Интервью с историком Мирославом Филиповичем (Mirosław Filipowic) — сотрудником исторического факультета Люблинского католического университета, с 2013 года занимавшего пост директора Института Восточно-Центральной Европы, а с 2016 года — сопредседателя Польско-российской группы по сложным вопросам.
OKO.Press: Вы отказались от работы в Группе по сложным вопросам, помимо Вас из нее ушли еще несколько человек. Была группа и больше ее нет?
Мирослав Филипович: Сначала нужно сказать пару слов о том, как развивался этот процесс. Осенью 2016 года министерство предложило мне восстановить Группу, гарантировав, что я смогу свободно подбирать людей и составлять программу действий. Было единственное исключение: глава МИД Ващиковский (Witold Waszczykowski) в последний момент отозвал профессора Катажину Пелчиньскую-Наленч (Katarzyna Pełczyńska-Nałęcz) (социолог и политолог, занимающаяся восточноевропейской тематикой, заместитель министра иностранных дел в 2012-2014 годах, посол в России в 2014-2016 годах, директор программы «Открытая Европа» Фонда имени Стефана Батория, — прим. OKO.Press). В остальном в наши дела никто не вмешивался, давления по поводу состава группы на нас не оказывали.
Тогда основная проблема состояла в том, чтобы склонить Россию возобновить работу с ее стороны. Но потом все стало хуже. Институт Восточно-Центральной Европы, который должен был стать логистическим и организационным фундаментом Группы, оказался на грани закрытия, работы по превращению его в подчиняющийся МИД Государственный исследовательский институт затягивались, потом их вообще остановили.
Между тем в канцелярии премьер-министра появилась идея создать новый научный центр, занимающийся темой «Троеморья». Волнуясь за дальнейшую судьбу Института (а также Группы), я попытался связаться с главой дипломатии, которым стал уже Яцек Чапутович (Jazek Czaputowicz). Несмотря на мои усилия и просьбы председателя нашего Ученого совета профессора Анджея Шостека (Andrzej Szostek), министр иностранных дел не нашел времени на встречу с нами.
Я знаю, что МИД старался спасти результаты нашего труда, но 20 декабря 2018 года Институт Восточно-Центральной Европы закрыли. Нам сообщили, что Россией новый институт Центральной Европы заниматься не будет.
— Как Вы можете объяснить это решение?
— Я не понимаю, почему польское руководство не видит потребности в ведении диалога на тему расхождений, которые возникают в подходе к истории между Польшей и Россией, а также другими нашими восточными соседями. Мы видим курс, заданный новым текстом закона об Институте национальной памяти. Пункты, касающиеся Холокоста, в нем в итоге скорректировали, а пункты, касающиеся украинцев, оставили прежними. И уже появились первые инциденты.
Глава Люблинского воеводства подал запрос в прокуратуру о проведении проверки по поводу одного выступления историка Гжегожа Купряновича (Grzegorz Kuprianowicz) — живущего в Польше общественного деятеля украинского происхождения. На мой взгляд, в этом выступлении не было ничего опасного, но Купряновича неоднократно вызывали на допросы. Польское государство пользуется инструментами, которые ему дает этот неудачным образом измененный закон, но одновременно не может объяснить, чему это служит. Ведь если мы вступаем в спор с украинцами, а одновременно не предпринимаем никаких шагов к тому, чтобы наладить по меньшей мере нормальный диалог с теми россиянами, которые хотят с нами разговаривать, то такая восточная политика выглядит не слишком осмысленной. Я не нахожу этому рационального объяснения. Возможно, я наивен, но я ожидал, что после смены главы правительства и министра иностранных дел все будет развиваться в каком-то разумном направлении. Я, однако, ошибался.
— Какими были основные достижения Польско-российской группы по сложным вопросам?
— При профессоре Ротфельде (Adam Rotfeld) они были вполне внушительными: удалось наладить, с одной стороны, неофициальный, но с другой стороны, не ограничивающийся частными контактами диалог между видными историками и экспертами из Польши и России. Второе достижение Группы — это издание книги «Белые пятна — черные пятна. Сложные вопросы в российско-польских отношениях. 1918-2008 годы». Этот труд вышел на трех языках: польское и российское издание получились по-настоящему монументальными, а на английском опубликовали сокращенную версию работы. За нашим диалогом очень внимательно следили в разных точках мира, в том числе в Азии. Меня несколько раз приглашали в Корею, я до сих пор поддерживаю контакты с японскими историками: они хотят использовать наш опыт, чтобы начать диалог об истории между японцами и корейцами. Мир решил, что наш опыт может оказаться для него полезным. Это кажется мне особенно важным.
— Как выглядела работа с вашим участием, при новом правительстве?
— Ситуация стала выглядеть несколько сложнее. Для россиян мы были, скорее, не Группой по сложным вопросам, а экспертами, объединенными вокруг моей фигуры и вокруг Института Восточно-Центральной Европы. Сфера деятельности немного изменилась. Работа велась в основном в рамках Института. Вместе с академиком Чубарьяном (это человек, обладающий в Москве влиянием, у него есть доступ и к президенту Путину, и к министру Лаврову) мы создали учебное пособие для преподавателей истории в России и Польше.
Профессор Ротфельд и Анатолий Торкунов решили, что тексты для книги «Белые пятна — черные пятна» поляки и россияне будут писать по отдельности. Мы избрали другой метод: ученые работали над ними совместно. Это казалось невыполнимой задачей: как поляк и русский могут вместе создать текст о польско-российском прошлом! Однако при наличии доброй воли с обеих сторон это оказалось реальным. В России определенные политические проблемы возникали, а на нас никто не давил: мы сами решали, как будет выглядеть наш труд.
Работать было нелегко. С российской стороны с нами сотрудничали прекрасные беспристрастные и смелые (по крайней мере в большинстве своем) авторы, но потом началась серия переговоров с российским руководством. Это было сложно, но все получилось. Нам удалось не только выпустить совместный труд, но и позволить польским историкам поработать с российскими учителями, а российским ученым — с польскими. Мы ездили в российские школы, россияне приезжали к нам. Между преподавателями истории из двух стран завязалось сотрудничество.
В проекте принимал участие исключительно порядочный и знающий человек, отвечающий за разработку методов преподавания истории в России. В итоге мы издали два тома об истории польско-российских отношений в XIV- XIX веках. Третья книга, посвященная XX веку, уже написана, сейчас мы обсуждаем с академиком Чубарьяном последние замечания, поступившие от российской стороны.
— Со сложными вопросами варианта два: или мы ими занимаемся, или они начинают довлеть над нами.
— Да, и, к сожалению, сейчас начинает побеждать второй вариант. Я по характеру оптимист, не люблю сдаваться и отчаиваться, так что я думаю, возникшее пустое место со временем как-то удастся заполнить. Проблема только в том, что уничтожать легко, а создавать заново, восстанавливать очень сложно. Мы зря теряем силы и время. Кому мешал Институт Восточно-Центральной Европы — загадка. Хотя свои догадки у меня есть.
— Лучше сразу перечислить всех поименно.
— Ясно то, что решение принималось в канцелярии премьер-министра. Ответственность лежит на правительстве и правящей партии, потому что они за это голосовали. Кто был инициатором? Я думаю, что я не ошибусь, если назову профессора Вальдемара Паруха (Waldemar Paruch), который уже раньше, насколько я знаю, хотел получить Институт Восточно-Центральной Европы. Сейчас нам официально объявили, что это результат «реформы», заключающейся в подчинении канцелярии премьера нескольких аналитических центров: Западного Института, Центра восточных исследований и нового Института Центральной Европы. На мой взгляд, это имитация реформирования: вреда будет больше, чем пользы.