Четверть века минуло с тех пор, как Толстой оставил жену и покинул свой дом в Ясной Поляне в поисках уединения и смерти. «Бежать, бежать», - такими были его последние слова, произнесенные в горячечном бреду. Бежать от чего? Горький, ненавидевший учение Толстого точно так же, как он благоговел перед его величием, говорил о нем как о человеке, который постоянно искал Бога для человечества, чтобы обретенный миром Бог оставил его в покое. Его отношения с Богом, говорил Горький, были «очень подозрительны. Они порой напоминают мне двух медведей в одной берлоге».
Горький ненавидел типично русскую пассивность Толстого в его оппозиции по отношению к государству, а большевики запретили те книги Толстого, в которых он проповедует анархизм или мистицизм в учении Иисуса. Пацифизм Толстого противоречит парадоксу, состоящему в том, что дело мира крепнет по мере того, как вера в бессмертие слабеет вместе с мистическим и буквальным пониманием взглядов Иисуса, говорившего, что «царство Божие внутри вас». Нетрудно понять, почему полное неприятие государства Толстым так шокировало коммунистов, которые говорили о том, что государство со временем отомрет, а общество будет бесклассовым.
Остались ли в мире толстовцы? Побудительные мотивы этого движения были важны в движениях за мир предвоенной эпохи, потому что они придавали мужчинам смелости заявлять о себе как о сознательных отказниках, не желающих служить по убеждениям. Но может ли учение Толстого иметь какое-то влияние сегодня, когда современное государство является как великолепным благодетелем, так и страшным разрушителем? Крайность взглядов Толстого является врагом их ценности. Непротивление злу насилием? Возможно, если это означает отказ от участия в агрессивной войне - да, пожалуй, вообще в любой войне. Но почему нельзя сопротивляться взломщику-грабителю? Оппонентам Толстого удавалось уйти от этого вопроса с их историей о вымышленном разбойнике, который убивает женщину и ребенка, а толстовцы в это время пассивно стоят рядом. Но Толстой со своего пути не сворачивал:
Читайте также: Ясная поляна Льва Толстого
«А между тем, никто не видит, не хочет видеть того, что борьба, которая может освободить человечество от насилия, не есть борьба с фантастическим разбойником, а с теми реальными разбойниками, которые насилуют людей».
В этом эссе об Уильяме Ллойде Гаррисоне (William Lloyd Garrison), которое опубликовано в последнем томе собрания сочинений Толстого, подготовленного к изданию Эйлмером Модом (Aylmer Maude), содержится темпераментное и вместе с тем вполне разумное обоснование убеждений Толстого - «отрицание права одного человека на свободу другого при каких бы то ни было условиях». Причина неудач толстовства кроется в этом крайнем анархическом индивидуализме. Россия - это страна разрушительных упрощений, в которых наивное и циничное находятся бок о бок.
Его религия была религией художника – и тем не менее, он, подобно Платону, осуждал искусство - но устраивал художников и аристократов. Анна Сейрон (Anna Seuron), работавшая гувернанткой в Ясной Поляне, метко подметила, что те толстовцы, у которых имелись солидные личные доходы, получали наибольшее нравственное удовлетворение от доктрины писателя. Действительно, с пророком, которым восхищаешься, надо быть в одинаковых материальных условиях.
Также по теме: Разыскивается - Толстоевский
Война ясно показала, что осуждение патриотизма Толстым является оправданным, а нынешнее состояние дел в Германии подтверждает его собственную позицию, состоящую в том, что сопротивление требованиям государства сильнее всего в религиозном сознании. Но абсолютный пацифист, который, говоря словами из ««Царства Божия внутри вас», спрашивает о приближающейся катастрофе «Неужели это верно?», и который вместе с Толстым считает, что «ему необходимо лишь усомниться в реальности представляющегося ему, и он проснется, и все то, что угнетало и мучило его, мгновенно исчезнет», обнаружит, что религиозные упрощения имеют свои недостатки. Что делает пацифист со своим садизмом? Толстой испытывал трудности в странно связанной с этим вопросе плотской любви. В возрасте 70 лет он сделал весьма необычное заявление: «Я сам был мужем прошлой ночью, но это не основание для того, чтобы отказываться от борьбы; Бог может сделать так, что я им больше не буду!»
Психология, работающая над колоссальным объемом интимного материала, опубликованного после смерти Толстого, оказалась губительной для его позиции, ибо она, подобно кроту, прорыла ходы под прочными фортификациями его эгоизма и нравственности. Наши инстинкты бунтуют против его идеализма, так как мы видим в нем выражение стремления к смерти у человека, который, будучи сильным, энергичным и счастливым в плотской жизни, вдруг порывает со всем физическим. Он был одержим плотским. Зачем ему навязывать нам доктрину бегства, которая происходит от его резкого отвращения? Смерть матери, когда ему не было и двух лет, сильная привязанность к старшему брату, детская застенчивость, неудача в первом любовном романе, идеализация женщины, достигшей брачного возраста, самозабвенное увлечение куртизанками, внезапная перемена взглядов, а также его дикое восклицание в преклонном возрасте:
«Про баб скажу правду, когда одной ногой в могиле буду - скажу, прыгну в гроб, крышкой прикроюсь - возьми меня тогда».
Так Толстому и надо было умереть: это было бы изобретательно, просто и драматично. Такая смерть стала бы одним из простых и проницательных примеров, похожих на насмешливое лицо крестьянина, который клянется и божится, и которые Толстой использовал с мастерством старого и неисправимого художника – рассказом о цыганской лошади или о человеке, пережевывающем пищу. Именно этот дар иносказания сделал его мастером поучительного убеждения, и одним из немногих проповедников, которых можно читать.
