В конце войны, 8 мая 1945 года, швейцарский главнокомандующий генерал Анри Гизан (Henri Guisan) заявил, что армия «спасла нас от бедствия и страданий, от войны, оккупации, разрушения, плена и депортаций». В то же время он напомнил о «значении нашей тщательной подготовки, нашей воли к сопротивлению, бдительности и многочисленных жертвах». Действительно поколение годных к службе в армии трактовало свой жизненный опыт и свою готовность к самопожертвованию и сопротивлению как успех, что придает смысл также многим лишениям. Владелец мясной лавки Ханс Майстер (Hans Meister) писал: «Я могу тебе сказать, что немцы сильно просчитались (…). Затраты на то, чтобы завоевать Швейцарию, были бы слишком велики, однозначно».
Может ли эта боеготовность разъяснить, почему Вермахт не напал на Швейцарию? Действительно ли затраты были бы слишком велики для армии, которая в ходе блицкрига завоевала Польшу и Францию и изгнала британцев с континента? Когда в середине июня 1940 года капитулировала Франция, немецкие танковые войска были уже у Понтарлье. Швейцарская граница там была лишь слабо укреплена, так как войска были мобилизованы на севере и на востоке, чтобы задержать Вермахт на Рейне. Вермахт во время своего западного похода против численно превосходящих в этих местах союзников задействовал 2500 танков и 3500 самолетов. Значительно больше половины были после этого боеспособны. У Швейцарии было свыше 60 000 лошадей, но лишь более 24 танков, использовавшихся для разведки, и 90 боеспособных истребителей немецкого типа Мессершмитт Ме 109. Эти поставленные предполагаемым противником самолеты во время западного похода сбили несколько немецких самолетов, которые нарушили нейтралитет. Однако Гизан запретил воздушные бои даже над собственной территорией, чтобы не спровоцировать войну с превосходящим по силам противником.
После поражения Франции Швейцария была почти полностью окружена силами оси Германии и Италии. Изнуренному правительству страны после падения Парижа потребовалось десять дней пока президент страны Марсель Пиле-Гола (Marcel Pilet-Golaz) 25 июня 1940 года не произнес свою самую спорную за все времена речь в бундестаге. Он видел, что настал «момент внутреннего возрождения», которое должно происходить как «приспособление к новым условиям вне устаревших форм». Индивидуальная свобода, демократия, парламент, даже подотчетность правительства — ничего этого в речи не было.
Позже федеральный советник Маркус Фельдманн (Markus Feldmann) говорил о «благочестивом капитулянтском курсе» ведущих членов правительства: «внутри страны авторитарный, на заграницу — раболепный». Совсем иное воздействие оказало выступление в Рютли генерала Гизана, когда он вскоре после речи Пиле-Гола объявил об отступлении. Однако для большинства солдат было трудно пережить сдачу позиций на Рейне и прежде всего густонаселенной средней территории. Пока в Альпах не были созданы новые укрепления, прошли годы. Сам Гизан в 1940 году с трудом сохранил бы свой пост, если бы немцы воспользовались представленными им документами, которые показывали, что генерал заключал с Францией договоренности, противоречащие нейтралитету.
Таким образом летом 1940 года Швейцария была бы легкой добычей Вермахта, который разрабатывал и такие планы. Однако предпочтение было отдано нападения на Францию через Бельгию. Убежденные сторонники нацизма в Швейцарии хотя и оставались небольшой группой, однако существовали еще влиятельные буржуазные круги правого толка, которые хотели использовать кризис лета 1940 года, чтобы на продолжительное время изменить соотношение сил внутри конфедерации. «Конфедеративная буферная система», как ее назвал Герберт Люти (Herbert Lüthy) в 1940 году, привела, однако, к тому, что страна застыла в статусе кво. Это не везде означало признание либерального парламентаризма. Однако власть швейцарских элит покоилась на институционных нормах, которые фундаментально противоречили ведущему принципу нацистов, их партийной диктатуре и народной аграрной «политике крови и земли»: федерализм, многоязычие, корпоративность союзов.
Свидетельница того времени Алиса Майер (Alice Meyer) в 1965 году вывела эффективную формулу, согласно которой швейцарский народ выбрал «сопротивление», в то время как готовность к «приспособлению» ограничивалась влиятельным, но незначительным меньшинством. Но что, если, так звучит подозрение из 1968-го года, третий рейх от вторжения в страну удержала не бескомпромиссная воля к сопротивлению слабой армии, а готовность к сотрудничеству дружественно относящихся к немцам функционеров (как посол Ханс Фрёлихер в Берлине (Hans Frölicher) и стремящиеся к наживе владельцы заводов и фабрик, которых пощадили? Поскольку те, кто после частичной мобилизации 1940-го года снова вернулся на рабочее место, работал шесть дней в неделю на немцев и в седьмой день молился о победе союзников — «стандартный анекдот» согласно Максу Фришу (Max Frisch).
Но если готовность Швейцарии к экономическому сотрудничеству предотвратила вторжение немцев, не были ли тогда женщины истинными спасительницами Швейцарии? Поскольку они должны были повсюду заменять мужчин на производстве — так по крайней мере выглядел Monique Pavillon 1989, в то время как мужчина без пользы торчали в редутах. Ответы на вопрос, почему же Швейцарию пощадили, отражают не в последнюю очередь перемену в общей историографии: от истории событий послевоенного времени (собственные военные достижения), через экономическую и социальную историю 70-х годов (интегрированное постоянное место производства) до истории женщин и полов 90-х годов.
Все эти толкования делали расчеты «без хозяина», так как они односторонне концентрировались на том, что предпринимали швейцарцы. «Хозяина» тогда звали, однако, Адольф Гитлер, и он был и оставался все время один и тот же: непредсказуемый. Могла ли Швейцария пребывать, сознавая свои экономические услуги, в безопасности, когда войска СС еще осенью 1944 года с фашистскими путчистами свергли их союзника — правоконсервативное авторитарное правительство в Венгрии? Были ли швейцарские поставки вооружений, которые покрывали немецкие потребности лишь минимально, достаточной гарантией? Преследовал ли режим, который уничтожал миллионы людей в концлагерях вместо того. чтобы целенаправленно использовать их, вообще какую-то экономическую логику?
Решения Гитлера нередко заставляли элиты третьего рейха сомневаться. Гитлер никогда не говорил о том, почему он оставил Швейцарию как единственную соседнюю страну незавоеванной. Однако он неоднократно недружественно высказывался, например, в июне 1941 года в Бреннере, где он встречался с Mуссолини, который назвал Швейцарию «анахронизмом» и хотел аннексировать части страны, где говорили на итальянском языке. «Швейцарию фюрер называл самым отвратительным и жалким народом с государственным образованием. Швейцарцы были кровными врагами новой Германии (…). Они открыто настроены против рейха, поскольку они в результате отделения от судьбоносной общности германского народа надеялись, что им будет лучше — что в продолжительные периоды так и бывало, теперь, однако, в свете новейшего развития убедились, что просчитались. Их позиция является в некотором роде ненавистью ренегатов».
Ожидание, что Швейцария, этот «гнойник на теле Европе», рано или поздно добровольно сдастся третьему рейху, отвечало миссионерской самоуверенности Гитлера и многих нацистов. Маленькому государству с четырьмя языками в народной картине мира не должно было быть места. Однако оно не было приоритетным для нацистов: после «Майн кампф» их преступный реваншизм был обращен против Франции; славяне и прежде всего большевистские русские стали жертвами завоевания «жизненного пространства на Востоке»; а евреи, синти и рома были «окончательным решением».
Оккупационная политика в «арийских» странах, таких как Нидерланды, Бельгия или Норвегия, напротив, была нацелена на то, чтобы не устрашать народ и создавать опору для «великогерманского рейха» в Европе. Примечателен пример с Данией. Пока датчане экономически включались в новую Европу и (до 1943 года) сотрудничали, страна формально не была оккупированной территорией, а была независимой и даже нейтральной. У нее была своя армия, а также свое многопартийное правительство, в котором слабые датские национал-социалисты не участвовали. В 1943 году состоялись парламентские выборы, и Гитлер даже не аннексировал Северный Шлезвиг, который лишь в 1920 году отошел к Дании. Если небрежно абстрагироваться, то Швейцария была Данией, но в лучшем положении с геостратегической точки зрения, поскольку Германия не должна была укреплять ее в военном плане, чтобы перекрыть британцам путь в Скандинавию.
В таком контексте высказывание Гитлера о том, что швейцарцы «есть ничто иное как неудавшаяся ветвь нашего народа», было скорее не угрозой, а причиной для сдержанности в отношении страны, в «которой есть миллионы граждан немецкой национальности».
С некоторыми из них Гитлер еще в ранние 1920-е годы, будучи почти неизвестным предводителем НСДАП, имел контакт, когда его приветливо встречал Ульрих Вилле младший (Ulrich Wille junior). Отвечая за военную подготовку армии, Вилле был открыто дружественно относящимся к немцам противником Гизана, который сместил его в 1942 году. В 1940 году это было бы почти невозможно. При этом Гизан использовал, пожалуй, одну из возможностей, которые постоянно возникали во время войны. В конфедеративной децентрализованный системе чиновники, принимающие решения, реагировали не очень координированно. У них была общая цель — сохранить независимость и без пользы не провоцировать Гитлера. То, что хорошо интегрированный в немецкую глобальную экономику «гнойник» в конечном счете мало интересовал одержимых идеологией и геостратегией, не было заслугой швейцарцев, но имело решающее значение. Это не умаляет признания мужественных и целенаправленных решений, которые они принимали в ситуации огромной неизвестности, как и констатацию плохих, особенно в политике с беженцами — как раз в сравнении с Данией.