Завершился очередной цикл в российско-американских отношениях. Администрация Клинтона пришла к власти в 1993 году, обещая наладить стратегическое партнерство «Билл-Борис» между этими двумя странами, но все закончилось взаимными обвинениями, звучавшими в связи с операцией в Косово, а генерал Уэсли Кларк (Wesley Clark) даже приготовился начать третью мировую войну, чтобы не допустить прибытия российских миротворцев в Приштину. Летом 2001 года Джордж Буш-младший завершил саммит с Владимиром Путиным в Любляне, обещая наладить с Россией качественно иные отношения, что принесло определенные плоды непосредственно после терактов 11 сентября, однако, когда его президентский срок подходил к концу, Россия вторглась в Грузию, и многие члены его партии, особенно в Конгрессе, призывали его к силовому ответу США на агрессию России. Барак Обама собирался перезагрузить отношения с Россией, а теперь, когда до окончания его президентского срока остались считанные недели, представители Госдепартамента и Министерства обороны США требуют от него прочертить линию на песке в Сирии, чтобы положить конец авиаударам России по осажденному Алеппо — несмотря на высокую опасность непосредственного столкновения между американскими и российскими войсками.
На протяжении этих 25 лет влиятельные политики и эксперты — в том числе Фред Айкл (C. Fred Ikle), Роберт Легвольд (Robert Legvold), Генри Киссинджер (Henry Kissinger), Грэхам Эллисон (Graham Allison), Дмитрий Саймс (Dimitri K. Simes) и Роберт Блэквилл (Robert Blackwill) — не раз призывали к трезвой оценке российско-американских отношений и к совместным попыткам преодолеть все препятствия и раздражающие факторы в отношениях между США и Россией, чтобы найти способ сконцентрироваться на реализации общих интересов Вашингтона и Москвы. Однако как в Белом доме и на Капитолийском холме, так и в Москве ситуация ухудшилась настолько, что к подобным советам сейчас никто не станет прислушиваться. У каждой стороны есть заученный наизусть список жалоб и обвинений — кибератаки, Сирия, Украина, права человека, расширение НАТО, цветные революции, лицемерие в ливийском вопросе и так далее — поэтому диалог между ними становится практически невозможным.
В 1992, 2000 и 2008 годах многие ожидали, что после выборов в США начнется новая эпоха. Нас уверяли, что будут предприняты новые попытки наладить отношения. В ходе предвыборных кампаний кандидаты Билл Клинтон, Джордж Буш и Барак Обама критически отзывались о попытках своих предшественников наладить отношения с Россией, а затем, в течение полугода после избрания, предпринимали собственные попытки сделать это.
Теперь, я полагаю, все будет иначе. Совершенно иначе.
Россия ожидает наступления периода невнимания и отсутствия реакции на ее действия, поскольку США необходимо разобраться с президентскими выборами. Но Кремль не хочет пассивно ждать результатов выбора следующего хозяина Овального кабинета: он продолжает действовать, чтобы изменить ситуацию в свою пользу на местах. Сейчас очевидно, что российское правительство хочет представить новой администрации следующее: Алеппо, большая часть которого вернется под контролем сирийского правительства; Башара аль-Асада, который продержался на своем посту дольше администрации Обамы, требовавшей его отставки и предрекавшей ему неизбежный крах; целый ряд новых видов оружия — от новых крылатых ракет и беспилотников до инструментов ведения войны в киберпространстве — указывающий на то, что эпоха господства США в этих областях, возможно, уже подходит к концу; ракетные системы «Искандер» в Калининграде, которые свидетельствуют о решительном намерении России блокировать недавние попытки НАТО укрепить свой восточный фланг; масштабную программу в области гражданской обороны; дипломатические усилия, направленные на ослабление связей Вашингтона с его традиционными союзниками на восточном и западном краях азиатского континента (Турция и Филиппины), а также на возвращение прежних военных баз на Кубе и во Вьетнаме.
Что касается последнего пункта, ирония заключается в том, что Путин закрыл эти базы, чтобы отчасти сэкономить деньги, но в основном чтобы продемонстрировать свою заинтересованность в налаживании партнерских отношений с Вашингтоном. Тот факт, что сейчас он пытается их вернуть, является самым сильным сигналом того, что он потерял интерес к любым возможным «перезагрузкам» отношений с Вашингтоном. Вместо этого Путин захочет, чтобы новому президенту пришлось смириться с суровой реальность влияния России и осознать, что Россия способна причинить существенный ущерб США в ответ на их действия — а также не сбрасывать со счетов способность и готовность Москвы воспользоваться имеющимися в ее распоряжении инструментами в случае необходимости. Учения по гражданской обороне, в которых принимает участие четверть населения страны, проводятся не просто так.
Сигнал предельно ясен: намерения России крайне серьезны.
Мне кажется, что США не восприняли всерьез то предупреждение, которое Путин озвучил в своем обращении к Государственной Думе в 2014 году, касавшемся аннексии Крыма: «Если до упора сжимать пружину, она когда-нибудь с силой разожмется. Надо помнить об этом всегда». Тогда можно было отреагировать тремя способами. Первый заключался в том, чтобы поверить, что Путин не допустит такого выстрела пружины из страха перед реакцией США. В последние два года мы наблюдали, как Россия оценивала и измеряла потенциал сдерживания и принуждения США, постоянно прощупывая почву и проверяя их, и что она уже обнаружила истинные красные линии Америки — не те, о которых ее лидеры твердят в Белом доме — и не видит причин полностью препятствовать выстрелу пружины. Второй вариант заключался в том, чтобы поверить, что выстрел пружины будет слабым и неэффективным. Вполне возможно, что долгосрочная траектория российской власти является негативной и что в конечном итоге нынешнему режиму в Кремле придется уйти. Однако прогнозы Национального совета по разведке, касающиеся перспектив России в 2030-х годах, нельзя брать за основу политики в 2016 году в отношении России с ее текущим фактическим потенциалом, который, как показали операции в Сирии и на Украине, а также неоднократные кибератаки, вполне реален.
Однако разумная реакция заключалась бы в том, чтобы либо найти способ снизить давление на пружину, либо приготовиться к ее выстрелу и к тому, чтобы смягчить ее удар. В последние два года огромное множество экспертов и дипломатов рекомендовали найти компромисс в наиболее острых вопросах, таких как Украина и Сирия, и разработать новые нормы поведения в киберпространстве. Однако политические издержки следования этим рекомендациям — это потребовало бы от США отказаться от части своих требований и предпочтений — казались слишком высокими. В Сирии, к примеру, США могли бы отказаться от своего требования об уходе Асада, как одного из важнейших условий начала переговоров о будущем страны, в тот момент, когда Россия, возможно, еще была готова пойти на компромисс. Сегодня, когда США с неохотой все же признали, что Асад, вероятно, может остаться — по крайней мере на какое-то время — Москва уже вмешалась в сирийский конфликт, решив, что она может «выиграть» в Сирии, и помогла Асаду укрепить его позиции в будущих переговорах, в которых примут участие Турция и Саудовская Аравия.
Другая разумная реакция — подготовиться к выстрелу пружины — тоже подразумевала такие издержки, к которым США не были готовы. Два неэффективных саммита НАТО в 2014 и 2015 годах не смогли убедить европейцев в том, что, учитывая угрозу со стороны Кремля и тот факт, что США сталкивается с все более уверенным в своих силах Китаем в Тихом океане, им понадобится быстро восстановить свои экспедиционные войска. Сами США не были готовы отказаться от своей любимой схемы оборонных расходов: сокращения в Европе и на Ближнем Востоке и наращивание на Дальнем Востоке на фоне общего снижения расходов. Кроме того, США не хотели брать на себя часть бремени финансовой помощи Украине, которая по своим масштабам могла бы оказаться эквивалентной той сумме, которую Вашингтон был готов потратить после 1989 года в Центральной Европе, и не хотели увеличивать масштабы своего военного вмешательства в сирийский конфликт ради того, чтобы приблизить благоприятный для себя исход. Вместо этого мы продолжали жаловаться на действия России и на то, насколько мы не подготовлены к жизни в 21 веке.
В прошлом году Саудовская Аравия — а, следовательно, и США — рассчитывала, что Россия не сможет позволить себе более занять более уверенную позицию на Ближнем Востоке (и в других частях мира) вследствие резкого падения цен на энергоресурсы, и что, если вынуть из ножен нефтяное оружие, это поможет блокировать амбиции Кремля. Они ошиблись. Сегодня именно Саудовская Аравия начала поиски способов укрепить цену на нефть, тогда как российская государственная компания «Роснефть» заявляет о том, что у нее нет никаких причин снижать объемы добычи. Сирия не превратилась для России в ту «трясину», которую ей предсказывал Обама. Партнерские отношения России и Турции, по всей видимости, вернулись в прежнее русло, тогда как отношения Анкары и Вашингтона испортились. Хотя экономическая инициатива США по созданию Транстихоокеанского партнерства нашла политическую поддержку, на этой неделе президент Китая Си Цзиньпин (Xi Jinping) отправится в Гоа на саммит БРИКС, чтобы представить там свои весьма амбициозные предложения по налаживанию торговли в обход Запада.
Москва тоже чертит свои красные линии. США — при нынешней администрации и новой администрации, которая придет к власти в январе — необходимо решить, какие из этих линий она не хочет пересекать, какие из них Россия будет решительно защищать и какие Америка должна быть готова оспорить и, соответственно, заплатить за это.
Будучи обозревателем, специализирующимся на внешней политике, я не могу с уверенностью сказать, где США стоит пойти на компромисс, а где сохранить твердость. Однако американским лидерам необходимо ответить на эти вопросы с учетом их оценки интересов и ценностей США, а также той цены, которую США готовы заплатить. Между тем, внешняя политика США обретет твердое основание только тогда, когда наши лидеры осознают, что в случае с Кремлем вариантов с нулевыми рисками попросту нет.
Николас Гвоздев — пишущий редактор National Interest и старший научный сотрудник Института исследований внешней политики (Foreign Policy Research Institute).
