Чтобы предотвратить вмешательство России в украинские выборы в 2019 году, западные аналитические центры создали систему мониторинга вмешательства в избирательный процесс. В рабочую группу по украинским выборам входят Атлантический совет (Atlantic Council), Трансатлантическая комиссия по честным выборам, а также украинские организации StopFake и Центр Разумкова. Команда будет наблюдать, оценивать и раскрывать подрывные меры извне, а также — предлагать инструменты предотвращения подобных ситуаций. Как будет построена работа аналитиков на практике и с какими вызовами столкнется демократия из-за дезинформации и бурного развития соцсетей, «Апостроф» расспросил у научного сотрудника Atlantic Council Максима Эристави.
Апостроф: Каким будет механизм работы аналитиков группы по предотвращению внешнего вмешательства в украинские выборы, на что именно и как вы собираетесь реагировать?
Максим Эристави: Украина является тестовой площадкой для российских технологий вмешательства — дезинформации, пропаганды — уже очень давно. Это было еще до Евромайдана. С годами мы увидели, как идентичные технологии применяются в других демократиях на Западе, да и по всему миру. Мы решили, эти выборы ключевые не только для Украины как государства. Они важны для всего мира, потому что технологии вмешательства, которые будут применяться здесь, скорее всего, дойдут до выборов в других демократиях.
Мы собрали достаточно широкий круг партнеров как в Украине, так и за границей, и создали достаточно разную в направлениях группу. Мы смотрим не только на технологии вмешательства онлайн. В фокусе также кибербезопасность, например, атаки на Центризбирком, а также всевозможные военные угрозы или провокации, которые могут быть использованы, чтобы посеять хаос внутри страны. Или же для создания иллюзии, что правительство во время избирательного процесса ничего не контролирует.
— Дезинформация, на самом деле, очень мощный инструмент. Как вы проверяете сообщения на достоверность, и каким образом можно отвечать на такие атаки?
— Существование какой-то одной формулы ответа или алгоритма действий в ответ на дезинформацию — один из больших мифов. Создание дезинформации — это каждый раз эксперимент. Вообще вся эта индустрия — это большой стартап. Люди экспериментируют с обеих сторон — и те, кто создает неправдивые сообщения, и те, которые пытаются понять, как охватить это поле, ведь оно достаточно громадное.
Если несколько лет назад этим занимались лишь несколько правительств и организаций, то сейчас, к сожалению, эти технологии копируются абсолютно разными организациями. Мы даже видим правительства и режимы, которые не дружны к России, но, тем не менее, используют эти же технологии у себя дома. Так что дезинформация — это всегда микс.
Мы используем технологии и системы мониторинга, которые мы уже отработали в других странах, например, на выборах во Франции, Германии, Мексике, а также наш опыт предыдущих избирательных кампаний в Украине. Это технические инструменты для того, чтобы схватывать частицы информации, проверка ресурсов, всевозможные стартапы, с которыми мы работаем, социальные сети (мы напрямую работаем с Facebook i Twitter), также украинские партнеры.
— Давайте возьмем для примера фейк, который давно циркулирует в СМИ России и так называемых ДНР и ЛНР — об украинских фильтрационных лагерях. Какой алгоритм отслеживания источника? Вы сообщаете о том, что это фейк?
— Да, но подчеркну: наша задача — найти источники вмешательства в избирательный процесс в Украине извне. Разбираться внутри и мониторить агентов, которые занимаются дезинформацией здесь — это уже не к нам.
Как мы находим источники дезинформации? В первую очередь, мы следим не за самими СМИ и не за группами в соцмедиа. Это работало четыре-пять лет назад, сейчас уже нет. Тогда ты находил какой-то месседж, потом искал первоисточник и оказывалось, что это — большая группа, которая занимается повторением и усилением этого месседжа по системе. С того времени все эти операции стали намного умнее. Зафиксировать геолокацию или физическое присутствие таких аккаунтов или медиа уже невозможно.
Сейчас мы следим больше за месседжами. Например, мы цепляемся за месседж о лагерях, видим, что он «трендится», тогда мы отходим от него и ищем первоисточник. Чаще всего по геолокации они могут быть абсолютно разные, но иметь практически один и тот же месседж — то ли скопированный заголовок, то ли скопированный нарратив одной и той же истории.
Потом дедуктивным методом Шерлока Холмса мы доходим до первоисточника и можем сказать, что этот месседж появился в каком-то месте, была создана вот такая система распространения, и вот куда он пришел. Но это является манипуляцией, дезинформацией или неправдой, потому что мы проверяем фактаж по методу журналистики и криминальной аналитики. То есть правдиво ли это фото, не фотошоп ли это и так далее.
— Насколько в принципе эффективно сообщение о том, что тот или иной месседж был дезинформацией? Она очень легко и быстро распространяется, а у человеческого сознания есть интересная особенность: условно говоря, первое слово дороже второго — люди чаще верят тому, что услышат первым, и разубедить их даже в явной лжи бывает очень трудно.
— Я до сих пор верю, что любая аудитория не будет восприимчива к фейковой информации, если у них есть какое-то базисное понимание о том, что такое информация и как ее проверить. Всегда есть люди с заложенным наперед пониманием, какую именно информацию они хотят видеть. Естественно, им ты ничего не докажешь — они поверят тому, чему захотят. Большинство людей все же сомневаются и хотят узнать правду. Проблема сейчас в том, что мы не знаем, как проверить информацию в онлайне, ту, которую видим по телевизору. Для этого нужны базовые знания. Это работа таких проектов, как наш, и таких лабораторий по криминалистическому анализу дезинформации, которые есть у Атлантического совета.
В конце концов, опять же, это стартап-культура, мы имеем дело с этим всего лишь несколько лет. Да и журналисты — тоже люди. Они могут расшарить (англ. share — делиться, — «Апостроф») какую-то неправдивую информацию, потому что отличить ее сейчас намного сложнее, чем было раньше. Ты не можешь доверять фото, ты не можешь доверять звуку и даже видео. Но пока эта информация является цифровой, это помогает нам подцепить знаки о ее недостоверности.
— Какие наработки по противостоянию дезинформации уже есть из опыта предыдущих западных избирательных кампаний?
— Можно даже не идти так далеко,а вспомнить керченский кризис — он стал одним из наших стартовых кейсов в рамках проекта. Мы все помним, как важны первые 24 часа — это первый новостной цикл. Мы видели, что специально российская сторона посеяла очень много неразберихи в плане того, кто виноват и кто стрелял первым. Самая главная задача дезинформации — не убедить тебя, а посеять недоверие.
Мы разбирались в материалах, которые начали приходить самыми первыми — видео с кораблей, фото, спутниковые снимки и так далее, чтобы зафиксировать возможное местоположение этих кораблей. У нас получилась история, по сути, как любой детективный рассказ. Мы начали с факта, с того, что случилось, и начали слой за слоем анализировать: действительно ли все маленькие детали — правда? Мы пришли к той версии, которая на следующий день была вскрыта всеми: это была провокация российской стороны, всю остальную историю мы знаем.
Мы хотели бы, чтобы и журналисты были осторожные в первые 24 часа, и потребители информации знали: не все, что мы слышим в срочных новостях, может быть правдивым. Нужно подождать, проверить и, как всегда, со временем правда всплывает.
— Есть предположения, в какую сторону будет направлена дезинформация во время кампании по вмешательству?
— Это не будет прямая дезинформация. Самой опасной будет та информация, которая всплывает из невыраженных источников. Я имею в виду социальные медиа, странные веб-сайты со странными названиями, контекстная реклама, на которую ты переходишь и получаешь информацию, которая сеет сомнения. То есть мы смотрим на эти направления. Опять же, мы не хотим анализировать то, что происходит внутри Украины. Мы хотим найти источники извне, показать, что они пришли в Украину, осели, были распространены и дали какое-то влияние. Мы мониторим определенные сайты, месседжи, которые «трендятся» и которые подбирает кто-то другой, смотрим на то, что происходит внутри социальных сетей. Многие украинцы, например, продолжают пользоваться запрещенными соцсетями, особенно в регионах, где, вероятнее всего, ситуация будет нестабильной.
— Какие угрозы вы предвидите в военном плане?
— Хороший пример — это последние спутниковые снимки, которые зафиксировали скопление военной техники на границе с Украиной со стороны РФ. Это происходит не первый раз за последние четыре года, но такие вещи важны, потому что мы действительно можем проинформировать общественность о реальных вещах, которые происходят физически.
Еще один важный момент — возможные нападения на инфраструктуру. Очень важна кибербезопасность, ведь уже были атаки на ЦИК, энергетическую систему. Если погаснет свет, то много вещей пойдут не так, появится паника и так далее.
— Мы хотим, чтобы демократии в других частях мира знали, с чем они могут иметь дело в случае выборов. Это касается многих европейских государств, США, где идет расследование о российском вмешательстве в выборы в 2016 году, это Мексика и Бразилия на недавних выборах. Внешнее вмешательство существует, и мы хотим знать, куда развивается эта индустрия. Это новая отрасль, где люди могут экспериментировать.
Нам важно, чтобы это был продукт и инициатива, которую поддерживают и украинские партнеры. Ведь украинцы в первую очередь заинтересованы в том, чтобы знать, какие технологии вмешательства существуют, и как они могут быть использованы. Кроме того, без украинских партнеров мы не сможем поднять этот груз. Но что делать с этой информацией и как вы ее используете — это уже не наше дело.
— Вы будете сотрудничать с какими-то большими телеканалами, чтобы увеличить аудиторию, которая узнает об угрозах и вмешательстве? Ведь чуть ли не три четверти украинцев получают информацию из телевизора.
— Мы открыты ко всем и хотим партнерства с как можно большим количеством медиаорганизаций в Украине. Те люди, которые страдают от дезинформации чаще всего не всегда имеют регулярный доступ к интернету.
— Вместе с тем, как показывает опыт с Cambridge Analyticа, можно просчитать, как проголосует человек на выборах по нескольким десяткам лайков в социальной сети, либо же довольно легко склонить избирателя в нужную сторону. Не убивает ли это идею представительской демократии как таковой?
— Это действительно странно и, может, даже страшно, когда ты просто что-то гуглишь или общаешься в почте, а потом соответствующая реклама появляется у тебя в социальных сетях. Или, когда ты говоришь что-то рядом с телефоном, а потом видишь рекламу об этом. Эти же технологии используются абсолютно легально. Cambridge Analyticа показала лишь верхушку айсберга. Это не конспирология, эти технологии открыто используются во время избирательных кампаний в демократических странах. Они являются вполне легальными…
— И мы соглашаемся на них, ставя галочки в соглашении пользователя…
— Конечно, не прочитав все 150 страниц договора. Действительно, по поводу чистоты наших решений возникает много вопросов. Но, с другой стороны, никто не может сказать, является ли это настолько решающим фактором в принятии решения о том, как ты голосуешь.
В 50-60-х годах рекламодатели начали думать, что можно заставить людей покупать их продукт с помощью 25-го кадра или определенного цвета. Как показала практика последующих 30-40 лет, это не так. Цвет может повлиять, но он не является главным элементом, который ведет тебя к выбору. Кроме того, давайте не забывать, что купить какой-то сок или одежу намного легче, чем сделать какой-то политический выбор.
Влияние соцмедиа есть, и с их развитием оно будет возрастать. Но пока существует свобода выбора, и это все равно происходит, как процесс осознания и мысли в голове, лично я не верю, что это может быть единственным фактором, который приведет тебя к этому решению.
— То есть дезинформация пока не может убить представительскую демократию?
— Это большая опасность, потому что демократия — это ежедневная борьба за демократию. Демократия — это всегда процесс, а не финальная точка прибытия. И этот процесс зависит от дебатов и доверия внутри общества. Что делает дезинформация? Убивает дебаты и разрушает доверие между нами. Это то, с чем мы имеем дело в Украине, в США, в Германии, где угодно. И это самая большая опасность для демократии. Если мы не начнем принимать всерьез важность борьбы с дезинформацией, то рано или поздно окажемся в ситуации, когда у демократии уже не будет крови, чтобы функционировать. У нас не будет дебатов и доверия друг к другу.