Это было 15 июля, перед самым рассветом. Я пытался объяснить своей шестилетней дочери, почему вместо запланированного похода в парк на целый день я вдруг еду в аэропорт, чтобы успеть на самолет, вылетающий в город под названием Ницца.
«Плохой человек обидел многих людей во Франции» — лучшего объяснения я придумать не смог. Я смотрел, как она прокручивает это известие в голове, как выражение ее лица меняется от разочарования, и понял, что эту фразу я произносил за полтора года уже три раза.
Еще не прошло и полутора дней, как я звонил ей с раскаленной на солнце площади в старом историческом центре Ниццы. Наш поход в парк придется опять отложить. В Турции несколько вооруженных человек пытались свергнуть правительство. Вместо того, чтобы ехать домой, папа улетает в другое место.
Теперь другие плохие люди обидели других людей.
Когда мы закончили разговор, я задумался — как, должно быть, мало значат для нее все эти слова.
Да и не только для нее. Этими событиями потрясены все мы — в том числе (и в особенности) политические и экономические элиты, которые давно стоят на вершине этой внезапно зашатавшейся пирамиды.
У нас наступил «период нестабильности», сказала мне на этой неделе Маргарет Макмиллан (Margaret MacMillan) — историк, которая проводит параллели с довоенными периодами XX века, о чем она написала несколько получивших известность книг.
Оценку сегодняшним лидерам, вероятно, дадут будущие историки — им решать, пытаются ли те успокоить бурные события, в центре которых мы находимся, или просто воспользоваться ими.
* * *
Кажется, такое бывает нечасто, чтобы жизнь неслась с такой бешеной скоростью, и возникало ощущение, что события настолько вышли из-под контроля.
Заголовки пестрят, сменяя друг друга и создавая ощущение, что мир охвачен хаосом. Война в Сирии выливается в кризис с беженцами. Нашествие беженцев в Европу повышает популярность политиков из числа правых националистов. Вслед за терактом во Франции, совершенным водителем грузовика, происходит расстрел полицейских в Луизиане. Потом — этот человек с топором в поезде в Германии. А в пятницу — стрельба в торговом центре в Мюнхене. Брексит уже не в топ-новостях — теперь вместо него попытка переворота в Турции.
Кажется, что все эти события никак между собой не связаны. Но британцев, которые проголосовали за выход из Европейского Союза, и турок, которые собрались в среду на площади, чтобы поприветствовать введение чрезвычайного положения, объединяет чувство возмущения тем, как на сегодняшний день работает система.
За Брексит голосовали небольшие города и поселки Англии, где глобализация означает деиндустриализацию, закрытие заводов и перенос производства за рубеж — в те страны, где для него не требуется столько затрат. Все это усугубляется притоком мигрантов из Восточной Европы, которые приезжают в поисках работы, и из-за которых конкуренция за оставшиеся рабоче места стала еще более жесткой.
Те, кто голосовали за выход из ЕС, не передумали, когда элиты, убеждали их, что Брексит приведет к снижению цен на жилую недвижимость или обрушит фондовый рынок. То, что теперь придется страдать элитам — людям, владеющим недвижимостью и акциями — многим показалась как раз правильным и справедливым.
В Турции сторонники правящей Партии справедливости и развития (ПСР) являются, в общем и целом, представителями бедной, консервативной и глубоко верующей части населения Турции. И пусть сегодня президента Турции Реджепа Тайипа Эрдогана обвиняют в репрессиях и повсеместной коррупции — его последователи помнят, что он рос в бедности, и что мальчишкой он продавал лимонад и булочки на улицах Стамбула, чтобы помочь своей семье свести концы с концами.
Сторонники ПСР помнят, как в 1998 году Эрдогана сняли с должности мэра Стамбула и посадили в тюрьму за то, что он прочитал стихотворение, в котором были такие строки: «мечети — наши казармы, купола — наши каски, минареты — наши штыки, а верующие — наши солдаты». Теперь он возглавляет их исламскую революцию против богатых и влиятельных сторонников светского государства.
Те британцы, которые приветствуют выход из ЕС, и те, кто приветствует введение чрезвычайного положения в Турции, стали теми кораблями, которые должны были подняться на волне растущей глобализации, оказавшейся — вопреки обещаниям — жестокой и несправедливой. Теперь они довольны тем, что нанесли поражение господствующим классам — людям, считавшим, что эти страны и весь этот мир принадлежат им, и что они могут над ними властвовать.
Тот же самый электрический провод соединяет и инспирированный «Исламским государством» (запрещенным в РФ, ред.) теракт в Европе с беспорядками на расовой почве со стрельбой в США. Преступники — это почти всегда те люди, которые считают, что им в жизни уже почти нечего терять. А поводы, которые они выбирают, фактически являются дополнительной иллюстрацией совершаемого ими беззакония.
За несколько часов до того, как в Ницце разразился хаос, я сидел в аудитории Лондонской школы экономики и политических наук и слушал выступление министра международной торговли Канады Христи Фриланд (Chrystia Freeland), которая говорила о выходе Великобритании из ЕС и об изоляционистских настроениях, распространяющихся по всему миру.
«Это сложный, чреватый последствиями момент», — сдержанно высказалась она. По ее словам, она наблюдает процесс «деглобализации» по всей планете. «Мы живем в то время, когда во многих западных промышленно развитых странах — наверное, в большинстве западных промышленно развитых стран — существует резкая негативная реакция общественности против международной торговли, против иммиграции, против того, что можно было бы назвать открытым обществом».
Наши общества распадается на «племена». В Великобритании это те, кто выступал за то, чтобы остаться в Евросоюзе, и те, кто голосовал за Брексит. В Турции неудавшийся переворот расколол общество на эрдоганистов и гюленистов (названных так в честь движения, членов которого обвиняют в поддержке неудавшегося путча). Почти везде проводят черту между иммигрантами и коренными жителями. Между черными и белыми. Между нами и ними.
И «племена» набрасываются друг на друга.
Пока мы мчались в сторону аэропорта Ниццы, таксист рассказал мне, как все это выглядит с его точки зрения.
Франции, начал он, надо закрыть двери для иммигрантов. Французских мусульман, сказал он, следует выслать на Чертов остров (расположенный во французской колонии у берегов Южной Америки и служивший во времена Наполеона III тюрьмой) и держать там, пока власти не выяснят, кто из них не представляет опасности, а кто опасен.
Я, закусив губу, смотрел в окно. Эти слова звучали как безумие. Но в наши дни безумия становится все больше и больше. Риторика моего таксиста не слишком отличалась от заявлений Дональда Трампа о необходимости запретить мусульманам въезд в США до тех пор, пока власти не смогут «разобраться в происходящем». После теракта в Ницце в День взятия Бастилии лидер французских ультраправых Марин Ле Пен — которая лидирует по популярности по результатам большинства опросов общественного мнения в преддверии предстоящих в следующем году президентских выборов — сказала, что стране пора объявить «войну против бича общества — исламского фундаментализма».
«Раньше многие люди сомневались, голосовать ли за мадам Ле Пен. А теперь, после всего этого, я понял, что согласен с ней», — сказал мне таксист.
Он был возмущен. Вся Ницца была возмущена. Но скорбь жителей Ниццы качественно отличалась от реакции парижан после стрельбы и терактов, совершенных в ресторанах, барах и на стадионе в ноябре прошлого года, а также в редакции еженедельника Charlie Hebdo и кошерном магазине десятью месяцами до того.
Тогда было твердое намерение не допустить, чтобы ужасные теракты разделили страну. Действия нескольких террористов не должны были пошатнуть основы Французской Республики — свободу, равенство, братство. После каждого теракта парижане вновь собирались на площади Республики, чтобы продемонстрировать свою солидарность как общества — хотя каждый раз все с большим беспокойством и раздражением.
В Ницце людей переполняла нескрываемая ярость. Близкие погибших освистали премьер-министра Мануэля Вальса, когда он пришел возложить венок на Английской набережной — приморском бульваре, где тунисский иммигрант Мохамед Ляуэж Бухлель (Mohamed Lahouaiej-Bouhlel) на арендованном 19-тонном грузовике протаранил толпу детей, женщин и мужчин, смотревших салют в День взятия Бастилии.
«Это было хуже пуль, — сказала мне, обливаясь слезами, 55-летняя Мишель Прост (Michelle Prost), принесшая цветы на набережную на следующей день после трагедии. — Человек, направляющий автомобиль на людей, тем самым как бы говорит: "Я раздавлю, уничтожу вас"».
* * *
Такая же ярость и на улицах Стамбула. Когда я приехал туда в воскресенье ночью, площадь Таксим — центр европейской части города — была заполнена десятками тысяч сторонников Эрдогана, размахивавших флагами. После того, как 36 часами ранее была пресечена попытка переворота, настроения людей меняются — от ликования до ярости.
С крыши припаркованного в центре площади автобуса гремит праздничная музыка, и люди на площади улыбаются и танцуют. Но когда громкоговорители затихают, настроение толпы резко меняется.
Толпа скандирует: «Я отдам жизнь за Родину», после чего звучат призывы к расправе над другими людьми. «Мы требуем смертной казни!» — слышны крики из толпы.
Эта ярость вполне понятна. В ожесточенных перестрелках, в результате которых попытка переворота была подавлена, погибли не менее 270 человек (в том числе 24 путчиста). В страшных видеороликах, размещенных в сети, видно, как в ночь с 15 на 16 июля танки едут по улицам Стамбула, тараня толпы людей и машины. Парламент страны в Анкаре подвергся бомбардировке с воздуха.
Как только стало ясно, что угроза для власти Эрдогана миновала, он обратился к своим сторонникам и попросил их оставаться на улице. Вскоре стало ясно, почему. Они должны были продемонстрировать, какой поддержкой он пользуется после того, как с поразительной скоростью начал проводить «зачистку» своих врагов.
К концу недели по подозрению в участии в заговоре около девяти тысяч военнослужащих и полицейских — в том числе более 100 генералов — были брошены в тюрьму.
Десятки тысяч других людей — судей, прокуроров, губернаторов провинций, учителей, деканов университетов, журналистов, священнослужителей, рядовых госслужащих — были уволены по подозрению в связях с Фетхуллахом Гюленом (Fethullah Gulen), живущим в США имамом, которого Эрдоган считает вдохновителем попытки военного переворота. Всем гражданским служащим и преподавателям вузов запретили выезжать за границу, чтобы никто из сторонников Гюлена не попытался бежать.
Возвращение смертной казни и ее применение в отношении лиц, осужденных за участие в заговоре, теперь уже кажется неизбежным.
Критики в адрес властей больше не слышно — ее высказывают разве что шепотом. Один из аналитиков, у которого я брал интервью, попросил меня закрыть мой ноутбук и отключить мобильный телефон — и только потом ответил на вопрос о том, не слишком ли далеко зашли репрессии. Другой критик, которого во время попытки переворота не было в стране, сказал мне, что он решил пока не возвращаться в Турцию — до тех пор, пока не сможет увидеть, к чему приведет это «нарастающее безумие».
И каждый вечер сторонники Эрдогана вновь приходили на площадь Таксим, чтобы выразить ему свою поддержку, пока он строит то, что называет в своих речах «новой Турцией». Они стояли на площади и продолжали выкрикивать слова поддержки и ликовать даже после того, как Эрдоган объявил о введении трехмесячного чрезвычайного положения. Сторонники правящей партии знают, что им можно не опасаться президента, который может принимать законы своим указом.
Но Эрдоган и партия ПСР представляют лишь одно из турецких противоборствующих «племен».
Днем, гуляя по площади Таксим (относительно пустой в дневное время — до наступления вечера, когда ее заполняют сторонники правящей партии), я остановился, чтобы поговорить с 53-летним Хайдаром Уймазом (Haydar Uyumaz), который зарабатывает на жизнь продажей турецких флагов всевозможных размеров. Лучшее время для торговли — это футбольные матчи и выборы, сказал он мне, посмеиваясь, и добавил: «а еще — перевороты». По его словам, никогда раньше торговля не шла так активно — за последние двое суток он продал 200 флагов.
Наш разговор прервал молодой курд, который сказал, что у Уймаза не очень-то получится продавать флаги на юго-востоке Турции, где проживают в основном курды. С тех пор, как летом прошлого года между турецкой армией и сепаратисткой Рабочей партией Курдистана после нескольких лет относительно мирного сосуществования вновь вспыхнул конфликт, были убиты более 1200 человек, и еще 350 тысяч были вынуждены покинуть свои дома.
«Если это та "новая Турция", о которой говорит президент Эрдоган, то мы идем не туда», — сказал 27-летний Абдулла Демир (Abdullah Demir) из провинции Мардин, в которой происходили некоторые из самых ожесточенных столкновений. Пока он говорил, подошел молодой человек (у которого один турецкий флаг был повязан вокруг головы, а другой накинут на плечи) и сердито посмотрел на Абдуллу. Но тот продолжал говорить. «Три года назад турки и курды жили в Стамбуле дружно. Но с каждым годом мы все меньше и меньше чувствуем себя братьями».
А по другую сторону этой войны идет другая. В вихре событий, которые обрушились на соседей Турции Сирию и Ирак, раскол происходит из-за этнических и межрелигиозных распрей. Сунниты против шиитов. Арабы против курдов. И «Исламское государство» против всех. (ИГ заявило, что Мохамед Ляуэж Бухлель, совершивший теракт в Ницце, и Мухаммад Рияд, афганский беженец, ранивший топором пятерых пассажиров поезда в Германии, были его «бойцами»).
Турция увязла в гражданской войне в Сирии с самого ее начала в 2011 году. ПСР поддерживает неформальные связи с представителями ассоциации «Братья-мусульмане», которые перед этим только что свергли правительства в Тунисе и Египте. Сирия должна была стать следующей, и Эрдоган — который, похоже, был готов взять на себя контроль в регионе (создав подобие Османской империи) — сразу же поддержал восстание преимущественно суннитской оппозиции против режима Башара Аль-Асада, в котором преобладают алавиты.
С самого начала конфликта в Сирии Турция оказывала поддержку военнослужащим, которые дезертировали из армии Асада и создали Свободную сирийскую армию. Анкара на свою беду также позволила и другим оппозиционерам, выступающим против режима Асада (в том числе и радикальным джихадистам, которые впоследствии создали ИГ) использовать турецкую территорию в качестве своего рода тыловой базы.
Сейчас Турция входит в число стран, воюющих против ИГИЛ. НАТО использует турецкую авиабазу Инджирлик для нанесения авиаударов против самопровозглашенного халифата, а ИГ нанесло по Турции ответные удары, совершив серию терактов по всей стране с участием смертников — в том числе теракт, произошедший в прошлом месяце в главном аэропорту Стамбула, в результате которого погибло более 200 человек.
В Турции сейчас находятся около 2,7 миллиона беженцев, спасающихся от войны в Сирии. Есть опасения, что хаос может перекинуться через границы и в другие страны.
В другом конце площади Таксим — на противоположной стороне от того места, где Уймаз продавал свои флаги — я увидел, как две юные девушки-сестры, с недовольным видом рассматривают здание Культурного центра имени Ататюрка, который находится на восточной стороне площади. Здание названо в честь Мустафы Кемаля Ататюрка, основателя современной Турции, остающегося иконой для граждан страны, которые являются сторонниками светского государства.
На этой неделе на здании культурного центра были видны следы неудавшегося переворота. Многие окна, выходящие на площадь Таксим, были разбиты при звуковым ударе — когда истребители летали над центром Стамбула на малой высоте.
Когда все кончилось, на фасаде здания были вывешены два больших портрета Эрдогана.
«Нет, ни в коем случае. Там должен висеть портрет Ататюрка», — сказала одна из сестер, 18-летняя Селкан Эраслан (Selcan Eraslan). Они с сестрой — алевиты, последовательницы исламского направления, близкого к учению шиитов, и они опасаются, что государственный секуляризм вот-вот исчезнет.
Селкан, которая, по ее словам, была против попытки государственного переворота, живет в стамбульском районе Гази, где полиция была вынуждена разгонять происходившие на этой неделе ожесточенные столкновения между сторонниками правящей партии и живущими там алевитами.
«Теперь начнется этническая борьба между суннитами и алевитами, — сказала она, глядя на портреты Эрдогана на здании Культурного центра имени Ататюрка. — Скоро будет гражданская война, это точно».
* * *
Но что больше всего поражает в этих последних резонансных событиях (и очень тревожит, если рассматривать их как цепь событий) — это то, что их, похоже, никто не предвидел.
По прогнозам социологов и политических обозревателей, Великобритания должна была проголосовать (с достаточным перевесом голосов) за то, чтобы остаться в составе ЕС. Теракт в Ницце состоялся отчасти потому, что многим французским полицейским в День взятия Бастилии дали выходной — после того, как на протяжении месяца они работали в режиме повышенной готовности из-за проходившего в стране чемпионата Европы по футболу. Турецкие спецслужбы обнаружили, что что-то неладно, лишь за несколько часов до того, как в сторону мостов и аэропортов Стамбула начали двигаться танки.
И полгода назад никто не думал, что у Дональда Трампа появится неплохой шанс стать президентом Соединенных Штатов.
Лишь за одну неделю мне пришлось ездить из одной страны, Франции, которая (пока я был в Ницце) продлила чрезвычайное положение, введенное после ноябрьских терактов в Париже, в другую — в Турцию, которая (пока я был в Стамбуле) объявила о введении после переворота чрезвычайного положения и отменила некоторые гражданские свободы.
«У нас произошел ряд потрясений, — сказала профессор Макмиллан, директор колледжа Св. Антония Оксфордского университета. — Некоторые из них являются совпадением, но, думаю, что из-за этого все, скорее всего, находятся в состоянии паники, полагая, что все начинает разваливаться».
Будущие историки, по ее словам, возможно, будут изучать «период нестабильности», началом которого они сочтут теракты в США 11 сентября, и начавшуюся после этого глобальную «войну с террором» — в том числе фатальное решение США и Британии ввести войска в Ирак. А катализатором, как считает профессор Макмиллан, был финансовый кризис 2008 года.
«Повлиял 2008 год. Экономики, возможно, более или менее восстановились; возможно, банковская система более или менее восстановилась; но я думаю, что кризис сильно поколебал веру народа в тех, кто управляет экономикой. Я считаю, он усилил ощущение того, что к людям не прислушиваются. А это опасные настроения».
Экономические неурядицы также способствуют тому, что организациям наподобие ИГИЛ становится легче приобщать к своим идеям людей, внушая им свою «фирменную» ненависть. Теракты и нападения, подобные тем, что совершили Мохамед Ляуэж Бухлель и Мухаммад Рияд, в свою очередь, способствуют нагнетанию недовольства среди людей, что повышает популярность таких политиков, как Трамп и Ле Пен. Пора строить новые стены, и побольше — чтобы опять стало трудно пересекать границы. Это порочный круг.
Как сказал мне председатель стамбульского Центра экономических и внешнеполитических исследований Синан Ульген (Sinan Ulgen), радикалы активизируются и начинают успешно действовать тогда, когда власти больше не могут оправдывать ожиданий своих граждан и обеспечивать соответствующий уровень жизни.
«Мир, похоже, достиг критической точки, в нем скопилось достаточно большое число "потерпевших" — тех, кто потерпел убытки, потерял на глобализации, на технологиях, на свободной торговле — и возникли скрытые тенденции к возникновению этой нестабильности».
Между тем, США, которые, по словам Ульгена, в значительной степени утратили свой международный авторитет в результате двойной катастрофы — вторжения в Ирак и финансового кризиса 2008 года — больше не хотят или не могут играть роль мирового полицейского. По сравнению с прежними временами — по мере роста личного насилия и после того, как республиканцы назначили Трампа своим кандидатом на пост президента — капитализм и демократия «по-американски» уже больше не кажутся тем образцом, которому стоит подражать.
Другими словами, старый миропорядок трещит по швам. Глобализация, которую проводили и процесс которой регулировали США, теперь считается провалом. Люди во всем мире стремятся обеспечить безопасность своим «племенам».
«В неспокойные времена существует тенденция замкнуться в себе и сказать: "по крайней мере, мы понимаем наш собственный народ". Кроме того, существует тенденция — причем, довольно досадная — демонизировать других по любому поводу. Так было в Германии в конце 1920-х и в 1930-х годах, и так было всегда и везде», — считает профессор Макмиллан, последняя книга которой называется «Война, покончившая с миром: Дорога к 1914» (The War That Ended Peace: The Road to 1914).
Как однажды сказал Марк Твен, «история не повторяется, а рифмуется». Процесс нашего движения к чему-то худшему пока еще обратим. Но оказаться там, где хуже, мы сможем довольно быстро.
«Дела пошли плохо, и, как мы знаем, дела могут ухудшаться очень быстро. Летом 1914 года потребовалось всего пять недель, чтобы достаточно стабильный мир в Европе превратился в тотальную войну, — продолжает профессор Макмиллан. — Если дела пойдут плохо, мы будем оглядываться назад и говорить, что это был момент, который привел к еще большей нестабильности».
* * *
К концу долгой и тревожной недели я понял: моя дочь, когда я говорил, что случилось что-то ненормальное, и что мне надо садиться в самолет, всегда спрашивала: «Почему?»
А в этот не спросила. Она опечалилась, услышав, что на Францию, страну, куда она любит ездить, опять напали. Ей показалось странным, что некоторые военные в Турции, где когда-то работали ее тетя с дядей, решили, что должны свергнуть правительство.
Но о том, почему все это произошло в этих странах, она не спросила.
Наверное, она, как и все мы, уже привыкла к тому, что мир стремительно выходит из-под контроля и катится в пропасть.
