После прихода к власти у Зеленского был шанс радикальной перезагрузки не только политической системы, но и гуманитарной сферы Украины. Курс его предшественника на консервативную триаду «армия — язык — вера» хотя и был популярен среди национальной интеллигенции и патриотических активистов, оказался провальным в масштабе страны, что подтвердили результаты выборов. Зеленский мог бы решить одну из ключевых разделяющих проблем, отобрав монополию на русский язык у России, включив его как часть исторического наследия в национальный канон. Однако новый президент, попытавшись угодить сразу всем и связанный своими противоречивыми обещаниями, утратил инициативу в гуманитарной сфере.
Языковой вопрос без ответа
Еще во время предвыборной кампании Владимир Зеленский осторожно очерчивал контуры либеральной языковой концепции, где украинский язык будет поддерживаться государством не запретами, а позитивным примером и льготами. Однако оппоненты не оставили ему свободы маневра — между турами выборов Верховная рада, где большинство имели сторонники Порошенко, приняла новый языковой закон, предусматривающий украинизацию всех сторон жизни общества.
После прихода к власти Зеленский не решился на пересмотр закона, несмотря на то, что внутри его команды и пропрезидентской партии «Слуга народа» сильны позиции сторонников смягчения языковой политики. Наиболее влиятельный «русофил» в его команде, спикер Верховной рады Дмитрий Разумков уже летом этого года вновь инициировал обсуждение языкового вопроса, призвав исходить при его решении из потребностей объединения страны.
Однако эти заявления Разумкова стоит рассматривать скорее как часть подготовки «Слуги народа» к местным выборам, на которых партии придется конкурировать в русскоязычных областях с Оппозиционной платформой Бойко — Медведчука и другими наследниками Партии регионов, традиционно считающимися защитниками русского языка на Украине (пророссийская оппозиция с прошлого года оспаривает языковой закон в Конституционном суде). Но дальше деклараций дело не пошло: Верховная рада не стала рассматривать законопроект одного из «слуг народа» Максима Бужанского о смягчении языкового закона, в котором, в частности, предлагалось перенести украинизацию школы на 2023 год. Впрочем, такая активность нардепа Бужанского тесно связана с местными выборами, он планирует выдвигать свою кандидатуру в мэры Днепра (экс-Днепропетровска).
Похоже, что Зеленский искренне рассматривал культурно-языковые проблемы как второстепенное, связанное исключительно с политическими спекуляциями явление. Это достаточно типичное представление для успешного человека с востока страны — вести дела на имеющем широкое хождение в мегаполисах русском и при этом отдавать языковую дань «кесарю», используя украинский при общении с государством. «Выучил украинский, когда ушел в политику» — это типичная история не только для Зеленского, но и Юлии Тимошенко, Виктора Януковича, да и, по большому счету, русскоязычного в быту Петра Порошенко.
Конечно, в украинской политике языковой вопрос занимал гипертрофированное значение, выполняя функцию беспроигрышной карьерной лестницы для профессиональных защитников чистоты «мовы» или «угнетенных русскоязычных». Однако возник он не на пустом месте, отражая неоднородность страны и сложные исторические реалии формирования нации. В своем знаменитом новогоднем обращении Зеленский настойчиво акцентировал внимание на том, что рядовым гражданам все равно, на каком языке признаваться в любви и под чьим памятником назначать свидания. Но этот подход не сработал, и президента обвинили в культивировании «идентичности оливье».
Пока публично президент апеллирует к объединительным ценностям, на практике государственная машина едет по накатанным рельсам с минимальной коррекцией. Примером может служить новый закон о полном среднем образовании, который сохранил языковые нормы, разработанные при Порошенко, оставляя русский язык фактически только в начальной школе. Увеличение квот для языков ЕС, включенное в угоду национальным меньшинствам Запада (венграм, румынам), выглядит издевательски для самого крупного языкового меньшинства, равно как и свобода выбора языка для частных школ, недоступных большинству населения Украины. Характерно, что непринятый законопроект Бужанского был направлен именно на уравнивание образовательных квот для русскоязычных и диаспор стран ЕС. Все это серьезно подтачивает лояльность русскоязычного населения юго-востока, искренне воспринявшего Зеленского как «своего» и обеспечившего ему сенсационные результаты на выборах.
Отсутствие серьезной коррекции в гуманитарной политике затрудняет и провозглашенную политику по реинтеграции неподконтрольного Донбасса, которому Минские соглашения гарантируют языковое самоопределение. Недавно Киев запустил русскоязычный госканал «Дом», вещающий на неподконтрольный Донбасс, однако этого явно недостаточно.
В ЛНР и ДНР невнятную языковую политику Зеленского используют для нагнетания антиукраинских настроений — недавно республики признали русский своим единственным государственным языком (ранее они поддерживали формальное двуязычие), а один из вузов Луганска был лишен имени Тараса Шевченко.
Томос, политика памяти и меньшинства
Попытки ухода от спорных тем, прикрываемые объединительной риторикой, характерны и для реакции новой команды на другие острые вопросы, доставшиеся Зеленскому в наследство от Порошенко. В некоторых случаях эта тактика срабатывает — так, из украинского информационного пространства практически ушла тема церковного раскола: пресловутый томос (документ о предоставлении автокефалии Украинской православной церкви), бывший главной новостью последнего года правления Порошенко, стал предметом в основном внутрицерковных споров. (Интересно, что главным критиком томоса стал Филарет, бывший глава Киевского патриархата, недовольный утратой своих полномочий и финансовых потоков в пользу Константинополя.) А индифферентный в религиозном плане Зеленский стремится выстраивать равноудаленные отношения со всеми конфессиями, даже приглашая папу римского поучаствовать в миротворчестве.
Подобные процессы происходят и в сфере исторической политики, декоммунизации и т.д. Опрос фонда «Демократические инициативы» к шестилетию политики декоммунизации показал, что в украинском обществе не сложилось консенсуса в отношении волны переименований и запретов, инициированных администрацией Порошенко. Скорее это говорит об актуальности старого раскола страны.
К запрету коммунистической символики позитивно относятся 32 процента украинцев, негативно — 34 процента; к переименованиям улиц и населенных пунктов — позитивно 29,9 процента, негативно — 44 процента; к осуждению СССР как тоталитарной державы — позитивно 33,9 процента, негативно — 31,3 процента %. Однозначно позитивно декоммунизация была встречена только на западе страны, негативное отношение превалирует на юго-востоке, особенно к переименованиям — больше половины респондентов.
Новая администрация стремится не раздражать общество форсированием этой повестки, не отказывается от достигнутого при Порошенко и не предлагает альтернативы. Важное свидетельство нового курса — смена руководства Института национальной памяти. Вместо историка-националиста Владимира Вятровича институт возглавил либеральный философ Антон Дробович. Однако законодательная база, на которую опирается институт, осталась прежней — например, в июле 2019 года конституционный суд подтвердил конституционность закона о декоммунизации.
Споры о топонимах и памятниках фактически спущены на места и решаются в судах (что вполне согласуется с политикой децентрализации). Одним из самых заметных региональных кейсов на эту тему стала тяжба вокруг переименования харьковского проспекта Маршала Жукова в честь генерала-диссидента Петра Григоренко. Смена названия была осуществлена в рамках политики декоммунизации в 2016 году по инициативе харьковского губернатора Райнина, противником переименования был мэр Харькова Кернес. Вскоре после смены власти в Киеве харьковский горсовет, контролируемый Кернесом, проголосовал за возвращение проспекту старого названия. Проспект переименовывали туда и обратно, пока точка не была поставлена в суде в пользу сторонников Григоренко (решение было принято на основе соответствия переименования закону о декоммунизации).
Аналогичная история произошла и в Киеве, где окружной суд 25 июня 2019 года по иску малоизвестных организаций — Антифашистской правозащитной лиги и Еврейской правозащитной группы — отменил решения киевского городского совета (2016-2017) о переименовании Московского проспекта и проспекта Ватутина в честь лидеров ОУН-УПА (запрещенные в России организации — прим. ред.) Степана Бандеры и Романа Шухевича соответственно, однако в декабре того же года Институт национальной памяти выиграл судебную апелляцию (она была подана еще при руководстве Вятровича), и проспекты остались носить имена украинских националистов.
К слову, в отношении к личности Бандеры, вокруг которого десятилетиями ломают копья украинские политики, также ярко проявляется стремление Зеленского уйти от острых тем. Еще во время избирательной кампании на неизбежный вопрос о Бандере Зеленский осторожно ответил, что лидер ОУН является героем для части страны и это «нормально и классно».
Вернувшись к этой теме спустя год, Зеленский продемонстрировал, что стремится скорее оставить все как есть, в надежде на то, что жизнь сама расставит акценты: «У меня не может быть отношения к таким людям, к таким событиям из таких времен, о которых мы с вами читаем, но мы там не жили. Не может быть просто личного отношения… У нас от героя к врагу — один шаг. Вы же понимаете отношение к истории Степана Бандеры [на востоке Украины]. Нет однозначности. Не надо, мне кажется, провоцировать украинское общество и отвечать на те вопросы, на которые должно ответить время».
Такой нейтральный подход вряд ли удовлетворит радикалов с обеих сторон, но вполне соответствует неоднозначным настроениям общества — по данным опроса группы «Рейтинг», к Бандере позитивно относились 36 процентов респондентов, негативно — 34 процента, а 31 процент затруднялись дать какую-либо оценку.
Сложнее дело обстоит в отношениях с западными соседями Украины. Форсирование Порошенко национал-консервативной повестки в 2017-2018 годах привело к конфликтам с Венгрией из-за языковых прав венгерской диаспоры в Закарпатье; к «войне памяти» с Польшей по вопросу героизации украинских националистов, которых в Варшаве считают организаторами этнических чисток поляков в годы Второй мировой войны. Характерно, что Порошенко первоначально ставивший евроинтеграцию выше националистической мобилизации, в первые годы правления многое сделал для гармонизации отношений с Венгрией и Польшей.
Зеленский пытается смягчить отношения с западными соседями: закон об образовании скорректирован в сторону увеличения квот для языков стран ЕС, обсуждается создание национального избирательного округа для венгерского меньшинства в Закарпатье, гарантировавшего бы ему представительство в парламенте. Во время визита в Польшу, на памятные мероприятия в Освенциме, Зеленский говорил о поиске объединяющих моментов в сложной украинско-польской истории и солидаризировался с Варшавой в ее споре с Москвой о трактовке событий начала Второй мировой войны. Однако глобально изменить ситуацию у Зеленского вряд ли получится, пока у власти в Польше или Венгрии остаются политики, эксплуатирующие национал-популистскую повестку. Сократить поток гастарбайтеров, питающий польскую украинофобию, или стремление закарпатских венгров к сближению с исторической родиной из-за более высоких стандартов жизни в ЕС Зеленский не может из-за очевидных экономических причин.
Зеленский теряет страну
При всех возможных претензиях к политике Порошенко его идеологическая платформа была внутренне цельной и непротиворечивой: радикальный отказ от советского прошлого и связей с Россией, построение мононационального унитарного государства со своим пантеоном героев и государственным языком (при всех формальных реверансах в сторону демократических стандартов Европы). За этой идеологией стояли чаяния поколений украинских интеллектуалов, прежде всего их наиболее непримиримой к советскому проекту Украины части (в защиту Порошенко на Западе выступают прежде всего организации украинской диаспоры). Провал Порошенко был связан скорее с вопиющим несоответствием между провозглашаемыми идеалами и оппортунистическо-лицемерной политической практикой, лишившей его массовой поддержки.
Оппоненты Порошенко из пророссийского лагеря также опираются на влиятельную идеологию братства славянских народов, замешенную на советском ресентименте, на поддержку которого работает вся пропагандистская машина Российской Федерации. Их позиции были поколеблены крахом режима Януковича, событиями в Крыму и конфликтом в Донбассе, однако остаются сильными среди русскоязычного населения юго-востока.
Зеленский ворвался на территорию украинской политики как представитель «третьей силы», в его пользу играл факт вхождения в активную жизнь новых поколений украинцев, сформировавшихся уже в независимой стране и уставших от идеологических дрязг, мешающих модернизации. На волне недовольства как националистическим, так и пророссийским истеблишментом вокруг него образовалась стихийная центристская коалиция, которой был выдан колоссальный кредит доверия. Зеленский обещал всех примирить, однако уже сейчас становится ясно, что при всей благонамеренности компетенций у его команды для этого не хватает.
Проекты инклюзивной Украины для всех, которая перехватывает инициативу у России на постсоветском пространстве, похоже, сданы в архив под напором повседневных проблем: как накормить страну, как не дать ее растащить олигархам. Янукович пытался законсервировать УССР, Порошенко — перестроить Украину по грузинско-прибалтийскому образцу, что собирается делать Зеленский, сегодня уже непонятно. Вместо нестандартных решений, которыми так изобиловала его предвыборная кампания, или хотя бы сложных компромиссов Зеленский избрал тактику уклонения от сложных вопросов, в итоге разочаровывая всех. Как профессиональный актер, он дошел до последней страницы сценария и теперь пытается импровизировать, но публика уже начинает расходиться.