Махачкала, Россия — Когда в 2008 году, путешествуя по Кавказу, я оказался в гористой местности южного Дагестана, повсюду я встречал невероятно доброе к себе отношение. Горы этой российский республики усеяны сотнями деревень: сложенные из камня домишки здесь лепятся по склонам, давая приют людям, влачащим убогое существование и зарабатывающим на жизнь разведением овец и выращивая хлеб и овощи на своих клочках земли. Все три недели моего похода каждый вечер кто-нибудь предлагал мне еду и ночлег в своем доме. И никто никогда ничего за это не просил.
Но у дагестанской щедрости есть и обратная сторона, как заявил в своем резком выступлении президент Дмитрий Медведев два года назад. Говоря о том, что питает терроризм в этой республике и на остальном Северном Кавказе, Медведев в качестве одной из главнейших причин указал «чудовищные масштабы коррупции». Дагестан, конечно, - самая гостеприимная из беспокойных республик Северного Кавказа; но она и самая ужасная. И коррупция, на которую указал Медведев, лежит в основе насилия, разрушающего самодостаточное традиционное общество.
Изолированность Дагестана сохранила нетронутыми обычаи гостеприимства и чести, присущие всем 32 народностям, населяющим эту землю. Но вместе с тем, защищенность Дагестана от внешних влияний обусловила и его уязвимость к религиозному фундаментализму. В этой республике – самые глубоко укорененные исламские традиции в регионе (в седьмом веке нашей эры на этой территории жили арабские захватчики). Поэтому, когда после распада Советского Союза в 1991 году с Ближнего Востока сюда стали приезжать многочисленные религиозные миссионеры, они нашли плодородную почву для своих проповедей, к которым многие не остались равнодушны.
Консервативные салафиты, наводнившие Дагестан, вступили в конфликт с суфийскими «тарикатами» (орденами), которые здесь руководили религиозной жизнью до большевиков. В последующие два десятилетия все большее число местных жителей становились салафитами – в России их называют «ваххабитами», придавая этому слову уничижительный оттенок. Многие из них присоединились к исламистскому мятежу, распространяющемуся из Чечни.
Дагестан тяжело заплатил за свое участие в этом движении. По статистике вебсайта «Кавказский узел», в 2010 году в республике насчитывается 378 смертей, связанных с мятежом, и 307 человек было ранено (по сравнению с Ингушетией, где было зарегистрировано 134 случая смерти и 192 раненных, в Чечне эти цифры составили, соответственно, 127 и 123). В Махачкале боевики, скрывающиеся на конспиративных квартирах и на тайных базах в горах, расстреливают и взрывают машины милиции и государственных чиновников. Люди спокойно смотрят на струйки дыма и снимают обгорелые останки на сотовые телефоны.
Эту войну террористов против российского правления еще сильнее подогревает неуклюжая религиозная политика и преследования российскими службами безопасности подозреваемых в участии в мятеже и их семей; ее усугубляют неловкие экономические планы, в результате которых множество людей остались без работы, и, по словам Медведева, удушающая коррупция.
Взяточничество оказывает двоякое влияние. Во-первых, оно питает социальное недовольство, поскольку расширяется разрыв между бедными и богатыми. А во-вторых, оно подпитывает исламистское партизанское движение с его глубоко криминальными корнями, которое зиждется на вымогательстве и рэкете, обеспечивающими возможность продолжать борьбу.
Эти причины конфликта не уникальны для Дагестана. За последний месяц, пока я путешествовал по пяти республикам на российском Северном Кавказе, мне приходилось постоянно сталкиваться с рассказами об аморальных поступках. «Тут все этим пропитано, - говорит Мухадин, 40-летний продавец из Нальчика, столицы Кабардино-Балкарии, который попросил, чтобы его имя не называли. – Если кто-то занял пост в министерстве, то он тянет за собой в кабинет весь свой клан, включая самых слабоумных. На реальные способности людей никто не смотрит, никакой справедливости нет и в помине. Образованные люди, способные работать в десять раз лучше, остаются без работы и ожесточаются».
Коррупция – слишком мягкое, обтекаемое слово. Чаще всего за ним стоит просто расхищение средств. Государственные чиновники разворовывают общественные деньги, которые могли бы помочь многим семьям выкарабкаться из убожества нищеты, на которые можно было бы построить школы, спасти жизни людей в больницах.
Но коррупция – это еще и расхищение прав, расхищение справедливости.
На прошлой неделе в одном из кафе Махачкалы я встретился с Залиной Аюбовой, ее матерью Мадиной и их адвокатом Сапият Магомедовой.
Залина – тринадцатилетняя школьница. Они с мамой живут в Хасавюрте, городке примерно в часе езды к западу от столицы, который больше всего известен как место, где чеченские мятежники и генералы российской армии подписали мирное соглашение в конце чеченской войны в 1996 году.
В сентябре прошлого года Залина утром возвращалась из поликлиники домой, когда ее на улице остановил бывший одноклассник, Шамиль. Угрозами заставив девочку повиноваться, 14-летний Шамиль вместе с двумя приятелями постарше затащили Залину в заброшенный дом рядом с местной тюрьмой. Там, в этом доме; потом в гостинице; потом в недостроенном доме группа молодых людей платила Шамилю за возможность изнасиловать Залину. Один раз Шамиль брал плату 200 рублей (7 долларов), другой – 150 рублей.
Через три дня один из насильников – старший брат Шамиля, Хасим, - позвонил матери Залины, Мадине, и пообещал сказать ей, где находится ее дочь, если Мадина встретится с ним лично и никому больше ничего не станет говорить.
После мучительных сомнений Мадина, уже отчаявшаяся найти свою дочь, решилась позвонить в милицию. Они с милиционером пришли в условленное место, и Хасима сразу же арестовали. Он признал, что насиловал Залину, которую Мадина нашла без сознания на подстилке из картона в недостроенном доме. Она ничего не пила и не ела с того самого момента, когда ее похитили.
Дело выглядит совершенно очевидным. Залина провела несколько дней со своими мучителями. Она хорошо знала Шамиля, и четыре других юноши, насиловавшие ее, не пытались скрывать свою личность. Один из них признал свою вину. Врач подтвердил, что Залина была многократно изнасилована.
Трех обвиняемых в изнасиловании арестовали и предъявили им обвинение; Шамиля выпустили на поруки как несовершеннолетнего. Однако расследование было быстро прекращено. Родственники обвиняемых молодых людей пришли к Мадине, предлагая ей 600 тысяч рублей (21 тысячу долларов) или квартиру в Махачкале в обмен на то, что она заберет свое заявление по этому делу. «Когда я отказалась, - рассказала она мне, - они заявили: «Не беспокойтесь, мы знаем, что делать с нашими деньгами»».
Вскоре начали происходить странные вещи. Четвертый насильник не был задержан, и было неясно, был ли выписан ордер на его арест. Мадина слышала, что он свободно разгуливал по своей родной деревне рядом с Хасавюртом.
Между тем медицинская экспертиза биологических следов на одежде Залины таинственным образом показала отсутствие связи с ДНК предполагаемых насильников. На этот раз родственники молодых людей начали утверждать, что Залина вовсе не ходила в больницу в то утро, когда была похищена (очевидно, пытаясь заставить поверить, что она присоединилась к компании насильников добровольно). Медицинская карта, подтверждающая, что она действительно была в то утро у врача, пропала из больницы и оказалась в доме отца Шамиля и Хасима, дорожного автоинспектора.
«Очевидно, понадобились определенные усилия, чтобы расстроить следствие; в ход пошли либо деньги, либо связи в правоохранительных органах», - сказала мне Сапият, адвокат Мадины, когда мы встретились с ней в кафе.
(Сапият и сама не понаслышке знакома с дагестанским правосудием. В прошлом июне она была госпитализирована после того, как ее избили сотрудники спецназа в отделении милиции в Хасавюрте. Попытки разобраться в случившемся были безрезультатны. Было даже начато параллельное расследование: несколько сотрудников милиции заявили, что Сапият, ростом 155 см и весом меньше 45 кг, напала на них. В то время Сапият защищала женщину, которую многие годы шантажировали местные милиционеры).
Что же касается мужчин, похитивших и насиловавших Залину Аюбову, вполне возможно, что они уже были бы на свободе, если бы не усилия двух махачкалинских журналистов: Заура Газиева, редактора газеты «Свободная Республика» и Наримана Гадзиева, радиоведущего и в прошлом известной на местном телевидении фигуры.
Заур, некогда выступавший в роли правозащитника, услышал об истории Залины через своих знакомых, и написал об этом 11 февраля большую статью. «В Дагестане подобные случаи происходят слишком часто: жертву запугивают или откупаются от нее; человека попросту убивают и закапывают, и все следы скрыты», - писал он. Нариман опубликовал статью своего друга в своем популярном блоге.
«Реакция была невероятная», - рассказал Нариман, когда я зашел к нему в офис. Он оказался плотным, коренастым весельчаком, с пневматическим пистолетом, засунутым за пояс. Статью просмотрели в тот день 53 тысячи раз – она стала одной из самых обсуждаемых тем в российском интернете. «Это поражает воображение людей, ведь каждый легко может представить себе, что такое случится с его сестрой, с его дочерью».
Тот факт, что расследованию пытались помешать недобросовестные чиновники, тоже получил широкий резонанс, отметил Нариман. «Именно такого рода дела, такого рода пренебрежительное отношение к человеческой жизни и способно побудить молодых людей взяться за оружие и присоединиться к боевикам», - сказал он.
Через неделю всеобщее негодование заставило президента Дагестана, Магомедсалама Магомедова, заявить, что он берет расследование этого дела под свой личный контроль. «Как дагестанец, как мусульманин, как отец троих детей, я глубоко возмущен случившимся, - заявил он. – Попытки помочь людям, виновным в этом чудовищном преступлении, уйти от ответственности, будут жестоко пресечены».
Мадина надеется, что внимание президента затруднит обидчикам ее дочери возможность избежать судебного процесса. «Эти ублюдки должны получить то, чего они заслуживают», - считает она.
Однако в более широком плане проблема, видимо, никуда не денется. В разговорах со многими жителями Махачкалы я слышал все тоже описание повседневного, бытового взяточничества абсолютно парализующего уровня.
«Нужно платить, чтобы поступить в университет, чтобы там оставаться; платить за работу, если только нет родственных связей, - говорит Расул, мужчина лет 30-ти с небольшим, который пять лет отучился в милицейской академии в Санкт-Петербурге, но не нашел возможности купить себе должность в местной милиции. – Некоторые люди совершенно бессильны; их просто вышвыривают. И в конце концов они не могут этого больше выносить. Они берут оружие и уходят в горы».
В другой раз некий бизнесмен, организовавший образовательные программы для взрослых, финансируемые государством, рассказал, как на него оказывалось давление с целью заставить его внести в списки студентов сотни «мертвых душ», чтобы чиновники имели возможность воспользоваться дополнительными средствами, выделяемыми в качестве платы за обучение. А в невзрачном офисе дагестанского отделения Российской Академии наук рабочий махнул рукой на здание у озера, которое, по его словам, прежде принадлежало Академии. «Но какой-то чиновник продал его под строительство, - сказал он мне. - И деньги попали прямиком к нему в карман».
Разумеется, подобная практика процветает по всей России. По прошлогодним оценкам самого Кремля, его убытки из-за мошенничества при проведении государственных тендеров составляют не менее 35 миллиардов долларов в год. Против некоего российского строителя-подрядчика возбуждено дело, прогремевшее на всю страну: оказалось, что он заплатил взятку в сумме 4 миллиона долларов высокопоставленному государственному чиновнику, чтобы обеспечить себе контракт на строительство роскошного жилого комплекса для Зимних Олимпийских Игр 2014 года в черноморском курортному городе Сочи.
Между тем, по мнению аналитиков, клановая природа общества в республиках Северного Кавказа означает, что коррупция здесь еще более глубокая. И даже тогда, когда речь не идет о преступлении, лидеры и чиновники мало делают для того, чтобы рассеять имидж беззастенчивого расточительства.
Два года назад Медведев попросил региональных лидеров уточнить их доходы и размеры принадлежащего им имущества. Рамзан Кадыров, руководитель Чечни, владелец позолоченного револьвера, нескольких чистокровных скаковых лошадей и коллекции дорогих спортивных автомобилей (он приобрел в 2006 году Ferrari Testarossa), в декларацию внес два принадлежащих ему объекта собственности: квартиру площадью 36 кв. метров и автомобиль советской эпохи, «Жигули Лада».
В этом месяце Абдусамад Гамидов, министр финансов Дагестана, объявил тендер на покупку автомобиля Audi A8L ценой 290 тысяч долларов. (Для многих дагестанцев, с которыми я встречался, зарабатывающих около 6 тысяч рублей, или 200 долларов, в месяц, эта сумма равняется их доходу за 120 лет работы). Министр быстро отменил тендер, когда Алексей Навальный, российский борец с коррупцией, написал об этом в своем блоге, заявив, что «у президентов мировых держав автомобили скромнее».
Этот случай наглядно демонстрирует корень проблемы: Дагестан, как и большинство республик Северного Кавказа, получает очень солидные субсидии; до 65% его бюджета обеспечивается Москвой.
Однажды вечером, к концу моего пребывания в Махачкале, я отправился повидать Заура Газиева. «Уже много лет как Кремль посылает нам огромные средства из федеральных денег, - сказал он. – И, в обмен на лояльное отношение со стороны местной элиты, позволяет, чтобы значительная часть этой наличности бесследно пропадала».
Это, говорит Заур, показывает банкротство государственного управления. «И в этом повинны не только дагестанцы, - отметил Заур. – Не один чемодан [денег] остался в Москве».
«Как говорится, рыба гниет с головы».
