«Монд»: С вашим положением на политической сцене все достаточно сложно. О позиционировании вашей партии «Народная воля» идут споры. Что об этом можете сказать вы сами?
Хуан Гуайдо: Как мне кажется, идеологический вопрос стал в некотором роде анахронизмом. Сегодня для Венесуэлы главное — это формирование политики социальной помощи, инклюзивности, независимости и равенства полов. Это крайне важно для самых незащищенных слоев населения страны. Другой приоритет — это экономика. Я выступаю за свободный рынок, независимое предпринимательство и конкуренцию.
Если проще, я — левоцентрист по социальным вопросам. Я разделяю значительную часть социал-демократических ценностей, в частности по вопросам разнообразия и достижениям в правовой сфере. В экономическом плане, можно сказать, что я — либеральный центрист.
Как бы то ни было, мне кажется, что говорить о Венесуэле с точки зрения правых и левых неправильно. Печальная действительность в том, что в стране были только грабеж и коррупция. Словом «народ» злоупотребляли для расхищения наших ресурсов. В этом нет идеологии. Настоящие проблемы касаются сейчас основополагающих ценностей человечества и демократии.
— «Народная воля» входит в Социалистический интернационал с 2015 года. Вас это не смущает?
— Если честно, мне кажется, что представители Интернационала не самым лучшим образом проявили себя по отношению к Венесуэльскому кризису. Они были слишком осторожны в критике диктаторского режима, поскольку рассматривали венесуэльскую проблему с точки зрения правых и левых. Не важно, принадлежат диктаторы к правым или левым, потому что они все равно остаются диктаторами и противниками демократии.
— Вы заручились поддержкой Дональда Трампа. Почему президент США продолжает грозить военным вмешательством?
— Вся эта история с вмешательством была переврана. Как нам кажется, она скрывает тот факт, что мы сегодня формируем настоящее большинство в стране с суверенным и законно избранным парламентом, который пользуется поддержкой США, а также Европы, Канады и латиноамериканских стран. Сейчас нас признали 60 стран. Поэтому сведение ситуации только к одной составляющей подрывает годы жертв и борьбы венесуэльцев за возвращение нашей демократии и свободы.
— Как бы то ни было, эта угроза звучала еще совсем недавно. Не становится ли она аргументом в пользу Николаса Мадуро?
— Сегодня нет ничего, что было бы в пользу Мадуро. Он зажат в угол. Вмешательство — единственный остающийся у него аргумент для воздействия на международное общественное мнение. Всем известно, что в Венесуэле нет гражданского противостояния, никто не пожертвует собой ради Мадуро. У него нет никакой народной поддержки. У него больше нет денег, потому что он сам и его окружение их разворовали. Поэтому он говорит о вмешательстве, чтобы представить себя жертвой. Но у него это не получается, за вычетом нескольких стран. Здесь важно подчеркнуть, что каждое решение, которое призвано покончить с этой узурпацией власти, будет принято венесуэльцами.
— Вас поддерживают порядка 20 европейских стран. Чего еще вам бы хотелось?
— Многого. Прежде всего, полного признания моих полномочий исполняющего обязанности президента, что включает в себя защиту венесуэльских активов. Вчера режим попытался перевести венесуэльские деньги на счет в Уругвай. По счастью, нам удалось остановить эту операцию. Нам совершенно необходимо защитить венесуэльские активы, поскольку наши противники уже разграбили более четырех ВВП страны за последние десять лет.
Так, например, у Европы имеется бесспорный опыт в сфере восстановления. Нам нужно полностью восстановить здравоохранение, транспорт, дороги, образование. Кроме того, за последние годы из страны уехали 3,3 миллиона человек. Как бы то ни было, у нас есть природные ресурсы и прочные социальные связи, которые позволят нам при международной помощи и поддержке экспертов и фондов восстановить страну безболезненным образом. Я в этом уверен.
— Армия — это столп режима. Что нужно сделать, чтобы она дистанцировалась от Николаса Мадуро и поддержала переходный процесс?
— Как следует из венесуэльской поговорки, верность военных изменчива. Переходный процесс не утверждается, а формируется. Сегодня одной из главных переменных этого переходного процесса действительно является армия. Что мы можем ей предложить? Мы уже дали ей гарантии и амнистию. Мы уже говорили ей, что она может сыграть роль в восстановлении страны. Иначе говоря, мы выдвинули большое число предложений.
— Многие годы венесуэльская оппозиция отличалась расколом и разнонаправленностью интересов. В чем ваше отличие?
— Мы не прекращали работать, верить и продолжать работать. В этом, наверное, заключается самое главное: мы — завершение очень долгого процесса. Мы едины и решительно смотрим в будущее. Мы достойная доверия альтернатива власти, которая следует конституции и пользуется поддержкой международного сообщества.
— Но в чем лично ваше отличие?
— Я всю жизнь настойчиво придерживался одного курса. Я — болельщик бейсбольной команды «Лос Тибуронес Ла Гуайра» [она ничего не выигрывала на протяжении многих лет], что означает, что я — оптимист по натуре.
— Однажды вы сказали, что понимаете «власть чавизма». Что она представляет собой?
— В 2016 году я сказал бы, что речь идет о политической силе, которая представляет 20-30% населения. Я бы даже сказал, что чависты представляют собой большую и влиятельную силу, могут побороться с другими партиями демократическим путем, победить на выборах или проиграть, но затем вновь рассчитывать на победу.
Сегодня их становится меньше с каждым днем. Они породили слишком много противоречий и отвернулись от демократии. Как бы то ни было, я считаю, что они необходимы для стабильного будущего страны. Я понимаю значимость военных и сделал им предложения. Точно так же я понимаю значимость чавистов и множества бывших чавистов. Все они важны для стабилизации переходного правительства и заключения хотя бы минимума соглашений, которые позволят Венесуэле сформировать сильные институты.