В прошлом году я обременил англоязычный мир своим собственным переводом Нового Завета. Я взялся за проект с подачи моего редактора в издательстве Йельского университета, но принял это предложение почти сразу, как только его получил. Я долго раздумывал над тем, чтобы сделать «вызывающе буквальный» перевод текста. С течением лет я разочаровался почти во всех доступных стандартных переводах и особенно в современных версиях, подготовленных крупными советами ученых, многие из которых (как мне кажется) под влиянием унаследованных богословских привычек были предрасположены видеть в тексте то, чего там на самом деле нет, и не замечать других вещей, которые так совершенно определенно наличествуют. Ученые советы составляют люди умеренных взглядов, которые, как правило, идут навстречу нашим ожиданиям; однако мир поздней античности настолько далек от нашего, что почти никогда нашим ожиданиям не соответствует.
Спросите, к примеру, среднего американского христианина — скажем, какого-нибудь добродушного пресвитерианца, который регулярно ходит в церковь и является владельцем Новой международной версии Библии — что проповедовал Апостол Павел. Его ответ будет укладываться в довольно предсказуемые рамки: люди, несущие бремя первородного греха и обреченные на вечный ад, не могут спастись добрыми делами или еще как-то угодить Богу; однако Бог в Своей милости послал им вечного Сына, чтобы тот искупил наши грехи, и праведность Христа благосклонно вменяется или передается всем, кто в Него верит.
Какие-то детали могут разниться, но основа истории остается неизменной. И по всеобщему признанию, язык этого повествования в значительной мере отсылает к терминологии, используемой Павлом, по крайней мере если попытаться профильтровать ее через нескольких классических переводов; но все это фантазии. Потому что эти тексты подразумевают наличие элементов более поздних христианских убеждений, отсутствующих в собственных трудах Павла. Некоторые из них (например, идея о том, что в глазах Бога люди с самого рождения несут проклятие вины или что добрые дела не нужны для спасения) возникают из истории вводящих в заблуждение переводов. Другие (такие как идея вечного ада, мук совести) целиком придуманы и приписываются Павлу на основе какого-то ошибочного представления о том, чему учит Новый Завет в целом.
Между тем фактические учения Павла, взятые непосредственно из его писем на греческом, не заостряют внимания ни на первородном грехе, ни на вмененной праведности (он не верил ни в то, ни в другое), они скорее о ниспровержении злых ангелов. Довольно долгая история неверных истолкований — особенно Послания к римлянам — создает впечатление, что волнующие Павла богословские вопросы крайне чужды его понятийному миру — настолько, что реальный Павел занимает в христианской памяти очень мало места. Это правда, что он обращается к вопросам «праведности» или «справедливости» и утверждает, что они доступны нам только через добродетель «веры» (πίστις), или «доверия», или даже «преданности».
Но для Павла πίστις заключается главным образом в послушании Богу и любви к другим. Единственные «дела» (erga), которые, по его словам, никак не способствуют личной безгрешности, это «соблюдение определенных ритуалов» Закона Моисея, таких как обрезание или кошерное питание. Это означает, что разделение между евреями и не-евреями отменяется во Христе, всем людям открывается возможность спасения; но не означает (как, опасается Павел, некоторые могут подумать), что Бог отказался от своего завета с Израилем.
Однако вопросы права и праведности здесь имеют второстепенное значение. Богословие Павла по сути своей носит гораздо более причудливый и масштабный характер. Для Павла нынешние времена стремительно движутся к своему завершению, между тем как нарождается другая эра, отличающаяся от прежнего мира во всех измерениях: небесном или земном, духовном или физическом. История спасения касается всего космоса; и это история вторжения, завоевания, разграбления и торжества.
С точки зрения Павла, космос был порабощен тлению как нашими собственными грехами, так и пагубным управлением тех «ангельских» или «демонических» сил, которые царствуют над землей с небес и удерживают духов в рабстве под землей. Эти ангелоподобные существа, эти архонты, которых Павел называет Престолами и Силами и Господствами, а также Духовными Силами Зла в поднебесной, являются богами народов. В Послании к Галатам он даже намекает на то, что Ангел Господень, который правит Израилем, может быть одним из их числа. Будь они даже падшими, мятежными или просто неумелыми, эти существа неизбежно встают между нами и Богом. Но все они покорились Христу.
Спустившись в царство мертвых и вновь поднявшись на небеса, Христос поборол все низшие и высшие силы, отделяющие нас от божественной любви, собрав их в подобие триумфального шествия. Все, что нам осталось, это окончательное завершение земных времен, когда Христос явится в полной славе вселенского завоевателя, «подчинившего» себе (hypetaxen) все космические силы — буквально должным образом «распорядившегося» ими «по своему усмотрению» — и затем передаст всю эту восстановленную империю своему Отцу. Сам Бог в отличие от нечестивых или никудышных духовных посредников будет править космосом напрямую. Иногда Павел говорит так, будто некоторые люди вместе с концом времен погибнут, а иногда так, будто всех ждет спасение. У него не идет речи ни о каком аде, где будут мучиться нераскаявшиеся души.
Более того, новые времена — когда все творение будет прославлено и преобразовано в Царство Божье — будут эрой «духа», а не «плоти». Для Павла это два противоположных принципа плотского существования, хотя большинство переводов неверно истолковывают данный антитезис как простой контраст между «духовностью» Бога и человеческой порочностью. Но Павел выражается довольно ясно: «Плоть и кровь не могут наследовать Царствия Божия». Равно как и душа (psychē), или жизненный принцип, или анима, дающая жизнь тленной плоти. В грядущие времена «обладающее душой тело», «одушевленный» или «животный» образ жизни будут заменены «духовным телом», недоступным для смерти — хотя, опять-таки, в классических переводах первое как правило довольно неопределенно и уклончиво зовется «природным телом».
Поспешу добавить, что учение Павла едва ли можно назвать исключительно оригинальным. К примеру, Евангелие от Иоанна также рассказывает о божественном Спасителе, который нисходит из Царства Божьего в наш космос, свергает правящего в нем архонта, приносит свет божий во тьму нашего плена и «притягивает» к себе всех живых существ. И в разных вариантах о том же повествует большинство текстов Нового Завета. Как я уже сказал, этот понятийный мир очень далек от нашего собственного.
И все же было бы глупо пытаться судить о священных утверждениях Евангелия по тому, насколько правдоподобной мы находим сопровождающую их космологию. Во-первых, картина реальности древних может быть во многих существенных отношениях более точной, чем наша. И, несомненно, было бы типологической ошибкой предполагать, что история победы Христа над смертью и грехом не может выражать истину, которая выходит за пределы исторических и культурных условий, в которых она впервые была провозглашена. Но прежде чем выносить какие-то окончательные решения об этой истории, нам следует восстановить ее из целого ряда отличных от нее повествований, которые нам так часто предъявляют, выдавая за оригинал.
Дэвид Бентли Харт — религиовед православного христианства, философ, писатель и культурный обозреватель. Является доцентом в Notre Dame Institute for Advanced Study. Автор книги «Новый Завет: перевод» (The New Testament: Translation (2017). Живет в Саут-Бенд (Индиана).