Шахта «Бутовка» под Донецком, которая на днях оказалась в центре внимания в связи с погибшими там бойцами «Правого сектора», всегда была одной из самых тяжелых позиций на линии разграничения. Бывший защитник «Бутовки», доброволец легендарного 11-го мотопехотного батальона «Киевская Русь» Андрей Схулухия, в 2015 году вместе с 3-й ротой провел на шахте почти 100 дней под постоянными обстрелами. В первой части интервью «Апострофу» он рассказал о том, почему рвался на фронт, как был готов служить простым солдатом, имея офицерское звание, о том, как пережил свой первый бой, и как ему и его роте на «Бутовке» пришлось воевать против танков и САУ противника с помощью пулеметов и гранатометов.
Андрей Схулухия — грузин, родом из Сухуми. Его жена Людмила — киевлянка, в Украине родились две его дочери. Семья успела пожить и в Киеве, и в Сухуми, где задолго до начала военных действий на востоке Украины им довелось столкнуться с российской агрессией: в августе 1992 года началось противостояние между Грузией и Абхазией. В этой военной кампании активное участие приняли российские войска. В разговоре с «Апострофом» Схулухия сравнивает этот конфликт с крымскими событиями, в результате которых полуостров был аннексирован Российской Федерацией. Он говорит, что его дочери, которым тогда было три и четыре года, еще в Сухуми насмотрелись войны. Там стреляли и САУ (самоходная артиллерийская установка), и танки, и минометы, над городом летали снаряды. Семью пришлось эвакуировать в Украину, но еще некоторое время дети отходили от ужасов войны — если слышали резкие звуки на улице, то прятались под кровать. В 2000 году Схулухия получил гражданство Украины и тогда даже представить себе не мог, что в 2014-м ему придется защищать свою новую родину с оружием в руках.
Апостроф: Почему вы решили пойти добровольцем в АТО?
Андрей Схулухия: Когда Путин сюда пришел, я уже знал, что будет, если россияне двинутся дальше. Немцы — это культурная нация, то, что они делали, — праздник, ерунда по сравнению с тем, что сделали бы русские. Я вам серьезно говорю, я знаю. Спросите тех, кто оставил Южную Осетию и Абхазию, что там делали российские войска. Если человек заходит в дом, то забирает даже старую простынь, дырявую кастрюлю… не знаю, откуда их таких диких тогда набрали? Это ужас, татаро-монгольское иго.
— У вас был военный опыт со времен военного конфликта в Сухуми?
— Никакого опыта не было. У меня и профессия мирная, я — мостостроитель.
— То есть не взрывать умели, а строить?
— Да. Но я просто знал, что будет, если они сюда придут. Я видел дома, что россияне творили: грабили, убивали, насиловали. Потом все это повторилось при Путине в 2008 году (речь о вооруженном конфликте между Россией и Грузией из-за Южной Осетии, — «Апостроф»). Я не хотел, чтобы эта зараза пришла сюда, в Киев, поэтому я пошел в военкомат. Но меня не сразу взяли.
— Почему не брали?
— По возрасту не подходил, мне на тот момент было 53 года. Я должен был идти в 12-й батальон (территориальной обороны «Киев», — «Апостроф»), но меня военком не пропустил, потому что я был старый. Я ему сказал, что не хочу в резерв, хочу воевать. А когда Порошенко увеличил призывной возраст, я уже попал в третью волну мобилизации.
— Как семья, жена и дети отнеслись к этой идее? Не удерживали вас дома?
— Нет, наоборот, у нее брат когда-то работал в Генштабе, давно уволился, а она попросила его, чтобы он помог ускорить этот процесс. Говорила брату: «Он все равно пойдет, если не официально, то или в „Айдар“, или к „правосекам“, но хочется, чтобы это было официально». Так что 29 августа 2014 года я пришел в военкомат после медкомиссии. Чтобы врачи отпустили, ходил к главврачу, уговаривал, у меня же еще и давление повышенное. Но он махнул рукой, сказал, может, буду служить в тылу (смеется, — «Апостроф»). 31 августа я уже был в АТО.
— Вот так сразу, на передовую?
— Да. Нас погрузили в автобусы, повезли на Десну. Вы бы видели, на чем мы ехали! Какие-то старые «уазики», был даже «кавзик» (КАвЗ-685, советский автобус малой вместимости, сделанный на базе грузовика ГАЗ-53, — «Апостроф»), горбатый такой, знаете, в котором дверь сам открываешь. У нас такой в Сухуми на гору ходил, номер 10 (смеется, — «Апостроф»). Я таких давно не видел, в детстве только. Где они их выкопали? Без стекол, окна фанерой забиты. Собрали этот хлам и поехали… Мы переночевали, а потом 30 августа утром нас — 25-ю бригаду и наш 11-й батальон — повезли в Дебальцево. Там нам выдали форму, оружие и сразу отправили на блокпост. Так что 1 сентября я уже стоял на блокпосту.
— То есть, не было вообще никакой подготовки?
— На это не было времени. Это сейчас полгода ребята готовятся, а тогда на месте учились. Война нас и учила. Я пошел простым солдатом, хотя я офицер, старший лейтенант, закончил Харьковский институт, там была военная кафедра. Нет, не было времени на подготовку, дали автомат — отправили на позицию, все. Тогда некогда было разбираться с этими бумагами. Приехал человек — дали автомат, все. Это потом уже поднимали бумаги (чтобы разобраться, если ли среди добровольцев офицеры, — «Апостроф»), а поначалу не хватало людей. Да и нам тогда было все равно — с погонами или без погон. Главное — не пустить сюда эту заразу.
Боец 11-го батальона территориальной обороны «Киевская Русь» Андрей Схулухия (слева) с сослуживцами Фото из личных архивов
— Вы помните свой первый бой?
— Конечно, это было 15 сентября. Страшный был бой. Мне это было знакомо — в Сухуми нас бомбили, там летало все, что угодно, так что мне это легко далось. Даже наоборот, за то, что нас безнаказанно обстреливали, мне хотелось сепаратистам рвать глотки, честное слово!
— Как ваши необстрелянные до этого момента товарищи по оружию пережили тот первый бой?
— Говорят, что трус проявляется не в первом бою, а во втором… Потому что в первом никто ничего не знает. А во втором уже все в курсе.
— Были те, у кого психика не выдерживала?
— Некоторые не выдерживали, начинали кричать… Страшно, когда тяжелая артиллерия обстреливает, а ты сидишь в маленькой яме, очень страшно. Кто-то орал, кто-то молился, кто-то плакал, кто-то успокаивал других.
— Тогда не было никакой линии обороны, укрепрайонов?
— Нет, ничего. У нас в Чернухино осенью 2014 года только дорога была, вдоль дороги — посадка, рядом — поле, каждый сам себе рыл блиндаж. Чем глубже блиндаж, и чем лучше ты его накроешь, тем целее будешь, потому что летало все. Позиция была неглубокая, по пояс, обложенная мешками. К нам тогда прилетела мина, упала в трех метрах от нас, хорошо, что мы успели нырнуть в окоп, она же так противно свистит… А мина попала по боекомплекту, все вещи и документы сгорели. Мы были в касках, брониках, у меня в воротник бронежилета осколок впился. Вот в чем мы тогда стояли, то у нас и осталось. Но нам повезло: погибших (за то время, пока подразделение Схулухии находилось в Чернухино, — «Апостроф») не было, кроме тех, кто ушел в разведку. Если помните, тогда погиб «Балу» (командир группы разведчиков 11-го батальона Игорь Багиров, — «Апостроф»). Группа ушла в разведку с нашего блокпоста 30 сентября, как раз он привез к нам на передок съемочную группу журналистов, в интернете есть видео с его последним интервью, называется «Чернухино. За крок до ворога». Четыре человека тогда ушли, один — мой близкий друг, «Юстас», мы с ним в одном автобусе приехали, он — старший лейтенант, тоже воевал как рядовой. Ребята нарвались на засаду, в том бою погибли двое, один — в перестрелке, «Балу» себя взорвал, а двое попали в плен.
— Потом их обменяли?
— «Юстас», мой друг, где-то в декабре или январе сам сбежал, а второго обменяли. Он сейчас дома, у него все нормально.
После столкновений под Чернухино подразделение вывели, это было 6 октября. По словам Схулухии, их было около 45, а вывели только 17 человек, было очень много раненых, каждый день — по три-четыре бойца, а однажды эвакуировали шестерых с осколочными ранениями. Многие ко второй ротации так и не восстановились, кто-то только недавно встал на ноги, кто-то все еще ходит с осколками, потому что их нельзя достать из-за расположенных слишком близко жизненно важных органов.
Следующая ротация в АТО была 22 декабря — батальон отправили на Геническ (Херсонская область), под Крым. В полях были выставлены блокпосты, чтобы отбить возможное вторжение россиян. В начале 2015 года часть подразделения передислоцировали в Опытное, Водяное (под Донецк), на Зенит (позиции под Донецким аэропортом), а третья рота попала на шахту «Бутовка», а Схулухия был в должности замкомандира роты. Ему и его товарищам предстояло держать оборону на шахте в последующие сто дней без смены личного состава и ротации.
— Пришлось на «Бутовке» оборудовать позиции?
— Мы привезли пустые ящики, потому что там же бетон, эту землю разрыть было нельзя. В эти ящики натолкали земли, камней, все открытые места заставили. Поначалу было где прятаться, это потом, когда нас начали методично, почти каждый день обстреливать из тяжелого, танков, САУ, все начало рушиться. И ребята опускались все ниже: если на втором этаже стоял пулемет, то потом его спускали, начали копать блиндажи. Все вручную, никто бы на технике туда не приехал, если к нам в Чернухино боялись ехать, потому что оно под обстрелом, то на шахту — тем более.
— Сколько было человек на шахте?
— Где-то 70 человек, плюс-минус. У нас также были прикомандированные пулеметчики и хорошие АГСники (АГС — автоматический гранатомет станковый, — «Апостроф») для огневой поддержки. ДШК (крупнокалиберный пулемет Дегтярева — Шпагина, — «Апостроф») у нас было четыре штуки. АГС — около пяти-шести. Мы сепаратистов АГСами закидывали, они нас боялись.
Очень помогло то, что волонтеры привозили нам видеокамеры. Два наших хлопца залезали и устанавливали эти видеокамеры, чтобы мы могли все видеть днем и ночью. Наблюдать за позициями можно было практически по кругу. Сепаратисты эти камеры все время сбивали или кабели перебивали. Тогда хлопцы по ночам залезали наверх и чинили. Приезжал к нам такой лейтенант Андрей Шуба, позывной — «Змей», ему, кстати, дали Орден Богдана Хмельницкого, так он творил чудеса: увидит какое-то движение — делает один пристрел, потом корректирует огонь и накрывает ДРГ. Боевики за сто дней пять или шесть камер нам сбили. Одна стояла на заводской кирпичной трубе. Так они нам трубу снесли — танк методично полдня стрелял, пока ее не уничтожил. А наша артиллерия все время молчала, потому что Минские договоренности. Вот что было обидно. Мы просим — поддержите. Эти (сепаратисты, — «Апостроф») САУ ставят в Донецке, они на 15-16 км могут стрелять. А мы же ничего не можем, что там из пулемета или автомата сделаешь? А наша артиллерия говорит, что мы не можем туда стрелять, потому что там, во-первых, люди, а во-вторых, нельзя. Ну, так стреляйте по позициям, где сепары сидят! Тогда они побегут туда (в жилые кварталы, — «Апостроф») и заставят их замолчать.
— Потери были в роте?
— Раненых было много, но двухсотых на шахте — только один, старшина с позывным «Сидор», 24 марта погиб. Они поехали за водой, по дороге на МТ-ЛБ (многоцелевой тягач легкий бронированный, — «Апостроф») их накрыло минами. На броне много было ребят, человек восемь. Но его не спасли, на месте умер, разговаривал с ребятами минут пять, а потом просто глаза закрыл — и все.
— Как же удалось избежать более серьезных потерь под постоянными обстрелами?
— Ребята прошли первую кампанию, они были уже опытные, бывали под серьезными обстрелами, знали, как и где надо спрятаться. Вот начинается обстрел — некоторые начинают бежать, этого нельзя делать ни в коем случае. Даже если тебя застали на открытом месте, ты должен упасть и врасти в эту землю, а если начнешь бежать в убежище, то 60-70% вероятности, что тебя или ранит, или убьет. Хотя раненых у нас было много, были и тяжелые — 20-летнему парню, позывной «Гном», руку оторвало, ногу еле спасли. Или вот в феврале 2015 года призвался человек, позывной у него был «Малыш», 50 лет тогда ему было, привезли его к нам на шахту в начале марта, отправили его за водой на второй день, его накрыло САУ, обе ноги и колени наизнанку вывернуло. Один день побыл на шахте — и все, до сих пор лечится. Тоже доброволец.
Вторую часть интервью с Андреем Схулухия читайте на «Апострофе» в ближайшие дни
