Американская истерия вокруг российского президента Владимира Путина набирает обороты и вряд ли прекратится в ближайшее время. На данный момент она имеет лишь косвенное отношение к обвинениям, что Путин сделал Дональда Трампа своей «марионеткой» или что Трамп — или Генеральный прокурор Джефф Сешнс, или немало представителей администрации — в сговоре с российскими олигархами.
Возможно, вы слышали о внезапной смерти постпреда России в ООН Виталия Чуркина. Как нам говорят, это все гнусные происки Кремля. На деле, это не первый случай гибели российского дипломата за последнее время — подозрительно, не так ли? И между прочим, пока вы были зациклены на подрыве Россией американского общества посредством психологической войны, вы, возможно, упустили наращивание влияния страны в Сирии. И провоцирование Японии. И вмешательство в дела Англии. И «посев хаоса» на Балканах. И в Прибалтике. И на Украине. И возможное вторжение в Белоруссию. И Финляндию. И если этого будет не достаточно, у Путина есть «генеральный план» свержения всего европейского и мирового демократического порядка. Мы могли бы отступить и сказать, что Россия «правит миром».
Учитывая эту преобладающую в американской политической полемике претенциозность, граждане и эксперты справедливо обеспокоены возможным геополитическим соперничеством с Россией. Но так ли на самом деле грозен и повсеместен режим Путина, каким его представляют?
Западные эксперты в своих комментариях по вопросу амбиций внешней политики Кремля делятся, как правило, на два противоположных лагеря с разными отправными точками: одни отталкиваются от внешней политики России, другие — от внутренней. В своих оценках и выводах обе стороны склонны к преувеличению, хотя и в разных направлениях. Так же бесполезно пытаться понять реальные российские амбиции или реагировать на них.
Первый лагерь я называю «Путлер» — гибрид Путина с Адольфом Гитлером, двух лидеров, объединять которых западным специалистам нравится, кажется, больше всего. Во многом благодаря российской аннексии Крыма и интервенции в Донбассе 2014 года, эта точка зрения изображает Россию в качестве главной угрозы либеральной демократии: страшная, агрессивная, экспансионистская и реваншистская реинкарнации Советского Союза во главе с Путиным, олицетворяющим наихудшие проявления авторитаризма. Уходя корнями в исторические аналогии 20 века, в особенности это касается Второй мировой войны, лагерь этот косвенным образом диктует необходимость военного противостояния — любые менее радикальные меры, включая экономические санкции, сродни слабовольной политике умиротворения в стиле Чемберлена, — чтобы спровоцировать сравнение с нацистами.
Другой излюбленной исторической аналогией для «путлеровцев» является холодная война. Многие наблюдатели считают, что роковая «холодная война 2.0» уже началась (только, как они забывают упомянуть, без идеологии коммунизма, гонки ядерных вооружений, реалистичной политики балансирования, глобальной конкуренции за подконтрольные силы или любых других элементов, определявших первую холодную войну). Последнее заявление спикера Палаты представителей Пола Райана, назвавшего Россию «глобальной угрозой, которой руководит агрессивный человек», несомненно, подпадает под эту школу мышления, наряду с его же репликой, что наложенные президентом Бараком Обамой санкции стали результатом слишком явной политики умиротворения.
Переходя от геополитических амбиций к российской внутренней политике, мировоззрение «путлеровцев» делает упор на укреплении Путиным самодержавного управления, фальсификации выборов, преследовании и убийстве оппозиционных журналистов, ограничении гражданских свобод и использовании дезинформации через государственные СМИ, дабы сбить с толку общественность и получить над ней контроль. Это характеристика Путина как безудержного деспота, намеревающегося использовать «абсурдность и нереальность» в качестве инструментов достижения своих целей, граничит, как часто бывает в таких случаях, с истерией, зато, надо полагать, привлекает много интернет-посетителей.
Противоположностью мировоззрения «Путлер» является лагерь «Умирающий медведь». Его подход ставит под сомнение исходящую от России угрозу и предсказывает застой, коррупцию и упадок. Термин зародился среди специалистов по демографии, обескураженных туманными перспективами российской системы здравоохранения, но мог также обоснованно включить политические, социальные и экономические ограничения. Спору нет — здравоохранение и демографическая статистика России сильно отстают от показателей западной Европы и США, учитывая ее относительно высокий уровень смертности, относительно низкую рождаемость и среднюю продолжительность жизни уровня захудалых африканских стран. В среднесрочной и долгосрочной перспективе это означает демографический спад: меньше россиян — меньше налогоплательщиков, призывников и государственных ресурсов; все это оказывает негативное влияние на рост потенциала России. Есть множество других ограничений российского потенциала в отношении будущего экономического роста: ее измученная чрезмерной зависимостью от добычи ресурсов недиверсифицированная экономика; растущая, неуклюжая, коррумпированная и препятствующая предпринимательской деятельности государственная бюрократия; технологическая отсталость; и клептократическая политическая система, которая поощряет продвижение своих людей на руководящие должности, а развитие делает невыгодным. Без диверсификации и свободы экономика России, как нам говорят, «достигла дна». Кряхтя под тяжестью западных санкций и низких мировых цен на нефть, Министерство экономического развития России до 2035 года не прогнозирует никакого реального улучшения качества жизни.
Позицию лагеря «Умирающего медведя» отражают пренебрежительные публичные заявления президента Обамы о том, что Россия — в лучшем случае «региональная держава», «слабая страна», которая ничего достойного «кроме нефти, газа и оружия» не производит, и что ее международные вмешательства мотивированы «не силой, а слабостью».
Реальность, разумеется, находится где-то между этими двумя крайностями. Россия не является, как многие боятся, глобальной угрозой, но и на развал не обречена. Геополитическая мощь России действительно сдерживается демографической, экономической, социальной и политической слабостью, но они не настолько критичны, как их часто представляют. Сегодня уровень здоровья и продолжительности жизни россиян выше, чем когда-либо. Несмотря на то, что уменьшение количества женщин детородного возраста предполагает долгосрочный демографический спад, благодаря превосходящей смертность рождаемости в России недавно, впервые с момента краха коммунизма, был зарегистрирован естественный прирост населения.
С экономической точки зрения рубль стабилизировался после обвала в конце 2014, а рецессия 2014-2015 годов статистически завершена. Однако не все еще трудности остались позади, так как снижение цен на нефть ведет к уменьшению государственных доходов, а в обозримом будущем и частных инвестиций, что будет неизбежно означать застой и медленный рост. Экономические показатели России настолько тесно связаны с государственными расходами, что любое сокращение расходов, несмотря на снижение объема перекачиваемой нефти, отразилось бы на всей экономике. И экономика, в конечном счете, ограничивает свои политические варианты. Хотя геополитические гамбиты Путина на Украине и в Сирии могут повысить рейтинг его популярности, они происходят за счет роста нищеты и задержек заработной платы, что способствует заметному росту трудовых протестов в масштабах страны. С целью поддержания внутренней безопасности, Кремлю придется решать эти пока что легко контролируемые социально-экономические проблемы, ограничив ресурсы, затрачиваемые на политический авантюризм в Сирии, на Украине и за их пределами, не говоря уж об инвестициях в здравоохранение, образование, науку и инфраструктуру. Получить все сразу Россия не может.
Поэтому, несмотря на высокий уровень вмешательства в дела США, в обозримом будущем Россия готова продолжать выкарабкиваться, а экономическая и демографическая стагнация будет сдерживать ее благородные геополитические цели. Неудивительно, что в 2020 году Россия будет больше похожа на саму себя в 2012 или 2016 году, а не на экспансионистский Советский Союз 1944 или разваливающийся Советский Союз 1991. Таким образом, внешнюю политику США в отношении России не следует основывать ни на милитаризации и конфликтах лагеря «Путлер», ни на предлагаемой «Умирающим медведем» социальной изоляции, а на уважительном подходе, признающем взаимозависимость различных стратегических интересов России, которые вполне могут противоречить вашингтонским.
Проблема, однако, заключается в том, что бездействие — прогноз не особо привлекательный, то есть делается не часто. Причин этому две. Первая —отсутствие глубокого понимания организации российского управления. Большинство экспертов знают, как выглядит либеральная демократия, и —если верить знаниям о демократизации (а для скептицизма есть веские основания, особенно в эпоху Трампа) — что, стабилизировавшись, демократические системы становятся надежны и долговечны. Мы также понимаем, что автократии тоже могут быть стабильны: достаточно взглянуть на долговечность правления Фиделя Кастро на Кубе или династии Кимов в Северной Корее. Гораздо хуже дело обстоит с пониманием политических систем, подобных российской, которая не является ни полностью демократической, ни полностью самодержавной. Теоретики процесса демократизации долго пытались понять похожие на российский режимы типа «нелиберальная демократия» или «конкурентный авторитарный», которые сочетают в себе демократические и недемократические элементы. Если под либеральной демократией понимается наиболее благоприятная конечная точка, закономерно предположить, что Россия просто-напросто «застряла» на переходном этапе, вместо того, чтобы самостоятельно добиться некоего подобия стабильного равновесия.
Во-вторых, наблюдатели за событиями в России, до сих пор преследуемые легендарным провалом кремленологов предугадать одно из самых значительных геополитических событий 20-го века — распад коммунистической системы и Советского Союза, — похоже, развили особую чувствительность к любым экономическим или социальным признакам-предвестникам беды для путинского режима. Потрясший Россию в 2008 году мировой финансовый кризис называли «концом эпохи Путина». В ходе народных протестов против его переизбрания в 2011-2012 годах эксперты говорили о «начале конца Путина». Революция в соседней Украине тоже предвещала «конец Владимира Путина». Как выясняется, конкурентоспособные авторитарные режимы в целом, и путинский в частности, оказываются, как правило, на удивление прочными.
Принимая во внимание выдающееся положение России в американском политическом дискурсе, необходимо трезво оценивать ее возможности и ограничения. Россия не является ни безжалостной силой, ни слабым звеном, коими ее время от времени клеймят. Хорошо аргументированная политика России начинается с подавления истерии, продолжавшейся достаточно долго, чтобы это признать, с последующим принятием соответствующих мер.
