Судя по странной статье в журнале New York, многие думают, что да...

Этот материал не рекомендуется лицам моложе 18 лет.

Я хочу задать вам очень современный вопрос: как вы отреагируете, если узнаете, что ваш сосед регулярно совокупляется с кобылой?

Возмутит ли это вас? Начнет ли он вызывать у вас отвращение? Обратитесь ли вы в полицию (примерно в трех четвертях штатов скотоложество — пока что — запрещено законом)?

Или вы решите подавить рвотный рефлекс и постараетесь проявить толерантность, широту взглядов, понимание и участливость? Возможно, вы даже произнесете девиз и универсальную мантру нашего времени: кто я такой, чтобы судить?

Недавно в журнале New York вышла статья объемом в 6 200 слов под заголовком «Кому и кобыла невеста?» («What it’s like to date a horse») — серьезное, без иронии и осуждения интервью с зоофилом, регулярно занимающимся сексом с кобылой. Когда я ее увидел, я всерьез задумался над заданными мной выше вопросами.

Вам тоже следовало бы над ними задуматься.

В конце концов, с точки зрения культуры и морали речь идет об очень важных вещах.

Дело не в скотоложестве, которое (как и инцест) всегда было и всегда будет. Дело в том, что известное, респектабельное издание пишет о нем так, как будто в нем нет ничего аморального. Единственное, что тревожит интервьюера — не следует ли считать такой секс жестоким обращением с животными (этот критерий служит своеобразным аналогом современной идеи «согласия» как единственного морального критерия для полового поведения). Однако зоофил развеивает эти опасения, объясняя, что он регулярно доводит свою лошадку до оргазма ртом — и что она часто к нему ластится, показывая, что ей нравятся их сексуальные контакты.

Почему меня все это так тревожит? Неужели я опасаюсь, что вскоре многие из нас примутся трахаться со своими домашними любимцами или со скотом на фермах? Нет, конечно. Я не думаю, что зоофилия когда-нибудь широко распространится, как бы ни относились к ней СМИ.

Тогда что же такого в этом интервью? Дело в том, что оно исключительно наглядно свидетельствует о проведении в Соединенных Штатах (и во всем западном мире) некоего эксперимента, вероятно не имеющего прецедентов в истории человечества. Его цель -выяснить, что будет, если систематически очищать культуру от любых общепризнанных представлений о человеческом благе, о пороке и добродетели, о высоком и низком.

Моральные и религиозные традиционалисты давно об этом предупреждали. Разумеется, интервью их сильно встревожило.

Во многом я с ними согласен. Однако кое в чем они явно неправы.

Во-первых, они зря винят в происходящем релятивизм. Разумеется, в рамках традиционалистских представлений о пороке и добродетели культура, которая пытается включить зоофилию в понятие «нормального», выглядит насквозь релятивистской. Однако в действительности это не так. Перед нами, скорее, культура, последовательно руководствующаяся моральными принципами терпимости и понимания. Фактически она возводит вежливость в абсолютный этический императив. Современные американцы все чаще считают, что моральное осуждение — аморально, потому что оно может принимать грубые формы.

Разумеется, эти «никого не осуждающие» люди сохраняли бы традиционные представления о человеческом благе и продолжали бы осуждать отклонения от нормы, если бы они по-прежнему верили в то, на чем основывались эти идеи. Однако прежние верования слабеют. Раньше для многих опорой служило иудео-христианское благочестие, но больше оно не выполняет эту функцию.

Кроме него, наши суждения могли бы опираться на то, что консервативный специалист по биоэтике Леон Касс (Leon Kass) называет «мудростью отвращения» — проще говоря, на моральное чутье. Однако, как отмечала либеральный философ Марта Нуссбаум (Martha Nussbaum), «фу-фактор» не должен быть основой для моральных оценок. Исторический опыт это подтверждает. Когда-то отвратительными казались межрасовые связи, потом ситуация изменилась. Следующими сквозь зеркало прошли однополые связи, ставшие из отвратительных вполне респектабельными. Неудивительно, что на фоне этой тотальной неопределенности — и непрерывной череды перемен в моральных суждениях, —торжествует этика безусловной вежливости.

И это подводит нас ко второй ошибке традиционалистов. Они с такой уверенностью рассуждают о том, что мы «скатываемся к Гоморре», как будто знают, к чему должен привести эксперимент. Между тем, ни им, ни нам, на самом деле, это не известно. В мировой истории не было ни одного человеческого общества, целиком построенного на этике вежливости и личных прав (идея согласия), с которой не конкурировала бы идея высшего человеческого блага.

Как я уже писал выше, я убежден, что сексом с животными все рано будет заниматься лишь крошечное меньшинство людей, даже если табу будет полностью деконструировано, и пресса будет полниться сочувственными статьями о зоофилах. Подозреваю, что то же самое относится к инцесту и поламории. Большинство в любом случае предпочтет всему этому скучный традиционный вариант — моногамные отношения с одним человеком противоположного пола единовременно.

Так о чем же тут беспокоиться? Почему этот культурный эксперимент так важен?

Потому что он наглядно доказывает, как мало мы знаем о себе самих. Прошло примерно 2500 лет с тех пор, как Сократ впервые задался вопросом о том, как нам следует жить. Прошло несколько веков с тех пор, как Просвещение подтолкнуло нас к научному познанию вселенной и человеческой природы. В итоге теперь Запад, похоже, решил, что ответа у нас нет. Мы так и не достигли консенсуса о том, что объективно хорошо для людей, а что плохо.

Брак и дети? Отлично, если вы этого хотите. Полиамория? Нормально, если она всех устраивает. Жаждешь совокупляться с кобылой? Только проследи, чтобы никто не пострадал — в самом узком смысле этого слова (не понес физического ущерба и не подвергался принуждению).

Вот и все, что у нас есть. Точнее, вот и все, что у нас останется, когда мы избавимся от (якобы) дискредитировавшей себя идеи добродетели, как ее традиционно понимало большинство.

Хватит ли этого? Справимся ли мы без общепринятых представлений о человеческом благе? Если мы будем удовлетворять личные предпочтения (какими бы они ни были), требовать согласия на любые формы взаимодействия и стараться соблюдать абсолютную вежливость — сделает ли это нас счастливыми? Или же мир, который постоянно намекает нам, что мы очень плохо понимаем, чего хотим, оставит нас разочарованными, сбитыми с толку и одинокими посреди житейского моря?

Я не знаю.

Но подозреваю, что ответ мы скоро получим.