Писатель Гари Штейнгарт родился в Ленинграде в 1972 году. Его семья переехала в США в 1979 году в рамках сделки между Джимми Картером и Леонидом Брежневым, согласно которой русских евреев обменяли на зерно. («Я стою порядка 300 булок», — съязвил Штейнгарт). Он опубликовал свой первый роман, «Приключения русского дебютанта», в 2002 году, за ним последовал «Абсурдистан» и «Супергрустная история настоящей любви». Также он написал мемуары «Маленький Неудачник». Если комедия предыдущих книг возникала из неудач, то в своем новом романе, «Озеро Успеха», Штейнгарт рассматривает человека, отягощенного большими достижениями. В лихорадке выборов лета 2016-го, одержимый страстью к наручным часам менеджер хедж-фонда Барри Коэн отправляется в автобусное путешествие по Америке, встречая людей, которых раньше он видел только по телевизору — наркоторговцев из Балтимора, избирателей Трампа — и одновременно переживая личный кризис. Недавно Штейнгарт посетил Лондон, где он ответил на вопросы Самира Рахим, из газеты «Проспект». Это интервью было отредактировано и сжато для ясности.
Самир Рахим: Барри, ваш главный герой — богатый человек, переживающий кризис среднего возраста. Что такого есть в жизни 0,1%, что вас столь заинтересовало?
Гари Штейнгарт: Раньше я был связан только с русскими, которые писали о России. Сейчас же я как журналист, расследующий хедж-фонды… Меня занимают люди, ведущие настолько необычный образ жизни, что им удалось попасть в очень закрытую группу такого рода. Что нужно сделать, чтобы туда попасть, и что там от тебя останется? Раньше Америка была намного демократичнее: люди в ней были ближе друг другу. Теперь же она превратилась в горстку Сингапуров, кучку изолированных городов-государств. Манхэттен выродился в закрытый клуб. Когда я там рос, он был самым захватывающим местом на планете, но с тех пор все изменилось.
— Это немного похоже на то, что происходит в некоторых частях Лондона.
— Лондон — единственный город, который в этом плане превосходит даже Нью-Йорк. Туда слишком дорого переезжать.
— А еще там много русских.
— На днях я невольно подслушал разговор [на русском], пока завтракал в гостинице. Молодой человек звонил своей девушке и произнес: «У них тут эта вонючая демократия, с ними каши не сваришь».
— В романе Барри постоянно интересуется, насколько богаты другие люди.
— Я полагаю, что Манхэттен всегда был одержим деньгами, но сейчас это достигло пика. Похожее происходило в двадцатых — вспомните Фицджеральда. Для очень ограниченного круга людей тогда настал настоящий праздник. Знаете, а ведь поначалу Трамп понравился рынку. Я спросил у друга, работающего в частной юстиции — парня пакистанско-американского происхождения — о том, что происходит. И он ответил, что «по сути, рынок — лишь белый мужчина средних лет». И этот белый мужчина средних лет проголосовал за Трампа.
— Не то чтобы Барри можно назвать сторонником Трампа. Он — умеренный республиканец.
— Книга отчасти о том, в чем виноваты лично мы. Так, например, Барри считает себя либералом в социальных вопросах. Для него это важно — он либерал в социальных вопросах, и консерватор — в финансовых. В действительности же, чем бы Барри не занимался, знает ли он об этом или нет, он лишь поддерживает то чудовищное неравенство, которое по крайней мере частично повлекло за собой дальнейшие политические события.
— В «Нью-Йоркере» вы также описали управляющего хедж-фонда Майкла Новограца. Вас, кажется, привлекают такие гротескные, едва ли не потусторонние персонажи.
— Я писал ту историю без осуждения. [Новограц] — он, вроде как, сказочник, и этого его объединяет с Барри — Барри как-то произносит: «К черту расчеты!», я здесь для того, чтобы рассказать вам историю, и вы вложите в меня деньги, потому что после этой истории мы оба будем выглядеть умнее. Что-то в этом роде сказал мне один настоящий фондовый управляющий. Он заявил: «Это — сказка. Я — сказочник, и именно ради моей сказки вы делаете свой вклад». Так что на своей следующей вечеринке вы скажете: «Я знаю того парня, Барри Коэна, он — самый дружелюбный малый, что я знаю, вам стоит с ним познакомиться! Большого ума человек, учился в Принстоне».
— Я ожидал, что книга будет гораздо более пародийной, чем она оказалась на деле.
— Я не могу написать очередное сатирическое произведение про русских иммигрантов. Сложно быть сатириком в наши времена — мы видим сатиру каждый раз, когда мы включаем телевизор. Там показывают необразованного, аморального человека, который глубоко ненавидит всех окружающих, включая родственников — как такое превзойти? Мне кажется, сейчас обществу нужнее достоверное зеркало.
— Вы отправились в путешествие, напоминающее поездку Барри. Вы сделали это в надежде написать роман?
— Я писал по дороге. Я останавливался в некоторых совершенно жутких отелях, и после каждой автобусной поездки просто записывал все, с чем сталкивался. На своем телефоне я записывал и разговоры, так что в некотором смысле моя работа стала также и журналистским расследованием.
— Ну и что вы узнали об Америке?
— Это совершенно другой, неведомый прибрежным жителям мир — вроде бы мы что-то о нем и знаем, но только из стереотипов. Для американцев из глубинки мы тоже не существуем — для них мы представляем собой размытый типаж. Очень сильно чувствовался расизм.
— Ваша поездка произошла до избрания Трампа?
— Это было первым летом трамповской эпохи. Когда кандидат от республиканской партии начинает свою предвыборную кампанию с того, что называет мексиканцев насильниками, почему бы не начать говорить все, что вздумается — все, о чем так долго хотелось сказать?
— Когда Барри попадает в Балтимор, он встречает персонажей, занимающихся туризмом в стиле The Wire: нищие районы становятся для либералов своеобразным парком развлечений.
— Барри встречает наркоторговца и обсуждает с ним дела. «О, так у вас семейный бизнес?» Мне было весело об этом писать. Я все еще надеюсь, что это может быть хоть чуточку забавным — правда же?
— Барри довольно бестактен. Он принимает корейца за китайца, а с молодой женщиной по имени Бруклин ведет себя и вовсе странно. Но вы к нему снисходительны.
— Он — не самый худший человек, однако его бестолковость в конечном итоге создает много проблем. Такие люди как Барри являются существенной частью проблемы, в некотором смысле они виноваты в ней не меньше, чем настоящие злодеи.
— В книге также есть интересная тема отцов и детей. Барри хочет быть достойным своего отца, боится, что его собственный сын может страдать аутизмом, и не добьется успеха. Ваши собственные мемуары были опубликованы под заголовком «Маленький Неудачник».
— Это прозвище досталось мне от матери.
— Нам всем приходится жить, пытаясь оправдать ожидания своих родителей.
— Я ходил в школу, посещаемую в основном иммигрантами. Недавно я сходил на встречу выпускников и выяснил, что многие из них работают в сфере финансов. Я разговаривал с одной очень милой женщиной, и она сказала: «Я по-прежнему чувствую, что если я недостаточно зарабатываю, я будто не справляюсь, делаю недостаточно».
— У кого точно есть проблемы в отношениях с отцом, так это у Трампа.
— Причем в крайней степени. Я бы не удивился, если бы узнал, что он ненавидит всех своих детей, поскольку никто из них никогда не сможет достичь его успеха — ровно также как и он сам не смог достичь уровня Фреда [отца Трампа]. Эта семья вызывает жалость, но сам Трамп недостаточно человечен, чтобы о нем писать. Мой редактор так мне и сказал: «Сведи упоминания слова на букву „Т" к минимуму», и я согласился с ним. Примерно так же великие русские писатели (не то чтобы я себя к ним относил) использовали войну, голод, революцию и бедствия в качестве фона, посреди которого [в центре сюжета] находится семья, которая через все это проходит.
— Когда вы росли в России 1980-ых, она считалась «Империей зла», как выразился Рональд Рейган. Сейчас Путин — лучший друг президента США.
— Русских считают проигравшими в холодной войне, однако потом они как-то умудрились выиграть благодаря коварству и хитрости. Спецслужбы у них всегда были отличными. С чем я их и поздравляю, но страна все равно — полный отстой. Продолжительность жизни смехотворна, ничего толком не работает. Так же, как сторонники Трампа хотят чувствовать себя счастливыми, несмотря на смутное будущее, русские хотят чувствовать себя причастными к чему-то великому. Я недавно выложил на Твиттере фотографию двух пожилых белых людей на какой-то демонстрации в поддержку Трампа. На них были футболки с надписью: «Лучше быть русским, чем демократом». Изумительно — мне так и хочется сказать: «Если бы вы были русскими, вы бы уже умерли, так как вы на три года старше их средней продолжительности жизни».
— Что ваши родители-республиканцы думают о Трампе?
— Это был первый раз, когда они не проголосовали за республиканцев, и они знают, что Трамп принадлежит Путину. Они также ненавидели Хиллари, но в этом нет ничего удивительно.
— Как вам кажется, вы могли бы поехать в Россию и писать там?
— Я бы не поехал в Россию, нет.
— Вы бы не поехали в Россию?
— Зачем мне туда ехать? Я живу в своей России в Нью-Йорке. Республиканские элиты создали воровской режим. Перед тем, как писать статью для «Нью-Йорк таймс» — если не ошибаюсь, дело было в 2014 — я потратил неделю на просмотр русского телевидения. Но если сегодня вы переключитесь на «Фокс» (Fox), вы увидите, в общем-то, тот же уровень государственного контроля и пропаганды — и такое же отсутствие фактов.
— Когда в «Маленьком Неудачнике» вы вместе со своими родителями едите в Россию и видите ее их глазами — это выглядит очень трогательно.
— Это была очень грустная поездка — во всяком случае местами. Россия и в целом-то довольно депрессивна, а тогда то и дело появлялись новости о том, что в этом районе случилось что-то ужасное, а здесь кого-то арестовали. Мой отец родился в годы Второй мировой войны и прятался под поездами, которые обстреливались самолетами Люфтваффе. Так ты и начинаешь понимать, как их поколение таким вышло.
— Переходя к другой теме, в вашей книге очень много написано о наручных часах. Когда я читал книгу, я думал — ладно, суть в том, что время продолжает свой ход. И потом я понял, что на самом деле, вам просто очень нравятся часы. На вас сейчас какие?
— Это «Ролексы» 1960-х годов. Они принадлежали господину, представлявшему НАСА в никсоновском Белом доме. Они показывает время в разных временных зонах, так что я знаю, например, что в Нью-Йорке сейчас 10:20 утра.
— С чего началось ваше увлечение часами?
— Во время выборов мой друг потратил массу времени на сайте про выборы под названием FiveThirtyEight. Я тоже долго там провел, однако периодически выбирался на специальные сайты про часы. Я все еще помню наизусть все основные имена. «Тюдор» и «Ролекс» по-прежнему хороши: у «Ролекc» как раз была одна модель, которая мне очень нравилась, и которую я в итоге приобрел — крайне лаконичные часы под названием Oyster Perpetual. Также есть «Номос» — превосходный бренд из Германии; и замечательный «Гранд-Сейко». Существуют сообщества, посвященные наручным часам — например в Лондоне, где вы приходите в тайное место, и каждый снимает свои часы, которые затем передает по кругу.
— И все друг другу завидуют? Или любуются?
— Я понял, что это способ для стеснительных мужчин вроде меня поговорить с другими мужчинами о мелочах, которые больше никого другого не волнуют.
— И теперь вы вкладываетесь в часы.
— Должен сообщить, что моя коллекция чрезвычайно расширилось. В последнее время цены зашкаливают, хотя конечно, может быть это огромный мыльный пузырь.