После того, как в 1991 году распался Советский союз, западные элиты без долгих раздумий приняли тезис Фрэнсиса Фукуямы о «конце истории». Это должно было означать победу западных ценностей и модели жизни, гарантируемых либеральной демократией. Предполагалось, что Россия предпримет шаги к созданию государства, опирающегося на эти принципы. Однако довольно скоро выяснилось, что кругам, которые хотели бы воплотить подобный сценарий в жизнь, не удастся удержаться в России у власти.
Стало ясно, что глубоко укоренившееся убеждение об уникальности России в соединении с воспоминаниями о недавней мощи могут оказаться здесь непреодолимым препятствием. Ситуация эволюционировала в направлении отказа от западной модели по мере того, как россияне осознавали, что реформы - вместо либерализации экономики - ведут к олигархическому разделу административного рынка. В связи с этим уже в 90-е годы начали пользоваться большой популярностью политические группы, апеллировавшие к имперским традициям России. Сначала это были сторонники сохранения Советского Союза – коммунисты во главе с Геннадием Зюгановым и Александром Прохановым, а также неоимпериалисты, собравшиеся в партии Владимира Жириновского.
Потом популярность стали набирать певцы идеи евразийства – течения, которое появилось в российской политической мысли еще во второй половине XIX века и противопоставляло Россию и Запад как две враждебные друг другу цивилизации. В 1990-е годы эту концепцию популяризировал и развил Александр Дугин. Согласно его интерпретации, главный мировой конфликт – это соперничество евразийской континентальной империи (России) с морской сверхдержавой (Соединенные Штаты). Еще более широкие круги российских интеллектуальных элит склонились к мнению о своей специфике и уникальности после появления в 1993 году работы Сэмюэля Хантингтона (Samuel Huntington) «Столкновение цивилизаций», получившей широкий резонанс.
Завершившиеся провалом попытки вестернизации России привели к тому, что даже простые жители страны укрепились в убеждении о самобытности собственной культуры и модели жизни. Ностальгические воспоминания о Советском Союзе как великой империи охватывали все более широкие слои общества. Опросы общественного мнения в 2001 году показывали, что восстановления СССР хотели бы 57% россиян, а в 2003 уже 74% респондентов сожалели о его распаде. Эти чувства отражались в подходе россиян к представлению о том, каким должно быть их государство. Осенью 2003 года на вопрос, какой их страну должны представлять другие народы, 48% россиян ответили «великой непобедимой державой», 3% - «демократическим правовым государством». Поэтому неудивительно, что подобные настроения были поддержаны действиями высших государственных властей.
Первым шагом навстречу общественным ожиданиям стало проведение очередных военных операций против чеченцев, желающих создать независимое государство. Как первая чеченская война, начатая в 1994 году, так и вторая, вспыхнувшая в 1999, были спровоцированы российской Федеральной службой контрразведки (с 3 апреля 1995 года – Федеральная служба безопасности). Бывший сотрудник советских спецслужб, а затем - ФСБ, Александр Литвиненко и историк Юрий Фельштинский в своей книге «ФСБ взрывает Россию» подробно рассказывают о терактах, произошедших на гражданских объектах, в частности - в Москве. Они пишут, что это была инсценировка спецслужб, целью которой было возложить вину на чеченцев. Эти события стали предлогом для начала истребительной войны против чеченского народа.
На волне второго конфликта во власть был приведен бывший сотрудник КГБ и глава ФСБ Владимир Путин. Новый властитель Кремля как своими высказываниями, так и действиями дал ясно понять, что цель, к которой должна стремиться его родина – это возвращение России роли мировой империи. Подтверждением ностальгии по временам, когда она таковой являлась, могут служить слова, с которыми Путин обратился 25 апреля 2005 года к Федеральному собранию РФ. Он заявил, что распад Советского Союза был «величайшей геополитической катастрофой». Люди из путинского окружения начали все чаще прямо формулировать устремления правящей команды. Главными национальными лозунгами стали «исторический реванш» и возрождение «великой страны». Летом 2006 года Олег Морозов, глава комиссии по подготовке программных документов для партии «Единая Россия», заявил: «Мы партия исторического реванша. (…) Реванша в том смысле, что власть должна вернуть гражданам то, что она забрала: великую страну, которая развалилась».
Закладывая фундамент под свою политику, правящая элита обратилась также к более старой, чем советская, исторической традиции, находящей отражение в представлении некоторыми россиянами своей страны как наследницы византийской империи. Такую идею выразил, например, Николай Спасский, который писал весной 2006 года, будучи заместителем секретаря Совета Безопасности РФ: «Нет ничего зазорного в том, чтобы признать наше родство с Византией. Здесь – корни многих удивительных особенностей нашей исторической судьбы. (…) Главное в византийском наследии, что мы пронесли через все перипетии нашей исторической судьбы вплоть до сегодняшнего дня, – это евразийство. И это та основа, на которой только и возможно возрождение России».
В качестве оправдания своей имперской концепции Россия часто ссылается на более широкие, не касающиеся ее напрямую, процессы. Удобным аргументом служат ей плачевные итоги деколонизации в некоторых регионах мира. Москва обращает внимание на то, что конфликты между недавно образованными государствами в Африке и Азии вылились в масштабные преступления и геноцид. Одним из ярких примеров, который призван служить аргументом необходимости возвращения к миру, находящемуся под контролем нескольких империй (включая Россию), является факт, что по данным ООН, число погибших в межплеменных войнах после деколонизации Африки превышает число людей, вывезенных с этого континента в Америку за три века работорговли. Поэтому часть российских элит надеется, что XXI век станет возвратом к эпохе империй, гарантирующих мировую безопасность и порядок.
В связи с вышеперечисленными процессами, происходящими в России, на Западе стали воспринимать эту страну иначе, чем в первые годы после распада СССР. Вместо теории Фукуямы все чаще стала звучать концепция конфликта цивилизаций Хантингтона или, по крайней мере, мнение, что Россия стремится стать одной из мировых империй, обладающих влиянием на мировое устройство. Во втором случае, помимо идеологических мотивов, приводятся также экономические и военные аргументы, доказывающие реальность российских притязаний. На справедливость тезиса о цивилизационной самобытности России, о которой за несколько десятков лет до Хантингтона писал в своих работах Феликс Конечный (Feliks Koneczny), указывают и ощущения самих россиян. Исследование общественного мнения от 13 августа 2007 года показало, что при выборе из трех вариантов описания России: 1) это часть Запада, которая должна стремиться к сближению с европейскими государствами и США, а также ввести у себя западные порядки; 2) это восточная страна, которая должна ориентироваться на сотрудничество со своими соседями в Азии; 3) это евразийское государство, у которого - собственный исторический путь развития – 74% респондентов выбрали третий вариант.
Некоторые западные исследователи объясняют российский неоимпериализм именно внутренней потребностью страны. Стивен Бланк (Stephen Blank) пишет об этом так: «Одна из причин, по которой Москва не может примириться со своим поражением на Украине [речь идет об оранжевой революции], – это факт, что пронизанный бесправием российский режим способен выжить только посредством запускания своих корней на территории других стран СНГ. Таким образом, продолжение неоимперской политики в так называемом ближнем зарубежье необходимо для поддержания стабильности системы в самой России».
В заключение необходимо подчеркнуть еще одну вещь. Хотя Россия пытается возродить свое влияние на различных направлениях, поле ее деятельности по большому счету весьма ограничено. Это проистекает из того факта, что на двух из трех возможных направлений экспансия несомненно встретила бы сильное сопротивление. На Дальнем и Среднем Востоке неодолимым противником является Китай. Россия наверняка не будет вести там наступательной политики, более того - ей самой, возможно, придется бороться за свою территориальную целостность. В свою очередь, на юге Россия граничит с мусульманскими странами, которые обладают растущим демографическим потенциалом и могут обратиться за поддержкой к Турции, становящейся все сильнее. Таким образом, единственным направлением для реальной экспансии Москвы может быть только слабая Центральная и Восточная Европа.
