От площади Тахрир до Красной площади

Официальная российская реакция на недавние народные восстания против правительств на Ближнем Востоке была удивительно осмотрительной и продуманной. Заявления президента Медведева, министра иностранных дел Лаврова и представителя МИДа Лукашевич по событиям в Египте, в частности, подчеркивали необходимость мирного разрешения ситуации (премьер-министр Путин, в отличие от этого, вообще не стал комментировать эту тему).

До того как Мубарак ушел, в их заявлениях наибольший упор делался на стабильность и разрешение кризиса законными средствами - что свидетельствует о поддержке Москвой Мубарака. Но после его отставки заявления российского руководства переместились в сторону подчеркивания важности «сильного, демократического» Египта (как назвал это Медведев) - что свидетельствовало уже о готовности Москвы работать с новой властью в стране.

Российские аналитики и обозреватели, напротив, были гораздо менее сдержанны. Как многие их американские коллеги, они обнаружили, что драматичные, порой страшные заявления - это именно то, что привлекает к ним внимание средств массовой информации. А русские вдобавок вообще склонны смотреть на мир пессимистично.

Многие российские экспорты считают долгое правление Мубарака хорошим фактором; он сохранял мир с Израилем, удерживал радикальных исламистов на расстоянии внутри страны, и именно под его руководством был в значительной степени обеспечен экономический рост. Почти все они опасаются, что «Братья-мусульмане» в конце концов возьмут власть в Египте, даже если для того, чтобы это произошло, потребуется несколько лет.

Российские обозреватели очень скептически относятся к перспективам демократии в Египте. Если и пройдут по-настоящему честные и свободные выборы, они боятся, что их выиграют радикальные исламисты. Американские и европейские надежды на то, что свободные выборы приведут к появлению умеренного правительства в Египте, им кажутся идеалистичными, наивными и опасными. Русские считают, что их взгляд - более реалистичен.

Некоторые российские комментаторы считают, что то, что произошло в Тунисе и в Египте (и что могло произойти и в других местах), похоже на события, известные как «цветные революции», которые имели место быть в Грузии, на Украине и в Киргизии. «Цветная революция», по их мнению, это процесс, при помощи которого Вашингтон меняет непопулярную группу авторитарных лидеров (часто союзных Вашингтону) на новое проамериканское руководство, которое не настолько дискредитировано, даже если все равно является авторитарным. Однако выступая против «цветных революций» в бывших республиках Советского Союза, российские эксперты не считают столь же негативным аналогичный вариант для Ближнего Востока, если сильный проамериканский авторитарный правитель придет на смену такому же проамериканскому, но слабому. У России сейчас хорошие отношения со всеми действующими проамериканскими авторитарными режимами в арабском мире, и она рассчитывает, что может иметь хорошие отношения и с новыми властями.

Российские наблюдатели обычно не рассматривают Мухаммеда эль-Барадеи - бывшего главу Международного агентства по атомной энергии (МАГАТЭ), который вернулся в Египет, чтобы выступить против Мубарака и побороться с ним за пост президента - тем человеком, который сможет стать президентом Египта, или сможет удержаться у власти долгое время, если таки станет таковым. Некоторые считают более надежной альтернативой более пропалестинского Амра Муссу. Российские аналитики также склонны считать египетскую армию самым надежным противником исламских радикалов.

Как и на Западе, российские обозреватели опасаются вероятности распространения революционной заразы из Туниса и Египта на другие страны. Александр Игнатенко, президент института религии и политики, предупреждал о «антигеронтократических» революциях в Йемене, Ливии, Алжире и даже в Саудовской Аравии. А для каких стран такого риска нет? По словам опытного специалиста по Ближнему Востоку, политолога Георгия Мирского, Иордания, Ливия и Сирия практически застрахованы от восстания. А при том, что в Алжире много проблем, аналогичных тунисским, он уверен, что воспоминания о гражданской войне там не дадут людям слишком сильно настаивать на переменах. При том, что он считает Саудовскую Аравию и страны Залива маловероятными кандидатами для того, чтобы пасть под воздействием внутренних сил, Йемен, по его мнению, обладает потенциалом для взрыва - и если это произойдет, это негативно скажется на его соседях по Аравийскому полуострову.

Чего российские политологи особенно опасаются, так этого того, не распространятся ли беспорядки в арабском мире на страны бывшего Советского Союза. Мирский считает Россию достаточно сильной для того, чтобы предотвратить возможность такого исхода на Северном Кавказе (Чечня, Дагестан, и т.д.), но опасается возможной радикализации в Среднее Азии - особенно в Узбекистане и Таджикистане. Многие были озабочены сохранением в первую очередь действующего порядка в России, опасаясь того, что то, что произошло на площади Тахрир в Каире, может произойти в Москве на Красной площади. Российские демократические активисты, напротив, надеются, что это случится, но особо в это не верят.

Некоторые российские эксперты возлагают вину за восстания в арабском мире на Америку. Например, Евгений Сатановский (директор Института Ближнего Востока) назвал давление Вашингтона на Мубарака с требованием немедленной отставки, не дожидаясь сентября, когда закончился бы срок его президентских полномочий, «результатом стратегической глупости», восходящей еще к временам администрации Картера. Но другие - включая Федора Лукьянова (главного редактора издания «Россия в глобальной политике») признают, что в то время как Вашингтон призывал Мубарака уйти, «заметно, что американские официальные лица намеренно избегают использования слова «демократия», которое в других обстоятельствах постоянно слетает с их уст… Так что план мог быть только один - отказаться от Мубарака и удостовериться, что военная элита останется у власти».”

Российские комментаторы сходятся во мнении, осуждая невозможность для России влиять на события на Ближнем Востоке, а также отсутствие у российского руководства реальной политики по этому вопросу, которая представляла бы собой нечто большее, чем простые мягкие заявления. Здесь, однако, я с ними не согласен. Москва, на мой взгляд, эффективно применила уроки, которые она извлекла из более ранних «цветных революций» в Грузии, на Украине и в Киргизии. Москва выступала решительно против «цветных революций» в Грузии и на Украине, и когда они все равно произошли, у России сложились плохие отношения с Грузией (постоянно) и с Украиной (временно). Путин, однако, изменил свою политику в отношении «цветных революции» в случае с Киргизией в 2005 году, и четко дал понять, что он может работать с новым руководством. В результате Москва получила хорошие отношения с новым режимом в этой стране - действительно, значительно лучшие отношения, чем у новой Киргизии были с Вашингтоном. Более того, Москва быстро установила хорошие отношения и с самым новым киргизским режимом, который пришел к власти в 2010 году в результате последующей «цветной революции».

Заявления российского руководства во время «цветных революций» 2011 года в арабском мире четко свидетельствует, что Москва будет работать со старым руководством, если оно может остаться у власти, но готова работать и с новыми властями (предпочтительно светскими и авторитарными), если старое руководство будет свергнуто. И поэтому, при том, что он еще ничего по поводу них не сказал, рука Путина может быть ясно прослежена в российской политике по отношению к арабским восстаниям 2011 года.