Тот, кто следил за дискуссией вокруг официально объявленного правительством РФ юбилейного года Александра Солженицына, мог прийти к выводу, что Солженицыных существует несколько. С одной стороны, это бесстрашный борец за свободу и писатель, который был готов рисковать жизнью, чтобы поднять тему сталинских лагерей. С другой стороны, это предатель народа, продавшийся Америке и приложивший руку к распаду Советского Союза (а современный режим считает это величайшей геополитической катастрофой 20 века).
Человек, которому 11 декабря исполнилось бы сто лет, для одних является последним классиком русской литературы, гением уровня Толстого и Достоевского. Для других это, наоборот, писатель средней руки, который так и не сумел преодолеть ожившую нравоучительную литературную традицию XIX века, и публицист, который прославился исключительно благодаря конъюнктуре холодной войны. Для некоторых Солженицын и вовсе — плагиатор.
В спорах Александра Солженицына называют или пророком, который в своих текстах сумел сформулировать основные и до сих пор актуальные этические величины, или мракобесом, реакционным националистом и антисемитом — в общем, это «православный аятолла», как в 1979 году его окрестил известный русский филолог и диссидент Ефим Эткинд.
Одни превозносят Солженицына за то, что всю свою жизнь он не утрачивал свободного критического духа и нравственную целостность. Других же он разочаровал тем, что в конце жизни пригласил на чай Владимира Путина.
Молодой марксист из кулацкой семьи
Так или иначе, но подобный разброс мнений подтверждает, что и по прошествии ста лет со дня своего рождения и десяти со дня кончины Солженицын остается для современного российского общества одной из самых волнующих и актуальных фигур. Поэтому стоит вспомнить хотя бы основные факты, связанные с его жизнью и творчеством, зная которые нетрудно будет составить себе представление об этом прирожденном бунтаре, который не вписывается ни в какие шаблоны.
Александр Исаевич Солженицын родился через год после большевистской революции в Кисловодске на юге России. Его отец, погибший при трагических обстоятельствах еще до рождения сына, был крестьянином и жил в казацкой станице в предгорье Кавказа. Кстати, именно с мнимым казацким происхождением Солженицына любители генетических теорий связывают его резкий и непримиримый нрав. То же говорят и об украинском происхождении его матери, которая происходила из богатой крестьянской семьи, жившей на Кубани. По мнению многих, именно этим объясняется великодушное и даже нежное отношение Солженицына к Украине, которое будто бы не вписывается в его великорусские патриотические теории.
Если говорить о дальнейшем формировании мировоззрения Солженицына, то намного важнее отметить тот интерес, который он на протяжении всей жизни проявлял к русской деревне. С конца 60-х, когда оформились его консервативные воззрения, он был убежден, что главная причина катастрофы России при советском режиме заключается в уничтожении традиционного крестьянства. Единственный путь к спасению страны он видел в ее децентрализации и возрождении крестьянского самоуправления.
Во время революции и Гражданской войны «кулацко-казацкая» семья Солженицыных лишилась всего имущества, и маленький Саша, который носил на шее крестик и отказывался становиться пионером, натерпелся немало насмешек от одноклассников во время учебы в Ростове-на-Дону, куда переехала обедневшая семья. Тем не менее школе удалось постепенно (пусть и на время) оторвать его от семейной традиции.
Он загорелся коммунистической идеей, и в 30 — 40-х годах прошел вполне типичный путь амбициозного и многообещающего технического специалиста. В 1936 году он вступил в комсомол, прекрасно учился на физико-математическом факультете Ростовского университета, а в свободное время изучал марксизм-ленинизм. Единственным, но судьбоносным, увлечением, которое отличало его от сокурсников-технарей, была литература. Он задумал большой роман о Первой мировой войне и революции и уже в 1937 году написал первые главы своего будущего «Августа Четырнадцатого», правда, руководствуясь еще ортодоксальными коммунистическими убеждениями.
Конец иллюзиям о сталинизме
Во время Второй мировой войны, которая помешала его начинающейся научной карьере, он воевал как образцовый советский солдат. И хотя из-за слабого здоровья Солженицын мог вообще не служить, он дослужился до капитана артиллерии, а в 1944 году был награжден за боевые заслуги орденом Красной Звезды.
Суровый военный опыт постепенно избавил Солженицына от иллюзий о Сталине как безгрешном вожде. Судьбоносную роль в жизни Солженицына сыграла острая потребность формулировать на бумаге свои критические воззрения на сталинизм. Сначала он записывал их в секретных дневниках, а затем излагал в письмах к друзьям. В 1945 году его арестовали за эти записи, обвинили в шпионаже и борьбе против рабочего класса и осудили на восемь лет исправительно-трудовых лагерей и вечную ссылку.
Если служба в армии развеяла иллюзии Солженицына о сталинизме (Сталина он обвинял, прежде всего, «в искажении ленинизма»), то в годы, проведенные в лагерях (с 1945 по 1953 год) и ссылке в Казахстане (1953 — 1956 годы), он окончательно разочаровался в марксизме и склонился к идеям патриотизма и православной традиции. Но, главное, лагерный опыт снабдил его материалом для самых известных его произведений, многие из которых были написаны только в 50-е, когда их автор и не надеялся, что его произведения будут напечатаны.
Это роман «В круге первом», в котором Солженицын отображает свою жизнь в закрытом лагере для ученых; новелла «Раковый корпус», в которой описывается его борьба со злокачественной опухолью (впервые его прооперировали в 1952 году еще в лагере, а во второй раз — уже в ссылке); пьеса «Республика Труда» и рассказы «Матренин двор», в которых он впервые описал лагерь и ссылку.
В 1961 году, после окончательного освобождения и реабилитации, Солженицын решил предложить журналу «Новый мир» свой рассказ «Щ-854», который впоследствии переименовал в «Один день Ивана Денисовича» и в котором описывалась обычная жизнь в спецлагере ГУЛАГа. Солженицын уже не питал никаких иллюзий: все, начиная с октября 1917 года и заканчивая лагерями ГУЛАГа, он считал преступлением, о котором нужно писать правду.
И требование правды — как в узком, фактическом смысле, то есть обнародование правдивой информации о преступлениях коммунизма вообще и сталинских лагерях в особенности, так и в философском смысле, как впоследствии в 1974 году он сформулировал в своем трактате «Жить не по лжи» — становится центральной темой, его мантрой на всю жизнь и главным оружием.
На пике
Опубликованный рассказ «Один день Ивана Денисовича» стал настоящей литературной сенсацией сначала в России, а вскоре и во всем мире. Как пишет Варлам Шаламов, который сам был узником лагерей и автором выдающихся прозаических произведений о сталинских лагерях, в своем первом письме к Солженицыну, номер журнала «Новый мир» с его рассказом ждала вся Москва. «Когда я взял одиннадцатый номер „Нового мира" и вышел с ним на площадь Пушкинскую, три или четыре человека за 20-30 минут спросили: „Это одиннадцатый номер?" — „Да, одиннадцатый". — „Это где повесть о лагерях? А где Вы взяли, где купили?"»
По его мнению, Солженицыну была знакома жизнь только «легких» послевоенных лагерей, а не убийственные реалии лагерей 30-х. Иван Денисович часто смотрит на мир глазами бригадира, «счастливчика», и в рассказе нет уголовников — самого страшного кошмара политических заключенных ГУЛАГа. Наоборот, «около санчасти ходит кот — невероятно для настоящего лагеря — кота давно бы съели».
С выходом «Одного дня Ивана Денисовича» и коротким периодом официальной славы Солженицына связан один важный момент, без которого оценка всей дальнейшей его жизни является упрощенной и ложной. Еще в 60-х Александр Солженицын начал постепенно превращаться из писателя в политика, который умел сочетать тактичность, продуманную компромиссность и тягу к безжалостно сильным ударам.
В этой связи отдельная тема — это переговоры с журналом «Новый мир» и его главным редактором, советским поэтом и ведущим представителем поколения шестидесятников, Александром Твардовским, а также те несколько лет после издания «Одного дня Ивана Денисовича», когда Солженицын неожиданно оказался на пике официальной советской литературы, и ему покровительствовал не только Твардовский, но и советник Хрущева Владимир Лебедев. На протяжении какого-то времени советского писателя Солженицына лелеяли, и ему протежировали.
В тот период несколько его произведений вышло многотысячным тиражом, а его пьесы ставились в театрах. Солженицына приглашали в Кремль на встречи партийной интеллигенции, а его произведения пользовались популярностью среди членов Политбюро и нравились даже Никите Хрущеву.
Обо всем этом Солженицын откровенно пишет в увлекательной автобиографии «Бодался теленок с дубом». Он не скрывал, что уже первый шаг (предложение напечатать Иван день Ивана Денисовича«) был хорошо продуман с политической точки зрения. Автор прекрасно осознавал, что после XXII съезда Коммунистической партии Советского Союза в 1961 году, на котором Хрущев после перерыва в несколько лет снова критиковал сталинизм, его «лагерный» текст, из которого он заранее сам вымарал самые спорные пассажи, может пригодиться Хрущеву. Так и произошло.
Но лавирование Солженицына на пороге мира советской номенклатуры, которое, в частности, привело его к вступлению в Союз писателей в 1962 году, не могло продолжаться долго. От своего слишком непредсказуемого окружения Солженицын скрывал буквально все: свое недопустимое в то время консервативное мировоззрение, слишком пылкие записи и то, что он начал работать над важнейшим произведением, которое вскоре должно было взорвать всю советскую систему — «Архипелаг ГУЛАГ».
Как ни хлопотал поэт Твардовский, в выдвижении Солженицына на государственную литературную Ленинскую премию было отказано, и это стало первым сигналом грядущих перемен. Затем с поста Генсека ушел Никита Хрущев, и последнюю точку в официальной деятельности Солженицына поставила конфискация его архива государственной полицией в 1965 году.
Диссидент и православный националист
Именно в этот короткий период «на пике» зародились те предубеждения, которые дали о себе знать в последующие десятилетия, во времена его диссидентства, вынужденного отъезда из России, неоднозначной деятельности на Западе, не столь триумфального, как задумывалось, возвращения в 90-е и в последние десятилетия его жизни в ельциновской и путинской России. Эти предубеждения до сих пор вызывают, по крайней мере в России, ожесточенные споры вокруг наследия Солженицына.
В тот период началось идейное расхождение между ним и той частью советской интеллигенции, у которой писатель в начале 60-х благодаря своим тактическим маневрам создал впечатление, что его литературные и гражданские усилия направлены на последовательную реформу советского общества в духе ХХ съезда Партии и на установление демократии. К этой интеллигенции относились не только шестидесятники из круга «Нового мира», но и литературные диссиденты, сплотившиеся вокруг Андрея Сахарова. Впоследствии к ним присоединилась и значительная часть тогдашних западных почитателей Солженицына, которые, что парадоксально, придерживались в основном левых взглядов.
Антилиберальная, националистическая и антизападная ориентация Солженицына проявлялась еще до его изгнания из Советского Союза в 1974 году. Многие из его основополагающих тезисов были сформулированы уже в «Письме вождям Советского Союза», опубликованном летом 1973 года, непосредственно после того, как он распорядился напечатать «Архипелаг ГУЛАГ» во Франции.
Помимо критики коммунистической идеологии, как правило, позитивно воспринимаемой на Западе, в письме можно найти и противоречивые моменты. Солженицын называет там социализм «жутким юмором XX века», пишет о нравственном упадке Запада, предупреждает об опасности скороспелой демократии в России и предлагает заменить отжившую коммунистическую идеологию, давно лишенную содержания, авторитарным порядком, основанным на православной нравственности.
После изгнания Солженицына из Советского Союза эти взгляды еще больше радикализировались и нашли отражение в его скандальной Гарвардской речи в 1978 году. В ней с миссионерским запалом он осудил Запад за его эгоцентризм, гедонизм и идейный упадок, а также подверг критике западную печать за ее влиятельность и вредность. Последней каплей стал визит Солженицына в Испанию, где он защищал режим генерала Франко и предостерегал испанцев от демократизации в ускоренном порядке. Неудивительно, что с тех пор он стал объектом для критики не только западной либеральной интеллигенции, но и части диссидентского движения в Советском Союзе и русской иммигрантской диаспоры.
Шаламов против Солженицына
Отдельно стоит сказать о критическом взгляде на Солженицына «не как писателя, а как политика» уже упомянутого писателя и очевидца ужасов ГУЛАГа Варлама Шаламова. Когда публикация рассказа «Один день Ивана Денисовича» принесла Солженицыну всемирную известность, Шаламов уже написал большую часть своих «Колымских рассказов», хорошо известных сегодня на весь мир. В них он отобразил советские лагеря как крайне отвратительный опыт, как место, которое никому не может дать ничего хорошего и каждая проведенная минута в котором портит человека.
В отличие от Шаламова Солженицын видит некую отдушину в жизни лагерного заключенного в солидарности между узниками и работе, которая приносит ему удовлетворение и может стать для него искуплением. Отчасти именно этим объясняется отказ «Нового мира» напечатать рассказы Шаламова, в отличие от рассказов Солженицына. В Советском Союзе произведения Шаламова впервые были изданы в 1989 году, через семь лет после смерти автора.
Несмотря на «историческую несправедливость», сначала отношения между двумя писателями были корректными и испортились только тогда, когда Шаламов заметил в антисоветской риторике Солженицына подверженность конъюнктуре.
Шаламова, который никогда не переставал восхищаться ранними 20-ми годами как периодом великого, хотя и утопичного культурного и социального подъема, раздражал тотальный антибольшевизм Солженицына, который впоследствии нашел отражение в его эпопее «Красное колесо». 30 августа 1964 года Солженицын предложил Шаламову соавторство в будущем «Архипелаге ГУЛАГ». Шаламов отказался и с тех пор считал его литературное творчество «оружием холодной войны». Солженицына, как и правую эмигрантскую печать, Шаламов обвинял в том, что они намеренно злоупотребляют «лагерной темой» и «наживаются на чужой крови».
Однако со стороны Шаламова все это был лишь тихий, но упорный внутренний монолог автора, загнанного в угол. Эти убеждения отражены в его неотосланных письмах и дневниковых записях. На реальную борьбу с Солженицыным у него не оставалось сил, так как все их без остатка он отдавал своей «новой прозе».
Солженицын режима и Солженицын правды
Сложная фигура Александра Солженицына вызывает в современной России бурные эмоции, живой интерес и споры. Дискуссия о его наследии до сих пор разделяет российское общество. Недавно разгорелись оживленные споры о том, ставить ли Солженицыну памятник в Ростове-на-Дону или не ставить. Из-за этого на улицы даже вышли сотни демонстрантов. Кстати, возможно, Солженицын и не возражал бы, ведь он сам нередко доводил общественную дискуссию до предела и вся его жизнь — как иллюстрация к библейскому изречению: «Не мир я вам принес, но меч».
Другое дело, что идеологи современного российского государства, которые легко и с удовольствием выбирают все то, что им выгодно, могут без труда воспользоваться именем Солженицына для манипулирования общественным мнением. Тем более что на склоне лет сам Солженицын дал понять: решения, предлагаемые Владимиром Путиным, не кажутся ему такими уж нереализуемыми.
С толикой демагогии можно сказать, что на самом деле Солженицын был близок к нынешнему российскому режиму: достаточно только выделить его критику ельциновских 90-х, изложенную в памфлетической книге «Россия в обвале», и его критику Запада, а также тот акцент, который Солженицын делал на специфике развития российского народа и роли православия в повседневной жизни.
Но точно так же вместе с Солженицыным современному российскому режиму могут ответить и его противники: ведь писатель всегда отстаивал децентрализацию, горизонтальное выстраивание государства с низов, поддержку провинции и деревни. Солженицын критиковал российские имперские падения и упорно подчеркивал необходимость покаяться и преодолеть коммунистическое прошлое. И будь Александр Солженицын сегодня жив, все это принципиально разводило бы его с путинским режимом.
Поэтому интересно будет узнать, как в России отметят столетнюю годовщину со дня рождения Солженицына. Это может о многом рассказать, в том числе о том, как его сегодня воспринимают: как писателя, как мыслителя, как стратега или политика, о том, насколько (если вообще) современная Россия проанализировала преступления коммунистической эпохи; какое влияние Солженицын оказывает на современное российское консервативное мышлении; и, наконец, насколько актуально для современной России требование Солженицына не жить во лжи.
Автор — русист и публицист