Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
Японские инвестиции в Курилы при сохранении суверенитета РФ, миллиардные сделки с подсанкционными компаниями, радушный прием в одной из стран G7 без упоминания Украины и Алеппо — Путин увез из Токио все, что только возможно. Многое из подписанного — лишь меморандумы. Но для Москвы и Токио послать нужный сигнал пока важнее, чем конкретные результаты.
Японские инвестиции в Курилы при сохранении суверенитета РФ, миллиардные сделки с подсанкционными компаниями, радушный прием в одной из стран G7 без упоминания Украины и Алеппо — Путин увез из Токио все, что только возможно. Многое из подписанного — лишь меморандумы, часть из которых никогда не дойдет до реализации. Но для Москвы и Токио послать нужный сигнал пока важнее, чем конкретные результаты.
Приветствуя Владимира Путина в родном Нагато, Синдзо Абэ уже в первые минуты встречи несколько раз произнес слово «онсэн». Идею «онсэн-саммита» с Путиным японский премьер придумал лично — он сам любитель горячих источников и знает, что его гость тоже охотно ходит в баню. Особые надежды, судя по отзывам японских переговорщиков, возлагались на чудесные способности этих источников сближать людей и прочищать мышление. Погрузив Владимира Путина в онсэн (а еще лучше — погрузившись вместе с ним), Абэ надеялся донести до российского лидера, насколько он ценит отношения с ним и с его страной и насколько Москве и Токио нужно по-новому взглянуть на свои отношения.
Похожую мысль Абэ озвучивал и публично, выступая в сентябре на экономическом форуме во Владивостоке. «Онсэн-дипломатия» — очень характерное проявление подхода Абэ к отношениям с Россией и ее лидером. Все японские русисты признают: нынешнее сближение — личный проект Синдзо Абэ, в то время как для значительной части японского внешнеполитического истеблишмента и бизнес-сообщества необходимость искать близости с Москвой далеко не очевидна.
Личный проект премьера
Из-за военного союза с США и особого значения американского рынка для японских компаний (торговый оборот в 2015 году составил $197,5 млрд) большая часть деловой и политической элиты Японии ориентирована на Америку. Поэтому демонстративное сближение с противником своего главного союзника не та идея, которая находит широкую поддержку. К тому же у многих в Токио до сих пор возникает вопрос: а что конкретно получит Япония в обмен на те знаки внимания, которые Абэ оказывает Москве? Например, в японском МИДе, который был гарантом преемственности во внешней политике, когда премьеры менялись каждый год, никогда не испытывали иллюзий, будто Москва пойдет на уступки и вернет Южные Курилы на приемлемых условиях. А раз территориальная проблема не имеет удобного для Японии решения, то нечего и тратить время на уговоры Москвы. Гораздо важнее сохранять принципиальную позицию и не терять лица.
Учитывая, что итоги Второй мировой войны до сих пор болезненная и во многом табуированная в японской общественной дискуссии тема (по крайней мере, ее обсуждение не идет ни в какое сравнение с немецкой), а подробно обсуждать бомбардировку Хиросимы и Нагасаки невозможно, вопрос «вероломно аннексированных СССР северных территорий» — символ того, что и Япония была жертвой.
В таких условиях развитие отношений с Россией — спецоперация, которой управляет лично Абэ с помощью нескольких доверенных людей. Даже МИД, главный носитель экспертных знаний по России и территориальному вопросу, во многом превратился в техническое ведомство, в то время как главную роль играет часть Совета национальной безопасности во главе с премьером.
Другой чертой российской политики Абэ стало участие в ее формулировании отдельных фигур из деловых кругов вроде гендиректора Японского банка международного сотрудничества (JBIC) Тадаси Маэды, а также особая опора на Министерство экономики, главу которого, Хиросигэ Сэко, премьер назначил министром по развитию сотрудничества с Россией.
В чем заключается особый подход Абэ к России? По отзывам японских экспертов и переговорщиков, премьер и правда считает, что в его силах договориться с Путиным о решении территориального вопроса. Сам Абэ — первый сильный премьер после череды глав правительств, большинство из которых не задержались у власти дольше года. У него есть достаточно политического капитала и времени, чтобы брать на себя обязательства и выполнять их. Путин в его глазах сильный и прагматичный лидер, который действует в национальных интересах России, но при этом хорошо относится к Японии, имеет опыт отдачи территорий (в ходе пограничного размежевания с Китаем), а также достаточно популярный и контролирующий СМИ, чтобы объяснить населению любое свое решение. Второго такого шанса может и не представиться.
Кроме того, отношения с Россией для Абэ — часть гораздо более широкой геополитической картины. В ней главной угрозой для Японии становится набирающий силы Китай, и вот эту установку уже разделяет подавляющее большинство японской элиты. Именно при Абэ курс на сдерживание Китая приобретает все более яркие очертания. Например, в ответ на создание Пекином Азиатского банка инфраструктурных инвестиций (АБИИ) Токио объявил о запуске инициативы по развитию качественной инфраструктуры. Причем $110 млрд, изначально выделенные на ее развитие, — это на $10 млрд больше, чем уставный капитал китайского АБИИ.
Японская дипломатия активизировалась и в Центральной Азии, и в тропической Африке — в тех регионах, где у Японии вроде бы нет жизненно важных коммерческих интересов, зато есть растущее китайское присутствие. Любой разговор в Токио на внешнеполитическую тему заканчивается фразой, что «Япония никогда не признает китаецентричный порядок в Азии», хотя о сути этого «китаецентричного порядка» никто не может сказать ничего конкретного.
Большой повод для беспокойства — это будущее отношений США и Китая. В Токио были всерьез напуганы концепцией G2, изложенной Збигневом Бжезинским, и восприняли ее как призыв к американо-китайскому кондоминиуму в АТР без учета интересов Японии. Вялая реакция администрации Барака Обамы на китайские действия в Южно-Китайском море только укрепила Токио в мысли, что в любом случае Японии стоит заняться развитием своих вооруженных сил, созданием правовой базы для развития армии и внешней разведки, а также выстраиванием собственных партнерств со странами АСЕАН, Индией и Австралией.
Россия в этом раскладе играет очень важную роль. С середины 2000-х в Токио с нарастающим беспокойством наблюдали за российско-китайским сближением, а после 2014 года оно стало вызывать откровенную тревогу. Японские дипломаты много раз пытались убедить американских коллег воспринимать всерьез отношения Москвы и Пекина, особо указывая на оружейные сделки вроде продажи Китаю комплексов ПВО С-400 или самолетов Су-35 (правда, на Госдеп и американский СНБ эти аргументы впечатления не произвели).
Премьер Абэ считает, что Японии по силам если не вовлечь Россию в коалицию стран для сдерживания Китая, то хотя бы вернуть отношения РФ и КНР на докрымский уровень, то есть без развития масштабного военно-технического сотрудничества и без строительства труб, которые привяжут нефтегазовые богатства Сибири исключительно к Китаю. Именно поэтому развитие отношений с Москвой в контексте сдерживания Китая — самостоятельная ценность для японского премьера.
Целевая аудитория разворота
Именно этими соображениями руководствовался Синдзо Абэ, когда не хотел присоединяться к санкциям G7 против России (присоединился только после нескольких жестких разговоров Сьюзан Райс с его советником по национальной безопасности Сетаро Яти) и когда делал эти санкции заведомо мягкими и непубличными. Именно поэтому, почувствовав в начале 2016 года, что уходящей администрации США сейчас не до жесткого давления на остальные страны «семерки» по поводу санкций, он отправился на встречу с Путиным в Сочи, везя с собой план из восьми пунктов по урегулированию отношений.
То, что японский премьер не послушал увещеваний Барака Обамы и нарушил просьбу старшего партнера не ехать к Путину, вызвало уважение не только в Москве, но и среди многих соратников в Либерально-демократической партии. Тем самым премьер показал, что Япония снова становится нормальной страной со своими национальными интересами, которые порой могут отличаться от интересов США.
Но как же пробраться в душу к Владимиру Путину, помимо входа через онсэн? Здесь для Абэ важную роль сыграли советы бизнесменов. Выстраивая свою российскую стратегию, Абэ исходил из того, что Россия находится в тяжелом экономическом положении и, кроме того, все больше попадает в лапы КНР, особенно на Дальнем Востоке. А значит, первый шаг — наладить экономическое сотрудничество. Особенно показать Москве, что Япония может быть альтернативой Китаю при освоении Сибири и Дальнего Востока.
Если раньше японские инвестиции рассматривались как приз за решение территориального вопроса на японских условиях, то теперь они стали условием для изменения общего фона в отношениях, в результате которого можно было бы и вернуть территории, и отдалить Москву от Пекина. План из восьми направлений, который Абэ в мае привез на встречу с Путиным в Сочи, как раз об этом.
Изначально подход японских переговорщиков был во многом наивен: они внимательно изучили все выступления российского президента и его чиновников, отвечающих за Дальний Восток, нашли конкретные обещания по улучшению жизни местного населения и придумали список проектов вроде улучшения работы почты или доступа к современным медицинским технологиям, которые помогли бы Москве в связке с Японией показать заботу о гражданах накануне выборов.
Правда, вскоре советники премьера из числа бизнесменов убедили Абэ, что Путин больше всего ценит не маленькие высокотехнологичные инициативы для граждан, а мегапроекты с участием госкомпаний или компаний его давних знакомых: такие проекты японские переговорщики иногда в шутку называют «подарками царю».
Российская сторона довольно умело играла на чувствах Абэ и его окружения. Весь 2014 и 2015 годы на различных уровнях японцев то корили за принятие санкций (роль злого полицейского в основном досталась дипломатам), то рассказывали, как удачно развивается сотрудничество с Китаем, то предлагали, что японцы могли бы сделать, если они хотят развивать бизнес и хоть немного конкурировать с китайцами. На японское направление была брошена команда наиболее умелых российских чиновников во главе с первым вице-премьером Игорем Шуваловым (он возглавляет межправительственную комиссию), а также отечественных бизнесменов — Российско-японский деловой совет во главе с Алексеем Репиком, по отзывам многих, является самым успешным среди подобных советов с различными странами АТР.
Пожалуй, российские чиновники смогли продать тему сближения с Китаем именно японцам гораздо успешнее, чем скептичным европейцам и даже российскому бизнес-сообществу. В итоге японские компании, желая угодить премьеру и надеясь на государственное финансирование от JBIC, бросились в Россию искать партнеров, хотя до бюрократического нажима в особом рвении инвестировать замечены были далеко не все.
Лучше, чем с китайцами
Кипевшая с мая в Москве и Токио работа по созданию списка совместных проектов закончилась всего за неделю до визита. Процесс не смог затормозить даже сильно обеспокоивший японцев арест формального куратора этой работы Алексея Улюкаева — находившийся в то время в Токио Игорь Шувалов заявил, что он и команда во главе с замминистра Станиславом Воскресенским доведут дело до конца. В итоге к поездке готовых для подписания документов набралось 120, подписали из них 80 (12 межведомственных документов и 68 коммерческих). Тем самым были побиты даже рекорды российско-китайских саммитов, включая эпохальную встречу Путина и Си Цзиньпина в мае 2014 года в Шанхае, где количество подписанных документов перевалило за полсотни.
Подписанные 16 декабря 80 документов российские и японские переговорщики не без оснований считают главным результатом президентского визита. Впрочем, внимательное чтение этого списка и общение с японским бизнесом успокаивает эмоции не хуже, чем онсэн. Прежде всего, несмотря на гору документов, итоговая сумма оказалась довольно скромной — по словам заместителя генсека японского кабинета министров Котаро Ногами, она составила $2,54 млрд. Значительная часть реальных денег приходится на «подарки царю», хотя они оказались куда более скромными, чем дары китайского лидера Си Цзиньпина. Таким, например, выглядит соглашение JBIC и РФПИ о создании совместного фонда на $1 млрд (опыт похожего фонда с Китаем показывает, что искать проекты для него можно довольно долго), а также соглашение с JBIC о предоставлении $200 млн проекту «Ямал СПГ» (хотя это немногим больше 1% от необходимого проекту финансирования, а китайские банки предоставили уже свыше $10 млрд). Самое главное в этих документах даже не размер сумм, а то, что они подписаны с компаниями, находящимися под американскими санкциями.
Остальные документы в основном обозначают возможное меню будущего сотрудничества. Сорок три из 68 корпоративных документов — это либо меморандумы, либо соглашения о намерениях (иногда просто захватывающие дух востоковеда, вроде развития российских заводов по методике кайдзен), причем многие из них базируются на уже ранее подписанных документах (например, проекты «Роснефти» и «Газпрома»). Если исполнение многочисленных меморандумов, подписанных с Китаем в 2014–2016 годах с неменьшей помпой, может служить тут каким-то индикатором, то в реальные проекты эти меморандумы могут воплощаться долгие годы — или вообще никогда не воплотиться. В этой связи российские переговорщики полушутя говорят, что «меморандумы с японцами — это более надежно, чем многие соглашения с китайцами». Но еще неизвестно, насколько это верно.
Многие из анонсированных планов сконцентрированы на Дальнем Востоке в территориях опережающего развития (ТОР) или свободном порту Владивосток. Но, как показывают фокус-группы среди японских предпринимателей, проводившиеся Московским центром Карнеги в начале 2016 года в Москве, Владивостоке и Токио, японский бизнес крайне консервативно относится к потенциальным проектам в РФ. Среди основных рисков бизнесмены называют частые изменения правил игры и тарифов, а также высокие бюрократические барьеры и прямую коррупцию (похожие результаты дают и опросы японских ведомств). То, что экономическое сотрудничество за последние два года развивается не очень хорошо, признавали даже Путин и Абэ на итоговой пресс-конференции. За 2015 год торговля между двумя странами упала с рекордных $34 млрд до $20,9 млрд из-за дешевой нефти и девальвации рубля, а за девять месяцев этого года падение продолжилось — еще на 40%.
Скептики среди японских бизнесменов говорят, что важным индикатором будут истории успеха среди уже анонсированных флагманских проектов. Тут бывает по-разному. Например, овощные теплицы компании JGC вполне процветают, и японцы собираются их расширять. А вот завод по производству моторов для автомобилей Mazda, который, по словам Владимира Путина, «строится» и служит предметом гордости многих российских чиновников, чувствует себя не очень. В 2015 году на заводе «Соллерс» в Приморье, где и собираются устанавливать оборудование для производства двигателей, закрылись линии по производству автомобилей Toyota и SsangYong, а затем в Mazda отменили льготы на перевозку собранных машин в Центральную Россию и нулевой НДС на таможне — экономику завода поддержала на плаву правительственная компенсация по выплате утилизационного сбора. Сейчас на заводе некоторые рабочие находятся в отпуске, а с будущего года последнюю на заводе сборочную линию Mazda, возможно, переведут на четырехдневную рабочую неделю. Новостей об установке оборудования для производства двигателей завод не публикует.
Торг за острова
На этом фоне неожиданно оптимистичными выглядят договоренности, которые удалось достичь по самому сложному вопросу — территориальному. Путин и Абэ подписали два заявления на этот счет. Первое — с поручением начать консультации о совместном хозяйственном освоении Южных Курил, прежде всего в сфере рыболовства, выращивания рыбы и морепродуктов, а также туризма. Долгое время эту тему продвигала Москва, однако японцы всегда отказывались — инвестировать предлагалось по российским законам, а согласие на это отчасти подразумевало признание суверенитета РФ над спорными территориями. Теперь же Москва и Токио зафиксировали, что совместная хозяйственная деятельность не будет противоречить их принципиальным позициям по вопросу суверенитета, а для работы на островах может быть заключено отдельное международное соглашение.
Если условия для японских инвесторов на Курилах будут напоминать ТОР или свободный порт Владивосток (то есть налоговые каникулы и отмена многих регулирующих норм), это позволит им как можно меньше сталкиваться с российскими чиновниками и делать вид, что работают они как бы не по российским правилам, а потому и суверенитет РФ над «северными территориями» вроде как не признают. Не очень ясно, кто больше выигрывает от этой договоренности: Россия может получить инвестиции в острова, многие жители которых находятся в довольно незавидном экономическом положении, а Токио может рассказывать гражданам, что вернул острова хотя бы частично — в виде рыбы и гребешка.
Второе не менее важное соглашение — согласие России допустить на острова их бывших японских жителей в упрощенном порядке, оформленное в виде отдельного заявления. «Мы договорились о том, что максимально обеспечим свободный доступ даже в те районы, которые до сих пор были для них закрыты», — сказал Путин. Этой теме очень много внимания уделил на пресс-конференции и Абэ. С его слов выходило так, что больше всего решение курильского вопроса в той или иной форме нужно как раз их бывшим японским жителям и именно для них он выбил из Путина новые уступки (в обмен Япония упростит визовые требования для всех россиян).
Конечно, все эти шаги (кстати, тоже пока не необратимые) никак не приближают Москву и Токио к решению главного вопроса — разделу спорных территорий и юридическому оформлению этого раздела. Здесь сплелось сразу столько проблем, что разрубить этот узел не представляется возможным. Суверенитет над всеми Южными Курилами позволяет России считать Охотское море своим внутренним морем. К тому же здесь расположены проливы, наиболее удобные (и незаметные для американских спутников) для выхода российских подлодок на патрулирование в Тихий океан.
Возможно, Россия готова вернуться к формуле декларации 1956 года, передав Шикотан и Хабомаи после заключения мирного договора. Но здесь всплывают другие трудности. Прежде всего, последовательность шагов имеет значение: Москва настаивает, что исходным пунктом должно стать признание итогов Второй мировой войны и суверенитета РФ над всеми четырьмя островами, а после подписания договора Россия «передаст» маленький Шикотан и гряду Хабомаи в качестве жеста доброй воли. Япония же настаивает именно на «возвращении» островов, причем уже соглашаясь порой принять Шикотан и Хабомаи в обмен на мирный договор и инвестиции. Но полностью отказываться от хотя бы символических претензий на Кунашир и Итуруп для Токио сейчас невозможно из-за общественного мнения в Японии.
Наконец, для России важно, будут ли на Шикотан и Хабомаи в случае их передачи распространяться гарантии американо-японского договора и не появится ли на островах военная инфраструктура США. Для Японии такие оговорки неприемлемы — принимать острова с ограниченным суверенитетом там пока никто не готов. Не говоря уже о том, что о возвращении даже двух островов, согласно майским данным Левада-центра, не хотят слышать 71% россиян. Хотя, согласно ноябрьскому опросу японской газеты «Майнити», за более гибкую формулу решения спора, не предусматривающую возвращение четырех островов, выступают уже 57% японцев.
Неслучайно Москва и Токио пытаются найти решение не первый десяток лет и никак не находят. Оба государства нередко бывают уверены, что противоположная сторона находится в более слабой позиции и вот-вот уступит — и всякий раз эти надежды оказываются напрасными. На сей раз Путин и Абэ по крайней мере честно говорили, что быстрого решения проблемы не будет, даже несмотря на целебные свойства онсэн, тем более Путин туда так и не сходил. «Мне удалось прикоснуться только к одному горячему источнику, — признался российский президент. — Это саке местного производства, называется „Восточная красавица“. Очень рекомендую, но думаю, что нужно знать меру».
Теперь стороны, очевидно, займутся анализом результатов визита и символической продажей их населению и целевым аудиториям в Пекине и Вашингтоне. А заодно последят за общественной реакцией. Как всегда в случае громких прорывов в российском «повороте на Восток», истинную реакцию Москвы оценить пока сложно — мешает победный треск государственных СМИ и искренний энтузиазм измотанных переговорщиков, для которых визит увенчался успехом.
А вот в Японии, судя по первой реакции, переговоры большого восторга не вызвали. Генеральный секретарь правящей ЛДПЯ Тосихиро Нокай уже признал, что «большинство граждан разочарованы итогами саммита». Публикации во многих японских СМИ также представляли итоги саммита как дипломатическую победу Путина и проигрыш Абэ. Пока из-за общей глобальной неопределенности, барометром которой стал твиттер Дональда Трампа, делать какие-то выводы рано.
В октябре ЛДПЯ изменила партийный устав под Абэ, и теперь он сможет возглавлять партию и правительство до сентября 2021 года, так что время на переговоры с Путиным у него еще есть. Но если прогресс на переговорах по территориальному вопросу окажется слишком медленным и отколоть Россию от Китая за это время не удастся (а сворачивание военно-технического сотрудничества между Москвой и Пекином выглядит маловероятно даже после победы Трампа), не исключено, что в будущем Синдзо Абэ будет не готов тратить слишком много времени и политического капитала на сближение с Москвой.
Личный проект премьера
Из-за военного союза с США и особого значения американского рынка для японских компаний (торговый оборот в 2015 году составил $197,5 млрд) большая часть деловой и политической элиты Японии ориентирована на Америку. Поэтому демонстративное сближение с противником своего главного союзника не та идея, которая находит широкую поддержку. К тому же у многих в Токио до сих пор возникает вопрос: а что конкретно получит Япония в обмен на те знаки внимания, которые Абэ оказывает Москве? Например, в японском МИДе, который был гарантом преемственности во внешней политике, когда премьеры менялись каждый год, никогда не испытывали иллюзий, будто Москва пойдет на уступки и вернет Южные Курилы на приемлемых условиях. А раз территориальная проблема не имеет удобного для Японии решения, то нечего и тратить время на уговоры Москвы. Гораздо важнее сохранять принципиальную позицию и не терять лица.
Учитывая, что итоги Второй мировой войны до сих пор болезненная и во многом табуированная в японской общественной дискуссии тема (по крайней мере, ее обсуждение не идет ни в какое сравнение с немецкой), а подробно обсуждать бомбардировку Хиросимы и Нагасаки невозможно, вопрос «вероломно аннексированных СССР северных территорий» — символ того, что и Япония была жертвой.
В таких условиях развитие отношений с Россией — спецоперация, которой управляет лично Абэ с помощью нескольких доверенных людей. Даже МИД, главный носитель экспертных знаний по России и территориальному вопросу, во многом превратился в техническое ведомство, в то время как главную роль играет часть Совета национальной безопасности во главе с премьером.
Другой чертой российской политики Абэ стало участие в ее формулировании отдельных фигур из деловых кругов вроде гендиректора Японского банка международного сотрудничества (JBIC) Тадаси Маэды, а также особая опора на Министерство экономики, главу которого, Хиросигэ Сэко, премьер назначил министром по развитию сотрудничества с Россией.
В чем заключается особый подход Абэ к России? По отзывам японских экспертов и переговорщиков, премьер и правда считает, что в его силах договориться с Путиным о решении территориального вопроса. Сам Абэ — первый сильный премьер после череды глав правительств, большинство из которых не задержались у власти дольше года. У него есть достаточно политического капитала и времени, чтобы брать на себя обязательства и выполнять их. Путин в его глазах сильный и прагматичный лидер, который действует в национальных интересах России, но при этом хорошо относится к Японии, имеет опыт отдачи территорий (в ходе пограничного размежевания с Китаем), а также достаточно популярный и контролирующий СМИ, чтобы объяснить населению любое свое решение. Второго такого шанса может и не представиться.
Кроме того, отношения с Россией для Абэ — часть гораздо более широкой геополитической картины. В ней главной угрозой для Японии становится набирающий силы Китай, и вот эту установку уже разделяет подавляющее большинство японской элиты. Именно при Абэ курс на сдерживание Китая приобретает все более яркие очертания. Например, в ответ на создание Пекином Азиатского банка инфраструктурных инвестиций (АБИИ) Токио объявил о запуске инициативы по развитию качественной инфраструктуры. Причем $110 млрд, изначально выделенные на ее развитие, — это на $10 млрд больше, чем уставный капитал китайского АБИИ.
Японская дипломатия активизировалась и в Центральной Азии, и в тропической Африке — в тех регионах, где у Японии вроде бы нет жизненно важных коммерческих интересов, зато есть растущее китайское присутствие. Любой разговор в Токио на внешнеполитическую тему заканчивается фразой, что «Япония никогда не признает китаецентричный порядок в Азии», хотя о сути этого «китаецентричного порядка» никто не может сказать ничего конкретного.
Большой повод для беспокойства — это будущее отношений США и Китая. В Токио были всерьез напуганы концепцией G2, изложенной Збигневом Бжезинским, и восприняли ее как призыв к американо-китайскому кондоминиуму в АТР без учета интересов Японии. Вялая реакция администрации Барака Обамы на китайские действия в Южно-Китайском море только укрепила Токио в мысли, что в любом случае Японии стоит заняться развитием своих вооруженных сил, созданием правовой базы для развития армии и внешней разведки, а также выстраиванием собственных партнерств со странами АСЕАН, Индией и Австралией.
Россия в этом раскладе играет очень важную роль. С середины 2000-х в Токио с нарастающим беспокойством наблюдали за российско-китайским сближением, а после 2014 года оно стало вызывать откровенную тревогу. Японские дипломаты много раз пытались убедить американских коллег воспринимать всерьез отношения Москвы и Пекина, особо указывая на оружейные сделки вроде продажи Китаю комплексов ПВО С-400 или самолетов Су-35 (правда, на Госдеп и американский СНБ эти аргументы впечатления не произвели).
Премьер Абэ считает, что Японии по силам если не вовлечь Россию в коалицию стран для сдерживания Китая, то хотя бы вернуть отношения РФ и КНР на докрымский уровень, то есть без развития масштабного военно-технического сотрудничества и без строительства труб, которые привяжут нефтегазовые богатства Сибири исключительно к Китаю. Именно поэтому развитие отношений с Москвой в контексте сдерживания Китая — самостоятельная ценность для японского премьера.
Целевая аудитория разворота
Именно этими соображениями руководствовался Синдзо Абэ, когда не хотел присоединяться к санкциям G7 против России (присоединился только после нескольких жестких разговоров Сьюзан Райс с его советником по национальной безопасности Сетаро Яти) и когда делал эти санкции заведомо мягкими и непубличными. Именно поэтому, почувствовав в начале 2016 года, что уходящей администрации США сейчас не до жесткого давления на остальные страны «семерки» по поводу санкций, он отправился на встречу с Путиным в Сочи, везя с собой план из восьми пунктов по урегулированию отношений.
То, что японский премьер не послушал увещеваний Барака Обамы и нарушил просьбу старшего партнера не ехать к Путину, вызвало уважение не только в Москве, но и среди многих соратников в Либерально-демократической партии. Тем самым премьер показал, что Япония снова становится нормальной страной со своими национальными интересами, которые порой могут отличаться от интересов США.
Но как же пробраться в душу к Владимиру Путину, помимо входа через онсэн? Здесь для Абэ важную роль сыграли советы бизнесменов. Выстраивая свою российскую стратегию, Абэ исходил из того, что Россия находится в тяжелом экономическом положении и, кроме того, все больше попадает в лапы КНР, особенно на Дальнем Востоке. А значит, первый шаг — наладить экономическое сотрудничество. Особенно показать Москве, что Япония может быть альтернативой Китаю при освоении Сибири и Дальнего Востока.
Если раньше японские инвестиции рассматривались как приз за решение территориального вопроса на японских условиях, то теперь они стали условием для изменения общего фона в отношениях, в результате которого можно было бы и вернуть территории, и отдалить Москву от Пекина. План из восьми направлений, который Абэ в мае привез на встречу с Путиным в Сочи, как раз об этом.
Изначально подход японских переговорщиков был во многом наивен: они внимательно изучили все выступления российского президента и его чиновников, отвечающих за Дальний Восток, нашли конкретные обещания по улучшению жизни местного населения и придумали список проектов вроде улучшения работы почты или доступа к современным медицинским технологиям, которые помогли бы Москве в связке с Японией показать заботу о гражданах накануне выборов.
Правда, вскоре советники премьера из числа бизнесменов убедили Абэ, что Путин больше всего ценит не маленькие высокотехнологичные инициативы для граждан, а мегапроекты с участием госкомпаний или компаний его давних знакомых: такие проекты японские переговорщики иногда в шутку называют «подарками царю».
Российская сторона довольно умело играла на чувствах Абэ и его окружения. Весь 2014 и 2015 годы на различных уровнях японцев то корили за принятие санкций (роль злого полицейского в основном досталась дипломатам), то рассказывали, как удачно развивается сотрудничество с Китаем, то предлагали, что японцы могли бы сделать, если они хотят развивать бизнес и хоть немного конкурировать с китайцами. На японское направление была брошена команда наиболее умелых российских чиновников во главе с первым вице-премьером Игорем Шуваловым (он возглавляет межправительственную комиссию), а также отечественных бизнесменов — Российско-японский деловой совет во главе с Алексеем Репиком, по отзывам многих, является самым успешным среди подобных советов с различными странами АТР.
Пожалуй, российские чиновники смогли продать тему сближения с Китаем именно японцам гораздо успешнее, чем скептичным европейцам и даже российскому бизнес-сообществу. В итоге японские компании, желая угодить премьеру и надеясь на государственное финансирование от JBIC, бросились в Россию искать партнеров, хотя до бюрократического нажима в особом рвении инвестировать замечены были далеко не все.
Лучше, чем с китайцами
Кипевшая с мая в Москве и Токио работа по созданию списка совместных проектов закончилась всего за неделю до визита. Процесс не смог затормозить даже сильно обеспокоивший японцев арест формального куратора этой работы Алексея Улюкаева — находившийся в то время в Токио Игорь Шувалов заявил, что он и команда во главе с замминистра Станиславом Воскресенским доведут дело до конца. В итоге к поездке готовых для подписания документов набралось 120, подписали из них 80 (12 межведомственных документов и 68 коммерческих). Тем самым были побиты даже рекорды российско-китайских саммитов, включая эпохальную встречу Путина и Си Цзиньпина в мае 2014 года в Шанхае, где количество подписанных документов перевалило за полсотни.
Подписанные 16 декабря 80 документов российские и японские переговорщики не без оснований считают главным результатом президентского визита. Впрочем, внимательное чтение этого списка и общение с японским бизнесом успокаивает эмоции не хуже, чем онсэн. Прежде всего, несмотря на гору документов, итоговая сумма оказалась довольно скромной — по словам заместителя генсека японского кабинета министров Котаро Ногами, она составила $2,54 млрд. Значительная часть реальных денег приходится на «подарки царю», хотя они оказались куда более скромными, чем дары китайского лидера Си Цзиньпина. Таким, например, выглядит соглашение JBIC и РФПИ о создании совместного фонда на $1 млрд (опыт похожего фонда с Китаем показывает, что искать проекты для него можно довольно долго), а также соглашение с JBIC о предоставлении $200 млн проекту «Ямал СПГ» (хотя это немногим больше 1% от необходимого проекту финансирования, а китайские банки предоставили уже свыше $10 млрд). Самое главное в этих документах даже не размер сумм, а то, что они подписаны с компаниями, находящимися под американскими санкциями.
Остальные документы в основном обозначают возможное меню будущего сотрудничества. Сорок три из 68 корпоративных документов — это либо меморандумы, либо соглашения о намерениях (иногда просто захватывающие дух востоковеда, вроде развития российских заводов по методике кайдзен), причем многие из них базируются на уже ранее подписанных документах (например, проекты «Роснефти» и «Газпрома»). Если исполнение многочисленных меморандумов, подписанных с Китаем в 2014–2016 годах с неменьшей помпой, может служить тут каким-то индикатором, то в реальные проекты эти меморандумы могут воплощаться долгие годы — или вообще никогда не воплотиться. В этой связи российские переговорщики полушутя говорят, что «меморандумы с японцами — это более надежно, чем многие соглашения с китайцами». Но еще неизвестно, насколько это верно.
Многие из анонсированных планов сконцентрированы на Дальнем Востоке в территориях опережающего развития (ТОР) или свободном порту Владивосток. Но, как показывают фокус-группы среди японских предпринимателей, проводившиеся Московским центром Карнеги в начале 2016 года в Москве, Владивостоке и Токио, японский бизнес крайне консервативно относится к потенциальным проектам в РФ. Среди основных рисков бизнесмены называют частые изменения правил игры и тарифов, а также высокие бюрократические барьеры и прямую коррупцию (похожие результаты дают и опросы японских ведомств). То, что экономическое сотрудничество за последние два года развивается не очень хорошо, признавали даже Путин и Абэ на итоговой пресс-конференции. За 2015 год торговля между двумя странами упала с рекордных $34 млрд до $20,9 млрд из-за дешевой нефти и девальвации рубля, а за девять месяцев этого года падение продолжилось — еще на 40%.
Скептики среди японских бизнесменов говорят, что важным индикатором будут истории успеха среди уже анонсированных флагманских проектов. Тут бывает по-разному. Например, овощные теплицы компании JGC вполне процветают, и японцы собираются их расширять. А вот завод по производству моторов для автомобилей Mazda, который, по словам Владимира Путина, «строится» и служит предметом гордости многих российских чиновников, чувствует себя не очень. В 2015 году на заводе «Соллерс» в Приморье, где и собираются устанавливать оборудование для производства двигателей, закрылись линии по производству автомобилей Toyota и SsangYong, а затем в Mazda отменили льготы на перевозку собранных машин в Центральную Россию и нулевой НДС на таможне — экономику завода поддержала на плаву правительственная компенсация по выплате утилизационного сбора. Сейчас на заводе некоторые рабочие находятся в отпуске, а с будущего года последнюю на заводе сборочную линию Mazda, возможно, переведут на четырехдневную рабочую неделю. Новостей об установке оборудования для производства двигателей завод не публикует.
Торг за острова
На этом фоне неожиданно оптимистичными выглядят договоренности, которые удалось достичь по самому сложному вопросу — территориальному. Путин и Абэ подписали два заявления на этот счет. Первое — с поручением начать консультации о совместном хозяйственном освоении Южных Курил, прежде всего в сфере рыболовства, выращивания рыбы и морепродуктов, а также туризма. Долгое время эту тему продвигала Москва, однако японцы всегда отказывались — инвестировать предлагалось по российским законам, а согласие на это отчасти подразумевало признание суверенитета РФ над спорными территориями. Теперь же Москва и Токио зафиксировали, что совместная хозяйственная деятельность не будет противоречить их принципиальным позициям по вопросу суверенитета, а для работы на островах может быть заключено отдельное международное соглашение.
Если условия для японских инвесторов на Курилах будут напоминать ТОР или свободный порт Владивосток (то есть налоговые каникулы и отмена многих регулирующих норм), это позволит им как можно меньше сталкиваться с российскими чиновниками и делать вид, что работают они как бы не по российским правилам, а потому и суверенитет РФ над «северными территориями» вроде как не признают. Не очень ясно, кто больше выигрывает от этой договоренности: Россия может получить инвестиции в острова, многие жители которых находятся в довольно незавидном экономическом положении, а Токио может рассказывать гражданам, что вернул острова хотя бы частично — в виде рыбы и гребешка.
Второе не менее важное соглашение — согласие России допустить на острова их бывших японских жителей в упрощенном порядке, оформленное в виде отдельного заявления. «Мы договорились о том, что максимально обеспечим свободный доступ даже в те районы, которые до сих пор были для них закрыты», — сказал Путин. Этой теме очень много внимания уделил на пресс-конференции и Абэ. С его слов выходило так, что больше всего решение курильского вопроса в той или иной форме нужно как раз их бывшим японским жителям и именно для них он выбил из Путина новые уступки (в обмен Япония упростит визовые требования для всех россиян).
Конечно, все эти шаги (кстати, тоже пока не необратимые) никак не приближают Москву и Токио к решению главного вопроса — разделу спорных территорий и юридическому оформлению этого раздела. Здесь сплелось сразу столько проблем, что разрубить этот узел не представляется возможным. Суверенитет над всеми Южными Курилами позволяет России считать Охотское море своим внутренним морем. К тому же здесь расположены проливы, наиболее удобные (и незаметные для американских спутников) для выхода российских подлодок на патрулирование в Тихий океан.
Возможно, Россия готова вернуться к формуле декларации 1956 года, передав Шикотан и Хабомаи после заключения мирного договора. Но здесь всплывают другие трудности. Прежде всего, последовательность шагов имеет значение: Москва настаивает, что исходным пунктом должно стать признание итогов Второй мировой войны и суверенитета РФ над всеми четырьмя островами, а после подписания договора Россия «передаст» маленький Шикотан и гряду Хабомаи в качестве жеста доброй воли. Япония же настаивает именно на «возвращении» островов, причем уже соглашаясь порой принять Шикотан и Хабомаи в обмен на мирный договор и инвестиции. Но полностью отказываться от хотя бы символических претензий на Кунашир и Итуруп для Токио сейчас невозможно из-за общественного мнения в Японии.
Наконец, для России важно, будут ли на Шикотан и Хабомаи в случае их передачи распространяться гарантии американо-японского договора и не появится ли на островах военная инфраструктура США. Для Японии такие оговорки неприемлемы — принимать острова с ограниченным суверенитетом там пока никто не готов. Не говоря уже о том, что о возвращении даже двух островов, согласно майским данным Левада-центра, не хотят слышать 71% россиян. Хотя, согласно ноябрьскому опросу японской газеты «Майнити», за более гибкую формулу решения спора, не предусматривающую возвращение четырех островов, выступают уже 57% японцев.
Неслучайно Москва и Токио пытаются найти решение не первый десяток лет и никак не находят. Оба государства нередко бывают уверены, что противоположная сторона находится в более слабой позиции и вот-вот уступит — и всякий раз эти надежды оказываются напрасными. На сей раз Путин и Абэ по крайней мере честно говорили, что быстрого решения проблемы не будет, даже несмотря на целебные свойства онсэн, тем более Путин туда так и не сходил. «Мне удалось прикоснуться только к одному горячему источнику, — признался российский президент. — Это саке местного производства, называется „Восточная красавица“. Очень рекомендую, но думаю, что нужно знать меру».
Теперь стороны, очевидно, займутся анализом результатов визита и символической продажей их населению и целевым аудиториям в Пекине и Вашингтоне. А заодно последят за общественной реакцией. Как всегда в случае громких прорывов в российском «повороте на Восток», истинную реакцию Москвы оценить пока сложно — мешает победный треск государственных СМИ и искренний энтузиазм измотанных переговорщиков, для которых визит увенчался успехом.
А вот в Японии, судя по первой реакции, переговоры большого восторга не вызвали. Генеральный секретарь правящей ЛДПЯ Тосихиро Нокай уже признал, что «большинство граждан разочарованы итогами саммита». Публикации во многих японских СМИ также представляли итоги саммита как дипломатическую победу Путина и проигрыш Абэ. Пока из-за общей глобальной неопределенности, барометром которой стал твиттер Дональда Трампа, делать какие-то выводы рано.
В октябре ЛДПЯ изменила партийный устав под Абэ, и теперь он сможет возглавлять партию и правительство до сентября 2021 года, так что время на переговоры с Путиным у него еще есть. Но если прогресс на переговорах по территориальному вопросу окажется слишком медленным и отколоть Россию от Китая за это время не удастся (а сворачивание военно-технического сотрудничества между Москвой и Пекином выглядит маловероятно даже после победы Трампа), не исключено, что в будущем Синдзо Абэ будет не готов тратить слишком много времени и политического капитала на сближение с Москвой.
