Роман-биография русского писателя и революционера Эдуарда Лимонова, главный французский бестселлер прошлого года, который рекомендовал к прочтению экс-президент Николя Саркози, вышел по-русски в конце ноября в издательстве Ad Marginem. Автор «Лимонова» рассказал RFI о холодных отношениях со своим героем и трепете перед русским читателем.
RFI: Когда мы разговаривали год назад, после выхода «Лимонова» на французском и присуждения ему премии «Ренодо», вы не были уверены, что книга будет переведена на русский. Сегодня мы оба в Москве по случаю выхода «Лимонова» по-русски. Вы довольны?
Эммануэль Каррер: Да, год назад я не был уверен, но очень надеялся. Естественно, перевод на русский именно этой книги для меня особенно важен. Одновременно, я немного волнуюсь, ведь здешние мои читатели будут гораздо более требовательны. Я не знаю, как точно это выразить, но, для меня здесь все совершенно иначе, чем с другими переводами. Я очень рад и волнуюсь одновременно. Ведь где-нибудь в Италии вероятность того, что кто-нибудь скажет мне: «ну, что же вы за несчастный придурок, который ничего не понимает ни про Россию ни про этого человека, а все что вы говорите — полная чушь и т. д.», гораздо меньше. Этого пока не случилось, но я все равно немного побаиваюсь.
— А как реагируют ваши первые русские читатели?
— Здесь есть одна особенность: русские и французы читают эту книгу совершенно по-разному. Французские читатели читают эту книгу как роман. С русскими же читателями все ровно наоборот. Они читают эту книжку как биографию Лимонова, с той странной особенностью, что ее написал французский автор, и, видимо, задаются вопросом: какого черта он решил написать биографию Лимонова? Впрочем, первые мои читатели очень хорошо реагируют, посмотрим, что будет дальше.
— Эдуард Лимонов уже, кстати, сам ответил на вопрос «почему французский писатель написал его биографию». В журнале «Афиша» он написал колонку, в которой говорит, что успех этой книги соразмерен успеху Нобелевской премии. Он очень прямолинейно заявляет: «Ага, Солженицын, ага, Бродский, я догнал вас!» Как вам такая искренняя реакция Лимонова?
— Я думаю, что это типичная реакция Лимонова. Его можно во многом упрекать, но, как вы говорите, он очень прямолинеен. Он такой, какой он есть и говорит, что думает.
По правде говоря, мне приятна такая его реакция. Мы с Лимоновым — не друзья. Мы давно знакомы. Я встречал его во Франции в 80-х, но он — не мой приятель. У нас любезные, но достаточно холодные отношения. Я думаю, что так было лучше для того, чтобы писать книгу о нем. Если бы мы вместе выпивали и рассуждали о жизни и женщинах, это было бы проблематично.
В то же время, я в некотором смысле благодарен Лимонову, потому что я доволен результатом. Что касается Лимонова, то он мне тоже, кажется, благодарен. Потому что я действительно «воскресил» его на Западе, где он был совершенно забыт.
Если бы Лимонов остался недоволен книгой, меня бы, если честно, это смутило. Даже, несмотря на то, что я с самого начала сказал себе, что меня особенно не волнует, как он будет реагировать: понравится — хорошо, нет — тем хуже для него.
Я никогда ни на что не просил его согласия, а он, со свойственной ему честностью, зная, что я пишу о нем книгу, никогда не пытался мне понравиться, оставаясь со мной достаточно холоден, так же как и я оставался холоден с ним.
— По случаю вашего приезда в Москву не пытался ли ваш издатель организовать вам публичную встречу с Лимоновым?
— Пытался. Я был не против, но Лимонов не захотел.
— В декабре прошлого года вы приехали в Россию делать репортаж о протестных настроениях для французского журнала Le Nouvel Observateur. Что здесь по-вашему за этот год изменилось? С какими чувствами вы вернулись в Москву?
— Откровенно говоря, я наивно полагал (как, наверно, большинство людей на Западе), что эти акции протеста дадут начало каким-то конкретным общественным переменам. Ведь люди, которые вышли на улицы в прошлом декабре — это не Лимонов, это не те, кто хочет революции. Помните, ведь Лимонов тогда остался в одиночестве?
У людей, вышедших на площади, были не просто абсолютно законные и разумные требования, но и, как мне кажется, требования, которые российские власти могли выполнить без каких-либо последствий для себя.
Я честно надеялся на перемены. Мне кажется, что российская власть отстает от общества и я думал, что власть, наконец-то, поймет, что нужно сократить этот разрыв. Я ни в коем случае не эксперт, но мне искренне жаль, что эта пропасть только увеличилась.
