышали в 19 веке, поддержка местных казачьих организаций, наделение полномочиями уличных патрулей, постоянные упоминания о Российской империи, а не о Советском Союзе — все это указывает на то, что 70 лет советского правления были всего лишь паузой в естественных процессах, протекающих внутри России.
Но, как пишут Михаил Алексеев и Генри Гейл (Henry Hale) в седьмой главе этой книги, россияне, по всей видимости, не заинтересованы в расширении границ России. Если сравнить результаты опросов, проведенных в мае 2013 года и ноябре 2014 года, спустя семь месяцев после аннексии Крыма, можно заметить, что уровень национальной гордости был достаточно высоким и к моменту второго опроса вырос еще немного. Но результаты опроса 2014 года показали резкий спад поддержки дальнейшего расширения территории России.
Вероятно, нынешнее состояние международной политики России не стоит называть «второй холодной войной». Возможно, более подходящей характеристикой может послужить словосочетание «возвращение к прагматичной политике». Мирное урегулирование будущих и текущих международных конфронтаций потребует принятия во внимание тех факторов, которые оказывают давление на Кремль.
Ричард Арнольд — профессор политологии в университете Маскингама, где он читает лекции о политике России и работает над рядом проектов, посвященных российскому национализму. В июне 2016 года выйдет его книга под названием «Национализм и этническое насилие в России» (Russian Nationalism and Ethnic Violence).
