Обычно, когда ученые проверяют ту или иную теорию, им удается держать ситуацию под контролем. Однако в 1919 году, на исходе Первой мировой войны, британский астроном и физик сэр Артур Стэнли Эддингтон (Sir Arthur Stanley Eddington) такой роскошью похвастаться не мог. Он собирался проверить теорию относительности Альберта Эйнштейна в ходе солнечного затмения, которое можно было наблюдать лишь в нескольких тысячах миль от ближайшей лаборатории, обеспечивавшей точные измерения. Это было непросто. «Отправляясь в путешествие, чтобы понаблюдать полное солнечное затмение, астроном прерывает размеренное течение своей работы и вступает в жестокую игру с судьбой», — писал молодой Эддингтон. В его случае обеспечить полноценный контроль за ситуацией было еще труднее — из-за коварной погоды и войны.
Положение Эйнштейна также отличалось крайней неустойчивостью. В Берлине, привычном ему научном пространстве, воцарялся все больший хаос. Его лекции по теории относительности пришлось отложить из-за нехватки угля для обогрева университетских аудиторий. Временно находясь с лекциями в Цюрихе, Эйнштейн и там не обнаружил особого интереса к своей работе; на его лекцию об относительности записалось всего 15 студентов — и университет отменил мероприятие.
По Берлину трудно было понять, что война завершилась, к тому же истинный мир был возможен только после того, как воюющие страны договорятся о заключении соглашения, имеющего обязательную силу. В ходе переговоров обсуждалось создание Лиги Наций, а также разделение Африки и Ближнего Востока на новые колониальные владения. Пока ученые проводили свои исследования, победившие империи прибирали к рукам все новые земли.
Эти новые границы империй имели огромное значение для астрономов, планировавших экспедиции для наблюдения солнечного затмения в мае 1919 года. Первым шагом для Эддингтона и его коллеги, физика и астронома Фрэнка Уотсона Дайсона (Royal Frank Watson Dyson), было просто выяснить, где и когда можно увидеть затмение. Зона тотальности — место, с которого видно, как Луна полностью закрывает Солнце — обычно имеет несколько тысяч миль в ширину, однако затмение можно наблюдать только в течение нескольких минут (и то если вам повезет). Тень Луны проносится по поверхности Земли со скоростью более тысячи миль в час, и астрономы со своими телескопами и камерами должны оказаться в нужном месте в нужное время. Путь тотальности тянулся через Южное полушарие от Африки до Южной Америки. На выбор места для проведения наблюдений влияло множество факторов: насколько благоприятная погода в это время года? Насколько низко в небе будет проходить затмение? Имеются ли в этой местности пароходные и железнодорожные сети для перевозки астрономов и их тяжелой техники? Есть ли поблизости телеграфная станция?
В конечном итоге Дайсон и Эддингтон решили, что лучше всего отвечают этим условиям два места по разные стороны Атлантики — в распоряжении у каждого ученого будет около пяти минут тотальности. В одном из этих мест — бразильский город Собрал (Sobral) в 80 милях от побережья — было железнодорожное сообщение. Город располагался не совсем в центре зоны тотальности, поэтому период затмения длился на несколько секунд меньше. Однако данный недостаток с лихвой восполняли логистические преимущества. Считалось, что к маю в этой местности заканчивался сезон дождей, хотя поручиться за это никто не мог.
Другим местом наблюдения был выбран Принсипи (Príncipe), остров в 110 милях от западного побережья Африки к северу от экватора. Остров входил в состав имперских владений Португалии и славился экспортом какао. Развитая шоколадная индустрия означала, что раз в две недели туда ходил пароход из Лиссабона и что, скорее всего, на острове имелась инфраструктура европейского типа. Удаленность острова была на руку ученым, поскольку окружающие водные массы обеспечивали более стабильные температуры в течение дня и легкий обзор горизонта.
В 1918 году Дайсону на дорожные расходы была выделена одна тысяча фунтов (по нынешним меркам 75 тысяч долларов). Учитывая военное время, это был весьма внушительный грант — Дайсон решил, что на эти деньги сможет покрыть расходы обеих экспедиций, что являлось важной страховкой на случай непогоды или другого несчастного случая и резко увеличивало шансы на успех.
Договорились, что Эддингтон отправится на Принсипи в сопровождении Эдвина Т. Коттингема (Edwin T Cottingham), часового мастера, который в течение многих лет работал в обсерваториях с Дайсоном и Эддингтоном, поддерживая тамошние хронометры в рабочем состоянии. Тем временем наблюдения в Собрале вел Чарльз Дэвидсон (Charles Davidson), который имел репутацию абсолютного волшебника в обращении с механическими устройствами и научными инструментами. Дайсон мог полностью доверить ему любой механизм.
Оборудование, которое готовил Дэвидсон, включало три тщательно отобранных телескопа. Эддингтону требовались четкие изображения звезд, а не то, к чему обычно стремятся наблюдатели затмения. Поэтому команды решили использовать астрографические телескопы — специально разработанные для получения точных изображений еле заметных объектов. Дайсон пытался достать два телескопа такого рода, которые использовались в ходе предыдущих затмений. Один из них, установленный в Гринвиче, достать было несложно. Другой находился в Оксфордской обсерватории, которой руководил Тернер (H. Turner), самый яростный среди отечественных астрономов противник Германии. Мы не знаем, как Дайсон уговорил Тернера предоставить этот ценный инструмент в распоряжение экспедиции, главной задачей которой была проверка теории Эйнштейна, но каким-то образом ему это удалось.
Даже при наличии соответствующего оборудования такого рода измерения в 1919 году было чрезвычайно трудно осуществить. Поскольку Земля вращается, Солнце в фазе затмения и звезды тоже движутся по небу. Из-за этого, пусть даже речь идет о каких-то секундах, фотографические изображения получаются размытыми. Одним из решений этой проблемы является установка телескопа на ось и медленное вращение его в соответствии с движением Земли. Однако для экспедиции это не самый подходящий вариант: телескопы тяжелые и громоздкие, и их очень трудно передвигать — ненароком можно встряхнуть объектив или изменить наклон и тем самым испортить конечное изображение. Традиционным решением был коэлостат, своего рода «поворотное зеркало», которое Эддингтон уже использовал в прошлом.
Телескоп устанавливают горизонтально и обеспечивают ему устойчивость. Объектив телескопа направляют на зеркало коэлостата, которое регулируется так, чтобы изображение Солнца попадало в центр камеры. А потом во время затмения зеркало можно плавно поворачивать и таким образом сохранять четкое изображение в центре.
В Гринвиче имелся целый набор таких коэлостатов — их уже не раз использовали в экспедициях. К сожалению, эти приборы находились в эксплуатации очень давно, и на них нельзя было положиться. Как правило, модернизация этих приборов была незатейливым, однако довольно утомительным процессом, но первые приготовления к экспедиции происходили в военное время, и для выполнения прецизионной обработки требовалось соответствующее разрешение от Министерства военного снабжения. Так что в качестве резерва исследователи взяли с собой несколько маленьких четырехдюймовых телескопов — на всякий случай.
Участники экспедиций отнюдь не были пассивными наблюдателями, которые в ходе затмения пытаются обнаружить какие-нибудь любопытные явления. Их целью было проверить конкретный прогноз теории относительности Эйнштейна. Эйнштейн предложил взглянуть на звезду, которая, как кажется, находится у самого края солнечного диска (на самом деле эту звезду могут отделять от Солнца триллионы миль — просто в данный момент она оказалась на одной линии с краем диска). Изображение этой звезды передается лучом света. Когда поток света будет проходить рядом с Солнцем, искривление пространства-времени (создаваемое солнечной гравитацией) изогнет и этот световой луч. Тот, кто следит за изображением звезды с Земли, заметит его небольшое смещение относительно первоначального положения, что и является следствием изгиба. Общая теория относительности предсказывала точный угол между той точкой, в которой должна находиться звезда при отсутствии на ее пути солнечной гравитации, и той, где она окажется под ее влиянием. Этот угол измерялся в угловых секундах (одна-60-ая от одной-60-й градуса). По словам Эйнштейна, это изменение должно составить 1,75 угловой секунды. На фотопластинах, которые собирался использовать Эддингтон, данный показатель был равен примерно одной шестидесятой миллиметра.
Астрономам удавалось проделать эти точные измерения потому, что они старались учесть все факторы. Фотографии, сделанные во время затмения, подлежали сравнению с фотографиями того же поля звезд, где Солнце в фазе затмения уже не находилось перед ними. Ученых интересовала в первую очередь смена положения звезды — для этого им нужна была надежная точка отсчета. Пока Солнце продвинется по небу достаточно далеко, чтобы изображения не искажались под действием его гравитации, могут пройти месяцы.
Это означает, что вторую серию фотографий необходимо делать за несколько месяцев до или после самого затмения. Кроме того, при создании этих снимков должны использоваться те же самые линзы и фотографическая установка — все объективы немного отличаются друг от друга, и крайне важно убедиться, что кажущееся изменение местоположения звезды не связано с погрешностями другой линзы. Таким образом, фотографии звезд, которые исследователи собирались измерить, были сделаны в Англии теми линзами, которые они планировали использовать в экспедиции.
Желая как можно скорее передать предварительные результаты исследования домой, Эддингтон и Дайсон даже придумали специальный телеграфный код. Перед отъездом Эддингтон написал статью, в которой представил своим коллегам всю необходимую информацию, чтобы те знали, как интерпретировать результаты, пока экспедиция не вернулась назад. Эддингтон объявил о трех вариантах: отклонения нет; отклонение составляет 1,75 угловых секунд, как предсказывал Эйнштейна; либо это 0,87 угловых секунд — показатель, свидетельствующий в пользу ньютоновской гравитации и оспаривающий идеи Эйнштейна. Предложив подобного рода формулировку, Эддингтон поступил довольно хитро. Внезапно эксперимент превратился в открытую борьбу между Эйнштейном и Ньютоном — уникальный случай, когда этот выскочка немец мог сбросить с пьедестала величайшего мыслителя в истории. Эддингтон создал нарратив и захватывающий контекст, в рамках которого можно было представить результаты экспедиций.
Эддингтон торопился запустить свое шоу. В начале марта он отправился в путь, преодолел по океану пять тысяч миль и 26 апреля прибыл с Коттингемом к берегам Африки. Около недели мужчины провели в порту Святого Антония на острове Принсипи в поисках подходящих точек для наблюдений. Наконец, они выбрали плантацию Роса Санди (Roça Sundy Plantation) в северо-западной части острова, вдали от гор, над которыми обычно собирались облака — это было плато с видом на залив, расположенное на высоте 500 футов над уровнем моря.
Место и дата — 29 мая — оказались на редкость благоприятными. Как выяснилось, данное конкретное затмение должно было произойти прямо перед Гиадой, довольно ярким созвездием, которое идеально подходит для измерения отклонения Эйнштейна. Эддингтону были нужны как раз такие яркие звезды, чтобы их легко можно было разглядеть на фотографии. К тому же несколько звезд, в отличие от одной, могли продемонстрировать разные степени отклонения по мере их удаленности от Солнца: звезда прямо на краю солнечного диска должна была показать отклонение в 1,75 секунды; другая звезда, расположенная немного дальше — несколько меньший показатель; а самая дальняя звезда созвездия не должна была продемонстрировать почти никаких отклонений. Эйнштейн предсказал не только отклонение, но и то, как оно будет изменяться в соответствии с расстоянием от края Солнца. Наличие созвездия позволяло проверить и этот аспект его прогнозов.
Астрономам прошлых или будущих эпох, возможно, пришлось бы ждать подобных благоприятных условий столетиями или тысячелетиями. Гиады находятся в созвездии Тельца. Они составляют голову быка и расположены прямо возле сверкающей красной звезды Альдебаран. Звезды были названы так в честь пяти нимф, дочерей Атласа. Оплакивающие смерть своего брата они оказались на небе в непосредственной близости от сладострастного Ориона. Будучи одним из самых ярких звездных скоплений, Гиады видны невооруженным глазом и с древнейших времен привлекают внимание астрономов. Они относятся к созвездиям, размещенным на щите Ахилла, наряду с Орионом и Большой Медведицей. В представлении древних эти звезды выступали посланниками небесного царства.
У Эддингтона в отличие от Ахилла не было щита, на который он мог поймать эти звезды — уловить их смысл он мог лишь посредством телескопа. Чтобы проверить отклонение света, исходящего от этих звезд, ему пришлось направить телескоп в темноту полного затмения, когда температура окружающей среды падает, птицы перестают петь и (что особенно важно для Эйнштейна) звезды становятся видимыми.
В четверг 29 мая 1919 года в Собрале было облачно. Местное сообщество намеревалось превратить затмение в публичное мероприятие, и приготовления к нему шли полным ходом. Небольшая обсерватория, расположенная у края прохождения затмения, продавала билеты желающим посмотреть в телескоп. К началу затмения небо было затянуто плотными облаками. Когда передний край Луны коснулся солнечного диска (этот момент называется «первым касанием»), астроном Эндрю Кроммелин (Andrew Crommelin), сопровождавший Дайсона, предположил наличие 90-процентной облачности. Но она быстро стала сходить на нет, и в период тотальности Солнце оказалось в довольно большом просвете между облаками.
Все погрузилось в сюрреалистическую тьму, и астрономы приступили к работе. Один из бразильцев следил за часами и вслух отсчитывал секунды для того, чтобы можно было успеть сделать снимки. С помощью большого телескопа удалось поставить на выдержку девятнадцать фотографий, а с помощью небольших четырехдюймовых объективов — восемь. Небо было ясным на протяжении всего затмения; эксперимент прошел гладко. Ученые немедленно отправили домой телеграмму: «Великолепное затмение».
По другую сторону Атлантики почетные гости острова Принсипи приехали на Роса Санди утром в день затмения. И были встречены сильнейшим ливнем — под который британским подданным еще никогда не доводилось попадать и который был не типичен для того времени года. Он закончился около полудня, всего за несколько часов до затмения. Тучи, по словам Эддингтона, «едва не лишили нас последней надежды».
Во время первого касания Солнца не было видно за облаками. Лишь в 13:55 астрономы стали различать на небе его диск, преобразованный в полумесяц неумолимо наползавшей Луной. Он то показывался из-из облаков, то снова погружался в них. Даже в хороших условиях последние несколько секунд перед тотальностью описывались как «едва ли не болезненные». Мы можем только догадываться, что испытывали в тот момент ученые. По рассчетам, тотальность должна была наступить через пять секунд после 14:13. В тот момент астрономы превращались в машины, четко выполняющие последовательность запланированных процедур независимо от того, что они могли увидеть невооруженным глазом — это были машины, движимые надеждой и предвкушением. Эддингтон писал об этом так: «Мы должны были добросовестно выполнять нашу программу запланированных снимков». Все их внимание было поглощено телескопом. Коттингем следил за работой механизма коэлостата и вручал Эддингтону свежие пластины; Эддингтон убирал готовые снимки и вставлял новые пластины. После каждой смены ему приходилось делать секундную паузу, иначе движение могло вызвать крошечную дрожь, которая испортила бы изображение.
Когда тотальность закончилась, мир вернулся в свое прежнее состояние, как будто никакого нарушения естественного порядка не было и в помине. Эддингтон мог сделать передышку. Его короткая телеграмма Дайсону выглядела так: «Через облака. Не теряем надежды».
Было принято решение проявлять снимки на местах: в Бразилии и на острове Принсипи — но объяснялось это не одним только «нетерпением». Стеклянные пластины были слишком хрупкими и легко могли получить повреждения в дальней дороге. Проявка их на местах и проведение предварительных измерений, по крайней мере, гарантировали некоторые результаты, пусть и полученные не в самых совершенных условиях. На следующую ночь в Собрале Дэвидсон и Кроммелин отпечатали четыре астрографических снимка. Они были потрясены, увидев, что изображения звезд были слегка искажены, как будто менялся фокус самого телескопа.
Это изменение фокуса можно объяснить лишь неравномерным расширением зеркала за счет солнечного тепла. Показания шкалы фокусировки были проверены на следующий день: все это время они оставались неизменными на отметке 11 мм. Качество пластин оставляло желать лучшего. В ходе обычных наблюдений солнечного затмения этот эффект не принимался бы во внимание. Однако обозначенное Эйнштейном отклонение было настолько мало, что такого рода явление могло легко его поглотить.
Изображения с четырехдюймового телескопа, который захватили на всякий случай, оказались гораздо лучше. Так что надежда оставалась. В любом случае астрономам предстояло долгое ожидание. Им нужно было оставаться в Бразилии до июля, чтобы сфотографировать Гиады в тот момент, когда Солнце уже не стоит у них на пути. Эддингтон не был настроен сидеть и ждать. Хотя имелись веские технические причины для немедленного изучения фотографий, похоже, его стимул носил более личный характер. В течение шести ночей после затмения он с Коттингемом проявлял по две пластины каждую ночь. Результаты оказались не вполне удовлетворительными: «На первых 10 фотографиях практически не видно звезд. Изображения на последних шести, я надеюсь, дадут нам искомое; но все это очень досадно».
Все последующие дни Эддингтон провел над фотографиями, пытаясь провести точные измерения с помощью сложного устройства под названием микрометр. Даже учитывая легендарную математическую скорость Эддингтона, ему все равно потребовалось на это три дня лихорадочной работы. Эта задача оказалась сложнее, чем он ожидал, потому что изображения облачного неба заставили его использовать методы, отличавшиеся от запланированных ранее. Но в один прекрасный день на первой неделе июня 1919 года Эддингтон отложил в сторону ручку, которой делал свои расчеты. Ответ был получен: «Я понял, что теория Эйнштейна выдержала испытание, и отныне должно возобладать новое направление научной мысли».
Правда, это утверждение Эддингтона больше походило на самовнушение. Его предварительных расчетов было отнюдь не достаточно для того, чтобы убедить в полученных результатах его британских коллег. Для этого еще требовалось проделать большой объем работы. Эддингтон надеялся остаться на Принсипи, чтобы завершить часть этой работы, но его планы расстроились из-за проблем с местной пароходной компанией. Ему сообщили, что, если ученый не отправится в путь немедленно, он рискует застрять на острове на неопределенный срок. Губернатор Принсипи организовал для него и Коттингема места на последнем корабле, покидающем остров тем летом (SS Zaire). Вернувшись домой, Эддингтон оказался в новом мире «международной» науки, к которой официально относились «все, кроме Германии и Австрии». Между тем он привез с собой полный чемодан фотографий, тесно связанных с теорией, разработанной в Берлине.
Научные наблюдения не говорят сами за себя и не спешат раскрывать свои тайны. Чтобы убедить мир в правоте Эйнштейна на основе сделанных им заключений, Эддингтону требовались месяцы утомительных измерений и вычислений.
Дайсон и Эддингтон продолжали работать отдельно даже в ходе анализа данных. Вероятно, они полагали, что независимые измерения сочтут более надежными. Фотографии с острова Принсипи анализировались в Кембридже, а из Собрала — в Гринвиче. По всей вероятности, Эддингтон проводил измерения и расчеты для первых сам, тогда как Дэвидсон работал с персоналом Королевской обсерватории; перед членами экспедиции в Собрал стояла менее сложная задача. Поскольку им удалось сделать проверочные снимки на месте, они могли напрямую сравнивать их с фотографиями затмения. К тому же, в обоих случаях фотосъемка проводилась в одном и том же месте с помощью одного и того же телескопа. Ученым оставалось просто измерить расстояние, на которое сдвинулось изображение какой-то конкретной звезды при наличии солнечной гравитации.
Правда для этого мало было приложить линейку и прочертить линию на глаз. Измерения делались с помощью микрометра, который позволял оценить гораздо более крошечные расстояния, не доступные человеческой руке. Эти измерения требовали большой подготовки и терпения, но входили в стандартный набор практик астронома.
Эддингтону нужно было сделать дополнительный шаг. Ему не удалось получить с острова проверочные снимки, так что прямые измерения исключались. Ученому пришлось сравнивать изображение Гиад, полученные им во время затмения, с изображением этих звезд, сделанным тем же телескопом в Оксфорде. Но ему приходилось учитывать возможность того, что между этими двумя группами снимков существовала некоторая еле уловимая разница. Поэтому в обоих местах (на Принисипи и в Оксфорде) он сделал снимки другого звездного поля и, сравнив эти фотографии, мог понять, в чем эта разница состояла.
Вооружившись этой информацией, ученый мог использовать ее в своих итоговых измерениях. В ходе научных измерений крайне трудно избежать искажений или ошибок. Скорее, вся хитрость заключается в том, чтобы эти проблемы понять и исправить. Результатом экспедиции на остров Принсипи стали 16 фотографий, хотя из-за облачности полезными оказались только семь из них. К счастью, на всех семи наличествуют звезды с самым высоким прогнозируемым отклонением. Однако для надежного измерения в качестве соответствий требовалось как минимум пять звезд, а такую информацию предоставляли только две пластины. По крайней мере, эта информация носила последовательный характер, и среднее отклонение составило 1,61 угловых секунд, ± 0,30. Такая степень неопределенности была вполне адекватной, хотя и высокой. Прогнозируемое Эйнштейном отклонение составляло 1,75. Неплохой результат для первого измерения совершенно неизвестного физического явления, подумал Эддингтон.
Что касается итогов экспедиции в Собрал, то здесь положение спас четырехдюймовый резервный телескоп, взятый в последний момент. Семь из восьми снятых им пластин, давали превосходные изображения всех семи нужных ученым звезд. Измерения, проведенные на их основе, принесли гораздо лучшие результаты: 1,98 угловых секунд, ± 0,12.
Занятые бесконечными измерениями и рассчетами Эддингтон и Дайсон каким-то образом нашли время на то, чтобы подготовить почву для презентации результатов. Дайсон обратился в Совет Королевского общества с просьбой назначить на 6 ноября специальное заседание, на котором будут официально представлены результаты. Путь назад был закрыт. Тем не менее напрямую сообщить об этом в Берлин по-прежнему не представлялось возможным, поэтому исследователи поступили иначе. Голландский физик Хендрик Лоренц (Hendrik Lorentz) послал Эйнштейну срочную и краткую телеграмму такого содержания: «Эддингтон нашел отклонение звезд на солнечном диске предварительно между девятью десятых секунды [градуса] и удвоенной величиной».
К сожалению, у нас нет свидетельств очевидцев, которые находились рядом с Эйнштейном в момент получения телеграммы. Но зато потом он показывал телеграмму каждому, кто приходил в его квартиру, что дает нам возможность проследить реакцию ученого глазами окружающих. Илза Розенталь-Шнайдер (Ilse Rosenthal-Schneider), молодая студентка физического факультета, сидела с Эйнштейном за его письменным столом, просматривая книгу, полную критических замечаний по поводу его теории относительности. Внезапно Эйнштейн прервал их чтение, чтобы взять с подоконника какой-то документ. Он холодно заметил: «Это может вас заинтересовать» и протянул ей телеграмму Лоренца. Эйнштейн не мог думать ни о чем другом и был явно не расположен скрывать от других эту новость.
Именно такую позицию Эддингтон надеялся внушить своим британским коллегам в залах Королевского общества в Берлингтон-хаус на Пикадилли. Слушатели сидели на скамьях, а тем, кому не хватило места, теснились между колоннами вдоль стен. В этом зале присутствовал и Альфред Норт Уайтхед (Alfred North Whitehead), выдающийся философ и математик. Он так описал царившее в аудитории волнение: «Амосфера напряженного интереса в точности напоминала атмосферу греческой драмы».
На следующий день лондонская газета «Таймс» (The Times) опубликовала самый грандиозный научный заголовок в истории: «Революция в науке». Открытие приписывалось «знаменитому врачу Эйнштейну» (он не был ни тем, ни другим). В субботу вышла следующая статья с тем же названием и дополнением «Эйнштейн против Ньютона». Это было первое знакомство широкой публики с Эйнштейном, и ученый предстал перед миром именно так, как хотел Эддингтон: в роли мирного гения, который отбросил стереотипы немецкого милитаризма, характерные для военного времени.
Волна возбуждения перекинулась через Атлантику, и 10 ноября 1919 года «Нью-Йорк Таймс» (The New York Times) кричала с первых полос: «Ученые предвкушают результаты наблюдений за затмением». Важно оглянуться назад и вспомнить, что это было фактически первое упоминание «Таймс» об Эйнштейне.
Такой взрыв интереса, наконец, позволил Эддингтону и Эйнштейну писать друг другу напрямую. «Вся Англия говорит о вашей теории… это самое лучшее, что может произойти в научных отношениях между Англией и Германией», — писал Эддингтон Эйнштейну в том же году. Благодаря Эддингтону экспедиция стала символом немецко-британской солидарности. Эйнштейн, со своей стороны, решил бороться с милитаризмом в немецкой науке, повышая ставки. Это был великий момент для науки, разделенной войной, потому что некоторым ученым удалось превратить ее в единое целое.
Данная статья является отредактированным отрывком из книги Мэтью Стэнли «Войны Эйнштейна: как теория относительности победила национализм и потрясла мир» (Einstein's War: How Relativity Conquered Nationalism and Shook the World 2019), издательство Penguin Books.