Привет из аэропорта Хельсинки, где я жду свой стыковочный рейс обратно в США. Сейчас я смотрю в окно на взлетно-посадочные полосы — на земле снег, первый снег за эту поездку (и слава Богу!). Мои великодушные хозяева Евгений и Таня Водолазкины разбудили меня рано утром и посадили в такси, с которого начался долгий путь домой. Когда я прибуду в Новый Орлеан (в новый терминал!) сегодня вечером примерно в полночь, будет 24 часа, как я в пути. Вы можете быть абсолютно уверены, что я буду счастлив оказаться в своей постели под одной крышей со своей семьей.
О, что это была за поездка! Вчера Таня повела меня в магазин в Санкт-Петербурге, чтобы я купил русские подарки для Джули и Норы. Рядом был музей Достоевского, он же последняя резиденция писателя. Там в своем кабинете он написал «Братья Карамазовы». Увы, музей открывался только в 13:00. Я боялся, что мне не хватит времени без лишней спешки осмотреть Русский музей, расположенный на Невском проспекте, поэтому решил отложить визит к Достоевскому до следующей поездки в Санкт-Петербург.
Я зашел в магазин купцов Елисеевых, чтобы купить сладости для Джули и детей.
После обеда я прогуливался — нет, вообще-то тащился в ботинках, которые взял на случай, если выпадет снег, — по Невскому проспекту, а затем завернул к Русскому музею, посвященному русском искусству. Он расположен в бывшем Михайловском дворце и был основан Николаем II. Я надеялся увидеть знаменитое полотно Ильи Репина «Запорожцы пишут письмо турецкому султану».
Внизу я показал репродукцию, но прежде чем вы ее увидите, прочитайте послание османского султана, которое он якобы послал запорожским казакам в 1676 году, и их ответ:
«Султан Мехмед IV запорожским казакам:
Я, султан, сын Магомета, брат солнца и луны, внук и наместник божий, владелец царств — Македонского, Вавилонского, Иерусалимского, Великого и Малого Египта, царь над царями, властелин над властелинами, необыкновенный рыцарь, никем не победимый, неотступный хранитель гроба Иисуса Христа, попечитель самого Бога, надежда и утешение мусульман, смущение и великий защитник христиан, — повелеваю вам, запорожские козаки, сдаться мне добровольно и без всякого сопротивления и меня вашими нападениями не заставлять беспокоить.
Турецкий султан Мехмед IV».
Ответ казаков:
«Ответ Запорожцев Магомету IV
Ты, султан, чёрт турецкий, и проклятого чёрта брат и товарищ, самого Люцифера секретарь. Какой ты к чёрту рыцарь, когда голой жопой ежа не убьёшь. Чёрт ты, высрана твоя морда. Не будешь ты, сукин ты сын, сынов христианских под собой иметь, твоего войска мы не боимся, землёй и водой будем биться с тобой,… твою мать.
Вавилонский ты повар, Македонский колесник, Иерусалимский пивовар, Александрийский козолуп, Большого и Малого Египта свинопас, Армянский ворюга, Татарский сагайдак, Каменецкий палач, всего света и подсвета дурак, самого аспида внук и нашего… крюк. Свиная ты морда, кобылиная срака, мясницкая собака, некрещённый лоб, ну и мать твою ….
Вот так тебе запорожцы ответили, плюгавому. Не будешь ты даже свиней у христиан пасти. Этим кончаем, поскольку числа не знаем и календаря не имеем, месяц в небе, год в книге, а день такой у нас, какой и у вас, за это поцелуй в сраку нас!»
Сам холст огромный, размером почти со стену. Это любимая картина моего сына Мэтта, поэтому я пообещал, что пойду отдать ей должное. Я бы только за этим поехал в Русский музей, но прежде чем попасть в Санкт-Петербург, я посетил Третьяковскую галерею в Москве и был глубоко впечатлен выставленными там русскими картинами. Мало кто из этих художников известен в США. Меня тронула необычность их видения и ракурсы, которые они выбирали. Что-то мне подсказывало, что следующее, что стоит посетить после Эрмитажа в Санкт-Петербурге, — это Русский музей.
Это был правильный выбор. На самом деле, если бы не бесподобное «Возвращение блудного сына» Рембрандта в Эрмитаже, я бы сказал, что мне больше понравился Русский музей. Там было столько неизвестных мне работ! Я сделал много фотографий и напишу длинный пост об этом с графикой, когда вернусь в США. (Я замучился, пытаясь сделать фотографии на своей новой камере.) Просто скажу, что картины XIX и XX веков из этого музея стали для меня откровением. Когда русские рисуют в стиле импрессионизма, как это было в конце XIX века, они каким-то образом привносят в свои полотна вибрацию, которую никто не видит в европейских работах (или, что более вероятно, глазам западного человека стал настолько привычен французский импрессионизм, что это уже не впечатляет так, как раньше).
Для меня самыми захватывающими картинами были работы периода перехода от импрессионизма к абстрактному искусству, то есть работы символистов, кубистов и футуристов. Меня никогда особо не интересовала такая живопись, не знаю, почему, но эти русские работы открыли мне глаза. Мне очень понравился этот музей. Я собираюсь подумать об этом, и о том, что это говорит о русском характере.
Сейчас в музее большая экспозиция Ильи Репина. Я смог увидеть многие из его работ. Его реалистическая манера не мое, но были фантастические картины. Я вряд ли смогу хорошо их описать (к тому же скоро мой самолет пойдет на посадку) — лучше покажу, когда вернусь домой.
Пожалуйста, гости Санкт-Петербурга, не забудьте посетить Русский музей! У них даже есть несколько икон Андрея Рублева (хотя самая известная, «Святая Троица», находится в Третьяковке).
Долгую прогулку в темноте до квартиры Водолазкиных на Петроградской стороне я смаковал столько, сколько мог. Невский проспект заканчивается у Зимнего дворца. Я медленно шел по мостам через две реки, разделяющие путь к великой Неве, останавливаясь, чтобы осмотреть великолепную панораму: Зимний дворец справа, Петропавловская крепость слева. Нет никаких сомнений в том, что Санкт-Петербург — один из величайших городов мира.
Незадолго до того, как я добрался до их дома, я нырнул в крошечную булочную и купил две буханки бородинского — темного ржаного ароматного хлеба. Я еще не пробовал, но Женя Водолазкин рекомендовал его как классический русский хлеб, поэтому я решил привезти домой. Русский хлеб очень дешевый. Я купил две небольшие великолепные буханки за 1,25 доллара.
Хочу сказать кое-что о Водолазкиных. Я начал эпистолярную дружбу с Евгением четыре года назад, когда наткнулся на его великий роман «Лавр» и начал писать о нем в этом блоге. «Конфедерация дунцев» (A Confederacy of Dunces) — мой любимый комический роман; «Лавр» — мой любимый серьезный роман. Я надеялся когда-нибудь встретиться с автором и каким-то образом донести до него, как много значило его произведение для меня и для многих американцев, некоторые из которых пишут мне, чтобы сказать: они открыли православие через его страницы или углубили свои религиозные взгляды. Когда я планировал приехать в Россию, чтобы набрать материал для своей следующей книги, я написал Жене и спросил его, могу ли я пригласить его вместе с женой Таней на обед, когда буду в городе. Он настоял, чтобы я остановился у него. Кто может отказаться от такого предложения?
Квартира Водолазкиных — это именно то, чего вы ожидаете от двух российских ученых (Таня работает в Пушкинском Доме; ее специальность — церковно-житийная литература). В доме повсюду книги, а на полках и на стенах произведения искусства. Квартира очень теплая и уютная. Я не преувеличу, сказав, насколько добрыми и гостеприимными были для меня Водолазкины. Они страстно любят Россию, но также любят американцев и говорят, что надеются на большую дружбу между нашими странами. Я спросил об их прошлом визите в Нью-Йорк пару лет назад — их первый визит в США. Они были в восторге и не смогли остаться равнодушными к американскому гостеприимству.
«Мы должны учиться у вас, — сказал Женя — Русские ходят с закрытыми, темными лицами. А американцы так открыты».
Когда я сказал ему, что в США у ньюйоркцев есть репутация (думаю, незаслуженно) самых грубых к незнакомцам людей, Жене было трудно в это поверить. «Просто приезжайте в Луизиану и посмотрите, как мы, южане, относимся к нашим гостям», — сказал я. И я надеюсь, что они это сделают.
Сидеть за кухонным столом, есть борщ и пить водку — одно из самых ярких воспоминаний о моей поездке в Россию. Эти двое так нежны и так преданы своему делу и друг другу. И, конечно же, Богу: мы стояли за столом перед каждым приемом пищи, лицом к иконе над дверью кухни и молились о Божьем благословении по православному обычаю.
Самолет скоро приземлится, так что мне нужно будет заканчивать с этим. Я уверен, что буду больше писать о России, когда вернусь домой, но позвольте мне прямо сейчас сказать, как много для меня значило время, проведенного среди русских. Это великие люди, страстные люди, сложные люди — люди, пережившие трагедии и тяжело страдающие. Я хочу знать о них больше, намного больше. В Русском музее больше всего мне понравились изображения здоровенных славянских бояр и богатырей, — их я предпочту просвещению и неоклассицизму Петра Великого. Я интуитивно понимаю, что то, что дико и грубо в русской традиции, и является источником ее величия. Когда я закончу работу над своей книгой, я вернусь к книге Джеймса Биллингтона «Икона и топор» (The Icon and the Axe. An Interpretive History of Russian Culture, 1966) и, наконец, закончу ее — через 30 лет после того, как мне нужно было ее читать в старшей школе (у меня еще сохранился мой старый экземпляр этой книги). Русский народ мне очень интересен, тем более теперь, когда я побывал здесь. В нем еще больше тайн, но от этого он только дороже.
Спасибо, Водолазкины, и спасибо всем, кого я встретил в России, кто был так добр и гостеприимен с этим американским незнакомцем. Я вернусь.
(Если вы еще не читали «Лавра», я надеюсь, что вы это сделаете. А если вы читали «Лавра», посмотрите «Авиатора», его продолжение. Хотя действие разворачивается в ХХ веке, а не в средневековой России, как в «Лавре», это также прекрасно, хотя не знаю, может ли для меня что-нибудь превзойти «Лавра»).