В политике даже неизбежность может застать врасплох, превратив победу в катастрофу. Владимир Путин пока этого не понял.
Российская система личной власти демонстрирует поразительную живучесть, меня одежды и притворяясь на какое-то время полной противоположностью себе самой. Но потом она все равно возвращается к своим хищническим привычкам. Начиная с большевистской революции 1917 года, российская система пережила несколько реинкарнаций: сначала была коммунистическая власть, затем в 1991 году советское государство отправили на свалку и провозгласили либеральные лозунги, а в 2013-2014 годах она опять засела в своей Осажденной Крепости. Как это ни парадоксально, но Владимир Путин, решив продлить свое правление, выбрал для России модель, которая уже приводила ее к краху (Советский Союз), и таким образом, встал на путь государственного самоубийства.
Наверное, российский лидер надеялся, что на сей раз ему удастся обмануть судьбу. Его украинская авантюра потрясла Запад, который после аннексии Крыма в марте 2014 года пытается остановить войну на Украине, и теперь согласился на неубедительную деэскалацию конфликта. Достигнутое при посредничестве тандема Меркель-Олланд Минское соглашение основано на уступках, которые на руку Москве: прекращение огня в обмен на российское влияние на украинскую государственность. Тем не менее, победа Путина в Минске не смогла скрыть его затруднительное положение у себя в стране.
Использование Кремлем аннексии и войны в качестве средства для укрепления легитимности режима это уже признак того, что пространство для маневра у него сузилось. Накачивание россиян наркотиком великодержавности в виде навязчивой идеи по поводу Украины это, может, и умный шаг, если не считать того, что желающие употреблять этот наркотик россияне не хотят за него платить.
Кремль мог бы и дальше ковылять по жизни, радуясь нерешительности Запада, если бы не убийство оппозиционного лидера Бориса Немцова. Оно положило неожиданный и катастрофический конец кремлевской игре в притворство, продемонстрировав не только его цинизм и склонность говорить наглую ложь с каменным лицом, но и страх перед ответственностью, а также нерешительность лидера. Исходящий из Кремля поток странных теорий об убийстве Немцова весьма показателен и говорит о том, что руководитель, известный своей непреклонной решимостью, теряет контроль, что он не может отдавать своей свите четкие приказы о том, как надо действовать, и что у него есть проблемы с примирением враждующих кремлевских кланов. Трагическое убийство Немцова вдребезги разбило скрывавшее Кремль зеркальное стекло, и теперь каждый видит, какая там творится неразбериха.
Полуисчезновение Путина почти на неделю, а также странные объяснения его команды по поводу отсутствия руководителя нанесли еще один удар по системе. Когда исчезает работающий в ручном режиме управления лидер типа Путина, государство оказывается парализованным. В документальном фильме «Крым: возвращение на Родину», который показали на российском телевидении 15 марта, Путин объясняет успех аннексии тем, что он «все контролирует». Это скрытый приговор российской системе: она работает только тогда, когда лидер непрестанно нажимает на кнопки и дергает рычаги. Но если по какой-то причине он оступится, все тут же начнет разваливаться. Когда лидер это единственный институт в стране, он не может проявлять никаких слабостей. Он не может заболеть. Иными словами, он не имеет права быть простым смертным. Путинское исчезновение после 5 марта парализовало российскую политику в ожидании конца эпохи. Это указывает на то, насколько хрупка в действительности российская система. Кремлевская свита выглядела жалкой и потерянной; государственный аппарат затаил дыхание в ожидании. Паралич не был поддельным, он был реальным! Невозможно даже представить себе, насколько встревожилась элита с учетом того, что гарантии ее безопасности внезапно повисли в воздухе. Слухи о происходящим сконцентрировались на нескольких вариантах: внутренняя борьба за власть, переворот сторонников жесткой линии, ждущий своего часа будущий диктатор. Но во всех этих теориях было нечто неправдоподобное, а именно: зачем кремлевскому сборищу ничтожеств, отобранных исключительно по причине их преданности и посредственности, бороться за власть? Патрушев, Бортников, Иванов и Шойгу вряд ли могут претендовать на роль Пиночета; скорее, они пассажиры «Титаника», ждущие наиболее подходящего момента, чтобы прыгнуть с корабля за борт (по крайней мере, пока...).
Ключевое объяснение путинского исчезновения — что это была часть борьбы за разрешение конфликта между силовиками и влиятельным чеченским правителем Рамзаном Кадыровым — тоже кажется преднамеренным упрощением и подает тревожный сигнал о том, что в российской паутине чеченская преторианская гвардия это «абсолютное зло», которое необходимо сдерживать. Как написал один близкий к Кремлю российский обозреватель, «есть огромная ирония в том, что безжалостная служба безопасности России ФСБ действует сегодня как последняя надежда российской демократии». Неужели? Пожалуй, вся эта история, и даже убийство Немцова, послужит обоснованием для нового сплочения России под руководством силовиков против этого «абсолютного зла».
Но самый показательный момент в исчезновении Путина это то, что никто не забил тревогу. Хотя рейтинг популярности Путина составляет 85%, россияне не вышли на улицы, чтобы потребовать его возвращения. Все было так, будто им все равно, что с ним случилось. Это урок, который усвоят все в России, и который должны усвоить все на Западе.
Беспокойство было, хотя и иного рода. Многие россияне, наблюдавшие за растерянностью Кремля из-за исчезновения Путина, содрогнулись при мысли о ядерной аварии, о теракте, о какой-то другой катастрофе. Что произойдет в этом случае? Какую цену заплатит Россия за то, что заменила сильные институты власти сильными личностями?
В конце концов Путин появился и сделал все возможное, чтобы показаться бодрым и энергичным. Но аура его мужественности и непобедимости куда-то исчезла. Сомнения в способности Путина править страной будут и дальше усиливаться — держит он в руках рычаги власти или нет. Россия, в истории которой большинство правителей либо руководили до самой смерти, либо держались за власть, пока их не вышвыривали, будет и дальше подозревать, что в Кремле что-то не так. Сейчас, когда россияне открыто строят предположения о политической смерти Путина и о его потенциальных преемниках, они начинают смотреть на него как на предмет, которым можно пользоваться, а можно и убрать куда-нибудь подальше, если он станет не нужен. Теперь ему придется предъявить поистине убедительное доказательство своей власти и влияния, дабы восстановить имидж сильного руководителя. В какой форме появится это доказательство: новая война? Подавление внутренних врагов? Логика бобслеиста, стремящегося добраться до финиша, будет подталкивать Кремль именно в этом направлении. Путину придется убеждать мир и собственную клику в том, что он по-прежнему в состоянии руководить. По этой причине, всплыв на поверхность, он сразу же приказал провести по всей России военные учения. Весьма показательный жест с его стороны.
Общий смысл путинского интервью в документальном фильме о Крыме, где он признается, что аннексия была его личной идеей до последней детали (это легко можно представить в качестве признания в гаагском трибунале), таков: «Мне безразлично, что мир думает обо мне! Я сам устанавливаю правила!» В сегодняшней российской действительности мы можем истолковать это не как свидетельство уверенности Путина, а как признак его отчаяния, знак самоубийственного нахальства лидера, который пляшет на краю пропасти.
Но здесь действует и другой процесс, который способен поставить в тупик любой переворот, любую попытку вернуться в «осажденную крепость» и перевернуть глобальную шахматную доску: дело в том, что Россия превратилась в потребительское общество, и ее народ не желает ни по каким причинам жертвовать своим благосостоянием. И Кремль наверняка это понимает.
Частые «римские каникулы» российского президента (по всей вероятности, они имеют медицинские причины) вызвали разговоры об эпохе после Путина. В действительности он сам спровоцировал эту дискуссию. Путинское наследие будет пугающим и вряд ли способствующим либерализации. Но сценарий с диктатурой тоже кажется сомнительным. Сначала должна возникнуть вдохновляющая идея, должен быть репрессивный аппарат, воплощающий эту идею в жизнь, а не отстаивающий собственные интересы, и должно быть готовое на жертвы население. У России нет ни одного из этих компонентов. Скорее всего, Путин оставит после себя загнивающую и коррумпированную систему, которая будет представлять даже большую угрозу, чем диктатура.
В документальном фильме о Крыме Путин все равно выглядит победителем, которому нравится грозить Западу в своей роли Глобального Терминатора. Но парадокс заключается в том, что фильм это вышел как раз в тот момент, когда мир начал задумываться, не умер ли Путин. Это лишний раз доказывает, насколько ненадежно его положение.
Началась агония российской системы. Этот процесс может оказаться неприятным и опасным не только для России, но и для остального мира.
