В июле любители кино потянулись в кинотеатры на фильм «Планета обезьян: Война», в котором армия модифицированных ретровирусом приматов ведёт войну против человечества. Шимпанзе верхом на лошадях, гориллы с автоматами, учёные орангутанги — всё это, несомненно, хорошо подходит для шоу. Но может ли когда-нибудь произойти нечто подобное в реальной жизни?
В романе Пьера Буля «Планета обезьян» (1963 год), послужившем основой для этого фильма, космонавт Улисс Меру застрял на страшной планете: ею управляют гориллы, орангутанги и шимпанзе, копирующие язык, культуру и технологии своих бывших хозяев — людей. Тем временем люди деградировали в брутальных, примитивных дикарей.
В зловещем реализме «Планеты обезьян» многое объясняется удивительным вниманием Буля к научным деталям и его знанием работ о поведении животных, опубликованных к тому времени. Его книга опирается на популярную до сих пор идею, будто некоторые животные, например, шимпанзе и дельфины, обладают развитой, но тайной системой коммуникаций, которую люди совершенно не способны понять. Многие предпочитают думать, что все эти «высокомерные» учёные, утверждающие, будто животные не способны разговаривать, просто-напросто не способны расшифровать сигналы животных.
Но книга Буля — это, несомненно, плод вымысла, потому что здесь, на Земле, обезьяны никогда не смогли бы на самом деле усвоить человеческую культуру исключительно с помощью её имитации. В реальности для сложной культуры требуются базовые биологические способности, которые вырабатываются в ходе долгого процесса эволюции. Шимпанзе просто не обладают голосовым контролем и физиологией, необходимыми, чтобы разговаривать.
Кроме того, современных обезьян невозможно сделать высокоразумными даже с помощью расширяющих мозговые способности лекарств. И хотя микробы способны менять поведение (например, вирус бешенства делает поведение своих хозяев агрессивным), они не могут наделить животных способностью говорить.
Мы знаем это, потому что коммуникации между животными активно исследуются уже более столетия, и потому что научные эксперименты не дают даже намёков на действительно сложные коммуникационные способности у животных. Например, в 1940-е годы учёные решили воспитать у себя дома шимпанзе по имени Вики. Но Вики выучила всего лишь четыре слова — «мама», «папа», «cup» (чашка) и «up» (вверх). Это было больше, чем в предыдущем эксперименте, когда шимпанзе росла вместе с человеческим детёнышем. Данный опыт пришлось прекратить, после того как шимпанзе оказалась не способна выучить ни единого слова, зато ребёнок стал подражать звукам шимпанзе.
В последующие десятилетия намного больше энтузиазма вызвали опыты с обучением обезьян языку знаков. Тем не менее, практически все лингвисты согласны с тем, что обезьяны в этих опытах не демонстрировали знания языка. Они могли запомнить значение знаков, но не могли выучить правил грамматики.
О многом говорит тот факт, что высказывания «говорящих» обезьян оказались крайне эгоцентричны. Когда у обезьян есть средства для ведения беседы, их коммуникации ограничиваются выражением желаний, например, «дай еду». Самое длинное записанное высказывание «говорящей» обезьяны — шимпанзе по имени Ним Чимпски — было таким: «Дать апельсин мне дать есть апельсин мне есть апельсин дать мне есть апельсин дать мне ты». Выяснилось, что шимпанзе, бонобо и гориллы — не самые интересные собеседники.
Напротив, уже спустя несколько месяцев после произнесения первого слова двухлетние дети способны выстраивать сложные, грамматически правильные и разнообразные по темам предложения, состоящие из глаголов, существительных, предлогов и определений. Они способны на это, потому что мозг человека эволюционировал так, чтобы понимать и воспроизводить речь.
Многие учёные считают, что речь родилась из использования знаков с разными значениями. Наши предки были погружены в мир, богатый символами, и это привело к эволюционной реакции, способствовавшей развитию нейронных структур, которые позволяют нам эффективно манипулировать символами. Синтаксис в языке человека стал возможен сегодня благодаря тому, что наши предки долгое время пользовались символическими прото-языками. Гены и культура эволюционировали вместе, реорганизуя мозг человека.
Все это в равной степени относится и к военному делу, которое является не просто агрессией в больших масштабах. Во время войны сложные человеческие институты диктуют строгий кодекс поведения и индивидуальные роли, помогающие сотрудничеству. Согласно исследованиям, подобный уровень сотрудничества не может появиться у животных, у которых нет сложной культуры и таких особенностей, как, например, институализированное наказание и социально санкционированное возмездие.
Многие из этих норм не вполне очевидны, а значит, их необходимо прививать, как правило, в период взросления. Но даже когда речь заходит об обезьянах, которые являются искусными имитаторами, у нас нет убедительных свидетельств того, что они активно обучают поведению. Если обезьяны сотрудничают, это случается обычно для помощи родственникам. Между тем, масштаб человеческого сотрудничества, в котором участвует огромное количество не связанных между собой людей, готовых работать вместе, является беспрецедентно большим, потому что это сотрудничество строится на выученных и социально переданных нормах.
Сейчас имеется уже множество доказательств того, что культурная деятельность наших предков изменила человеческий мозг путём естественного отбора, который затем продолжал расширять наши культурные способности ещё больше в повторяющихся циклах. Например, в раннем неолите люди начали пить молоко, после чего они подверглись мощной селекции, в которой выигрывали гены, способные расщеплять богатую энергией лактозу. Такая генетически-культурная соэволюция объясняет, почему многие из нас, имея предков-скотоводов, не страдают непереносимостью к лактозе.
Неудивительно, что Буль сделал такой сильный акцент на имитации. Люди являются потомками длинной линии имитаторов, которые копировали реакцию страха друг у друга, чтобы распознавать хищников и избегать опасности. Сегодня эта способность проявляется в эмпатии и в других формах эмоционального сопереживания, благодаря которым просмотр кино вызывает столько чувств. Без этих способностей мы все смотрели бы фильмы как социопаты, одинаково равнодушные и к убийствам, и к поцелуям.
Именно благодаря имитации наши предки научились разделывать мясо, разжигать огонь, делать копательные инструменты, копья и рыболовные крючки. Эти и другие бесчисленные навыки сделали нас превосходно адаптированными к пониманию движений других и к воспроизводству этих движений нашими мускулами, сухожилиями и суставами. Прошли эоны, и сегодня кинозвёзды демонстрируют те же самые способности, имитируя движения других приматов, с точностью, которая недоступна ни одному другому виду животных.
Человеческая культура, эволюционировавшая тысячелетиями, не является чем-то таким, что другой вид животных может с лёгкостью перенять. Мы можем быть совершенно спокойны, что никакой войны между приматами на Земле не будет. Для того чтобы она началась, другие виды животных должны пройти через столь же длительный процесс эволюции. А единственная обезьяна, которая реально ведёт войны на этой планете, кажется, готова сделать всё, чтобы этого не произошло.
