Все разговоры в Нью-Йорке о том, когда жизнь вернется в нормальное русло. Но здесь упускается из виду главное: «нормальность» никуда не уходила, она просто сменила одежды. Мы сменили экономическое неравенство, выраженное в бедности, на неравенство иного рода, когда признак пребывания в нижней части социальной пирамиды — смерть от вируса. Настоящая проблема состоит не в том, когда мы вернемся к нормальности. Настоящая проблема заключается в том, что мы к этой нормальности вернемся непременно, нам от нее не убежать.
Исчезла вся та энергия, которая делала этот город необычайно пригодным для жизни, которая делала его желанным. Сейчас это просто огромное пустое пространство, где все недостатки проступают, как швы на плохо скроенной одежде. Закрытые магазины до сих пор украшены в честь Дня святого Патрика. Время остановилось в марте. Я — нью-йоркец по рождению, уехавший и вернувшийся семь лет назад. И вот — опять катастрофа, чрезвычайная ситуация, про которую можно сказать: мы стоим на краю, не прыгая вниз. Сколько их уже было: 11 сентября 2001 года (день, когда самолеты с террористами уничтожили небоскребы Всемирного Торгового Центра в Нью-Йорке — прим. ред.), финансовый кризис 2008 года, суперураган «Сэнди», а теперь еще и этот холодный ужас. Сегодня город больше похож на серую послевоенную Восточную Германию, это даже не раскаленный от паники Берлин в последние дни войны.
В штате Нью-Йорк заболеваний коронавирусом больше, чем в любой другой стране мира. На район большого Нью-Йорка приходится около половины всех смертей в США. Конечно, есть и другие очаги заражения, но если в Нью-Йорке умерших тысячи, то в некоторых штатах их единицы, а в большинстве — сотни. Эстрадные звезды скоро снова будут устраивать для нас благотворительные концерты, как после 11 сентября 2001 года. И опять эти звузды будут, как выразился публицист «с какой-то прямо свирепой нежностью демонстрировать, как отчаянно Америка любит Нью-Йорк». Когда этот город, словно старик, бормочет во сне, вспоминая лучшие годы, чаще всего он вспоминает ту доброту, которую люди проявляли друг к другу в том сентябре 2001-го года, с его голубым небом и теми маленькими любезностями, которые люди оказывали друг другу в городе — жертве террористической атаки. Придержать дверь, разрешить человеку пройти вне очереди, краем губ улыбнуться совершенно незнакомому вам человеку. Шик был в том, что всего несколько дней назад, [когда люди выбегали из горящих небоскребов], такая любезность с пропусканием другого вперед могла превратить вас в поджаренную дичь.
С вирусом все иначе. Мы рычим друг на друга, став врагами — ведь каждый является потенциальным носителем заразы. Этот больше не тот город, где люди уступали вам личное пространство без того, чтобы бросить на вас уничтожающий взгляд. Выйдите на улицу без маски — и кто-то обязательно на вас рявкнет. Вот два парня-латиноса шипят что-то по-испански на азиатку. Длинные очереди в продовольственный магазин, в которых каждый наблюдает зорко, как северокорейский пограничник, не прошмыгнет ли кто-нибудь без очереди. После 11 сентября никто и никогда не высмеивал Буша в воскресных программах и в вечерних новостях (Джордж Буш-младший был президентом в момент теракта 11 сентября 2001 года, и его не критиковали на ТВ в рамках национального сплочения, а оскорблять Трампа сегодня считается хорошим тоном — прим. ред.). Если мы когда-то и были едины, то явно не сейчас. Потому что сейчас мы не вместе, хотя губернатор Эндрю Куомо и утверждает обратное. А он сказал так: «От этого вируса не защищен никто. И мне сейчас все равно, насколько умными, богатыми и влиятельными вы себя считаете».
Это неправда. Вирус сконцентрировался в самых бедных кварталах Куинса и Бронкса, где живут латиноамериканцы и чернокожие. Смертность от вируса среди испаноязычных 22 человека на 100 000; среди чернокожих 20 на 100 000; а среди белых 10 на 100 000. По белым даже эта цифра обманчива, потому что в отдельных еврейских анклавах Бруклина, где живут хасиды, есть опасные очаги заболевания, а в районах, где живут белые люди с большими доходами, умерших нет вообще. Люди победнее чаще умирают дома, чем в больнице, и рост числа смертей на дому без каких-либо проверок и анализов говорит о том, что смертность от вируса на самом деле выше. В целом в Нью-Йорке вирус для латиноамериканцев и чернокожих в два раза смертоноснее, чем для белых.
В Нью-Йорке мы говорим на сотнях языков, но не говорим друг с другом. Об этом свидетельствует карта эпидемической обстановки по районам. Самый разнообразный город Америки, самодовольно фарисействующий об этом на каждом углу, также является одним из самых сегрегированных ее городов.
Нью-Йорк также является городом экономического неравенства, опережая по этому показателю все прочие города. В нем живет 70 миллиардеров — больше, чем в любом другом американском городе. (В Нью-Йорке также почти миллион миллионеров — больше, чем в любом другом городе мира.) Среди всех этих богачей живет самое большое бездомное население в Америке. Число нью-йоркцев, живущих за чертой бедности, превышает численность населения Филадельфии и Финикса. Если взять их всех целиком, эти бедняки составят седьмой по величине город в США. Миллиардеры финансируют сферу социальных услуг, а бедняки убирают дома и вывозят мусор миллиардеров.
Причины все те же. Жителей бедных кварталов обслуживают убогие государственные больницы, а не первоклассные частные клиники. У пациента с коронавирусом в опустошенном Бронксе в два раза больше шансов умереть, чем у заболевшего жителя «симпатичного» квартала. Проблема не в количестве, а в качестве здравоохранения. «Мы в режиме реального времени наблюдаем за расовым неравенством и пандемией бедности», — сказал один член местного законодательного органа.
Бедные люди страдают от сопутствующих заболеваний (они были у 86% умерших), особенно от тех, что вызваны плохим питанием. Например, от диабета, гипертонии и ожирения. В Южном Бронксе случаев гипертонии в три, а диабета в пять раз больше, чем в состоятельном нижнем Манхэттене. Такая же ситуация и с гриппом, который в этом сезоне убил в два раза больше людей, чем COVID-19.
Район Элмхерст в Куинсе мэр города назвал «эпицентром эпицентров». 64% его обитателей — латиноамериканцы, а средний семейный доход там составляет 75% от общего показателя по всему городу. Почти в 11% семей вместе проживает несколько поколений. А поскольку молодежь (она переносит вирус без симптомов болезни) и старики живут вместе, уровень заболеваемости там выше.
Если взять район Парк-Слоуп в Бруклине, то там одни из самых низких в городе показателей заболеваемости COVID-19 — на 56% ниже среднего показателя. Две трети населения Парк-Слоупа — белые, а семейный доход там в полтора раза выше среднего. Менее двух процентов семей живут вместе со стариками. Но когда главный санитарный врач указал людям с небелым цветом кожи на то, что для укрепления иммунитета во время пандемии следует прекратить пить и употреблять наркотики, его назвали расистом.
Это нормальное состояние. То экономическое неравенство, которое способствует разрастанию заболеваемости в Нью-Йорке, оно существовало в городе задолго до вируса, а COVID-19 просто расцвел на этой мрачной реальности. То, что происходит сейчас — гибель людей — происходило всегда, просто люди умирали медленнее. Такая ситуация заставляет усмехнуться над тем, что ученые мужи называют супер-вопросами: как найти баланс между здоровьем жителей города и его экономическими потребностями? И когда можно снова открыть его для бизнеса? Экономическое неравенство всегда убивало людей. А нынешний запрет бедным работать — запрет по указу мэра — только делает их еще беднее и еще больнее. Это медленная смерть, и она не учитывается в быстрой и легко поддающейся подсчету статистике смертей от коронавируса. Том Хэнкс благодарит по телевизору людей, которые доставляют еду, но и после этого мы все равно не станем платить им зарплату, на которую можно хотя бы прожить.
Власти Нью-Йорка обвиняют в том, что они поздно решили закрыть государственные школы. Многие богатые частные школы закрылись по собственной инициативе еще в начале марта. А мэр не закрывал огромную систему государственного школьного образования до середины месяца. Но не в образовательных целях, нет. Просто потому, что она выступает в роли центра социальных услуг для бедных детей, включая 114 000 бездомных учащихся.
Более половины учеников в государственных школах получают там питание, а для бездомных детей школа является единственным местом, где они могут постирать одежду и помыться. Через школы негласно осуществляются противозачаточные меры и проверки на венерические заболевания у детей из латиноамериканских католических семей. Школы заботятся о детях в течение дня, чтобы бедные родители могли работать. Для родителей школа является последней надеждой на то, что их дети не вступят в банды. Там они отдыхают от жестокостей, зачастую творящихся в их семьях. «Для многих детей школа является более безопасным местом, чем дом», — сказал один учитель. Закрытие школ стало «последней мерой», потому что в школе от вируса не спрячешься. В результате в Нью-Йорке произошел всплеск детского и семейного насилия. Этого можно было ожидать, и об этом все знали. Но посчитали сопутствующим ущербом (так в американских СМИ называли жертвы среди гражданского населения Ирака и других стран, которые случайно гибли при при атаках ВВС США на военные объекты — прим. ред.).
Город давно уже все решил. Во время пандемии страшного гриппа "испанки" в 1918 году, когда умерло 30 000 жителей Нью-Йорка, руководитель департамента здравоохранения потребовал не закрывать государственные школы, посчитав, что если дети будут вместе в школе, это будет менее опасно, чем если они будут сидеть в антисанитарных условиях своих тесных жилищ. Этот руководитель тогда также отметил, что у работающих родителей-иммигрантов нет времени заботиться о своих детях, и поэтому будет лучше, если о них позаботятся школы. Он тогда еще сказал, что больные люди не ходят в театры, когда плохо себя чувствуют, а вот на работу ходят.
То же самое можно сказать и про метро, которое продолжает работать круглосуточно и семь дней в неделю. Оно стало весьма эффективным средством для распространения вируса. Бедные люди не могут работать удаленно, как и в 1918 году. Нью-Йорк не закрывал государственные школы и общественный транспорт ни тогда, ни сейчас, хотя знал, что они станут рассадником вируса. Просто альтернатива показалась городу намного страшнее.
Я жил в развивающихся странах и знаю, что к этому можно привыкнуть. Ты богат, а они бедны, так устроена жизнь, в этом некого винить, не ты это сделал и не тебе это будет по силам исправить. Больше всего «открыть» Нью-Йорк мешает то, что в 2020 году уже невозможно это оправдать и объяснить в приемлемой с точки зрения политкорректности форме. Правда, мы "открываем" то, что надо бы закрыть, уже на протяжении 100 лет, но сейчас нам надо сделать это так, чтобы этот наш долларовый апартеид работал по каким-то правилам. И чтобы эти правила были пригодны для публикации в приличной форме в воскресной газете. А остальное — дело техники. Доставки и запуска.