Бесспорно, при Дональде Трампе на посту президента позиция Соединенных Штатов на Ближнем Востоке значительно ослабла. Основу для этого заложил еще Обама, однако полностью свои позиции в регионе, в прямом и переносном смысле, США оставили при нынешней администрации. Америка Трампа по-прежнему «усмиряет» те страны, которые считает, как правило, исходя из собственных субъективных норм, проблемными, и делает это с помощью санкций и тому подобных агрессивных шагов. Однако из-за фактической экономической самодостаточности всего не западного мира все меньше стран боятся этих мер. Кроме того, эти страны с каждым днем более явно вообще игнорируют мнение США, в том числе в геополитике. Уход США с Ближнего Востока и из Северной Африки почти мгновенно возродил к жизни властные амбиции потенциальных региональных гегемонов и традиционных местных «малых» держав.
Новый геополитический треугольник
Совершенно явно растут амбиции Турции. Это подтверждают, прежде всего, ее действия в Сирии и Ливии. В Сирии Турция, аргументируя необходимостью минимизировать курдскую угрозу, старается усилить свое влияние на севере страны. В целом действуя по модели, ранее опробованной на украденной у Сирии провинции Искендерун, Анкара добивается присвоения провинции Идлиб на сирийском северо-западе. Что касается действий Турции в Ливии, то там ею движет, прежде всего, желание распространить и усилить свое влияние в Восточном Средиземноморье. Турция, прикрываясь «взаимностью» между братьями-мусульманами*, ведет свою борьбу и умело выбирает союзников, среди которых и простые наемники и высокопоставленные политики. Анкара настроена на перспективу турецко-ливийского пакта о влиянии на отдельные регионы Восточного Средиземноморья. В основном все они (Кипр, Греция, Израиль и так далее) интегрированы в разные крупные «защитные» объединения (ЕС, НАТО, стратегическое сотрудничество с США и тому подобное). Поэтому от Анкары, как ведущего члена турецко-ливийской «команды», можно ожидать либо упорных попыток (или серии попыток), либо решительных и прямых действий, которые приведут ее к цели, скорее всего, если не в ущерб этим субъектам, то как минимум к их неудовольствию. На первом этапе Турция может только прощупывать почву, чтобы понять, насколько далеко ей позволит зайти та или иная страна или международная организация. Затем Турция может проявить «повышенный интерес» к некоторым сырьевым базам, а также попытается еще больше закрепиться в сферах влияния и подготовить плацдарм для возможных дальнейших действий.
В этой связи нельзя не отметить, какие шаги Турция предпринимает «в глубине» Ближнего Востока. Например, в Северном Ираке (там Турция де-факто ведет военную операцию против местных курдских отрядов) или Азербайджане (в связи с недавно снова вспыхнувшим конфликтом между Баку и Ереваном из-за многолетнего спора вокруг Нагорного Карабаха). Также Анкара латентно действует в Ливане, сохраняя потенциал для дальнейшего «развития». Там Турция ориентируется на местные гипотетически и реально симпатизирующие ей группы и использует сразу несколько техник. Она апеллирует к общему происхождению и культуре (турецкое меньшинство на севере страны), а также привлекает этнически пусть ей и неблизкие (арабские) местные сообщества (Бейрут, Триполи, Сайда) благодаря идеологическо-религиозной близости. Скорее всего, турки также координируют свои действия с Катаром и опять-таки на основе общих «братскомусульманских»* ценностей. Кроме того, свою роль тут играет противостояние с местными «конкурентными» ваххабитскими структурами влияния, прежде всего, из Саудовской Аравии и других стран-членов Совета сотрудничества арабских государств Персидского залива (GCC) (кроме Катара). Турция стремится привлечь на свою сторону как можно больше ливанских суннитов, и это вызвано не только тем, что Саудовская Аравия покинула регион (как и США). Просто это еще одно проявление более масштабной борьбы двух суннитских идеологий («Братья-мусульмане»* против ваххабитов), представителями которых является как раз Турция с одной стороны и Саудовская Аравия с другой. Немаловажную роль тут также играет конкуренция между Катаром и Саудовской Аравией, а также борьба за новый облик главной ливанской суннитской партии Mustaqbal, которую возглавляет сын Рафика Харири, давнего протеже саудовцев.
Сама Саудовская Аравия, судя по всему, в основном только защищается, что можно объяснить внутриполитической обстановкой, вызванной затянувшимся переходом (абсолютной) власти от (формально) правящего королевского института, представленного реально не правящим и больным королем Салманом, к Мухаммеду ибн Салману. Именно внутренняя борьба за власть, экономическая реструктуризация, на которую пришлось пойти в основном из-за падающих цен на нефть (а это значительно меньшие бюджетные поступления, чем те, к которым королевство давно привыкло) и трудное «послабление» общественных норм мешают Саудовской Аравии полностью сосредоточиться на своем международном политическом влиянии, интригах и управлении «своими» политиками в зонах ее влияния. Саудовская Аравия по-прежнему остается важным региональным игроком, но ослабление ее реального влияния (в регионе все меньше прислушиваются к ее желаниям) в какой-то мере обусловлено ослаблением влияния США. Тем не менее остается под вопросом, готовы ли будут сунниты в этом регионе сменить первоначальную, связанную с Саудовской Аравией идею или идеологию «ваххабитски» строгого ислама на «рабочий» и «модернистский» (хотя также весьма строгий и ригидный) ислам братьев-мусульман?
На секуляризм ставку теоретически может сделать Египет, по крайней мере на официальном правительственном (или «президентском») уровне. Связи Каира с Соединенными Штатами остаются непоколебимыми, но при этом можно сказать, что по мере того, как влияние США в регионе слабеет, внешняя политика Египта становится все более независимой. Это сопряжено не только с тем, что страна ищет собственное лицо и соответствующую позицию в своем регионе, то есть Северной Африке и Восточном Средиземноморье. Свою роль играет растущая экспансивность и желание применять вооруженные силы за рубежом. Именно поэтому Египет готов задействовать войска в Ливии или отправить военный контингент в Сирию. Пожалуй, не лишним будет добавить, что хотя «авторами» египетского секуляризма выступили американцы (это они «создали» президента Ас-Сиси), Каир реализует свои внешнеполитические амбиции (под знаменем секуляризма, то есть против тенденций к исламизации Турции и стран Залива) в регионе, координируясь с Россией.
Таким образом, три новых ближневосточных «властных гегемона» образуют интересный геополитический треугольник. На фоне объединяющей их суннитской веры (а во многом и культуры) выделяются их амбиции, которые они облекают в совершенно другие идеологические формы. Также нельзя однозначно сказать, насколько нынешнее «беспризорное» состояние, к которому привело ослабление американского влияния в регионе, подтолкнуло их к реализации собственных властных целей. Действительно ли они увидели шанс для себя в возникшем вакууме или же просто ищут свое лицо? А может, они стремятся превентивно охватить своим влиянием дополнительные области просто для того, чтобы в будущем тем самым улучшить свои позиции на переговорах или превратить эти области в буферную зону в случае внешней угрозы (ее может представлять и точно так же рассуждающий соперник)?
Все это связано с еще одним общим явлением. Каким бы спорным ни было американское влияние, не всегда продуманное, часто нелогичное, реализуемое бесцеремонно и порой даже грубо, оно привносило в регион определенную предсказуемость и порядок. Теперь этот порядок медленно, но верно разрушается, и каждый игрок (прежде второстепенный или «вспомогательный») пытается отхватить для себя от прежней системы кусок побольше. Я допускаю, что мотивы у них разные (от чисто захватнических до превентивных), однако в результате воцаряется атмосфера всеобщей настороженности и подозрительности, хотя одновременно ощущается потребность (как раз «превентивно») вести диалог. Но в неразберихе, которая неизбежна, «превентивное» с точки зрения одного быстро превращается в «агрессивное» с точки зрения другого… В таких условиях обострения разных (в лучшем случае высосанных их пальца) конфликтов не только неизбежны, но и логичны и понятны.
Россия — Франция — Китай
Американскую пассивность и нежелание больше активно действовать на Ближнем Востоке видит и Россия. Первым подтверждением тому стало ее полномасштабное военное вмешательство в сирийский конфликт в сентябре 2015 года. С тех пор Москва (будь то напрямую, либо благодаря группе Вагнера, к которой «она не имеет никакого отношения») записала на свой счет еще несколько относительно успешных операций, в том числе крупных и заметных, таких как в Ливии, или мелких и территориально (пока) нелокализованных, как в других регионах Африки (например, в Центрально-Африканской Республике, Свазиленде или Танзании). Активно и заметно Россия недавно включилась в качестве посредника в ненадолго оживший конфликт между Арменией и Азербайджаном. Москва действует продуманно, формирует собственную привлекательность на разных уровнях, но, главное, проводит последовательную внешнюю политику, и все это прямо противоположно тому, что в выше описанных регионах в последние десятилетия творил Вашингтон. Способность Москвы оценить обстановку и отреагировать в духе реальной политики свидетельствует не только об ассертивности и целеустремленности, но и о желании надолго прочно закрепиться и продолжить осваивать то, что само «идет в руки» и осталось без присмотра. Современная российская внешняя политика отличается многовекторностью (она охватывает Израиль и Иран, Турцию и Саудовскую Аравию, Дамаск и в перспективе, вероятно, даже Бейрут), и в этом заключается ее огромное преимущество.
Подобному подходу России Франция может только тихо завидовать. Она явно не собирается отказываться от своей постколониальной политики, но во многих случаях ведет ее наивно. Франция по-прежнему позиционирует себя как мощную военную державу (в Ливии и Черной Африке), также сильную в культурном отношении (организация Francophonie), экономике и дипломатии (так, Франция стремится вести диалог с Россией, Ираном и Китаем). Но из всех западноевропейских стран Франция, как и Великобритания, вызывает огромную ненависть у жителей Азии и Африки. При этом Франция все еще остается (хотя и на закате) державой с максимальным числом контактов в третьем мире, определенным влиянием и многовекторной политикой. Она охватывает территорию от Ирана и Залива вплоть до Северной и Черной Африки. Иногда Франция идет на удивительные вещи, как, например, соглашение Парижа с Москвой по Ливии. Но в современном мире парадоксы — частое явление. Точно так же «почти воюют» друг с другом члены НАТО Турция и Греция, а Франция и Италия зачастую очень по-разному смотрят на проблему Ливии. Несомненно, особый этап в карьере Макрона — это нынешние «странные» шаги в отношении Ливана. Сначала неожиданный визит, несущий едва заметный отпечаток колониального покровительства, всего через несколько дней после разрушительного взрыва четвертого августа. Затем судорожные попытки не только оказать гуманитарную помощь стране кедров, но и повлиять на дальнейшие политические события там. Театральность и помпезность всего этого в сочетании с желаниями Запада, стран Залива и, вероятно, Израиля, касающимися будущего Ливана, в итоге производят неоднозначное впечатление. Сам Эммануэль Макрон не выглядит автором собственной (достойной «постколониальной») политики, как будто он (и Франция) сам себе не хозяин. Скорее он напоминает статиста, поставленного там, где США слишком выделялись бы. Конечно, это только предположение (или, как я написал, впечатление), и ближайшие дни и недели прояснят ситуацию с Ливаном.
Массу вопросов вызывает Китай. Как я уже писал в предыдущих статьях, китайская помощь, инвестиции и экономическая деятельность вызывают большой интересе даже у тех, кто еще не наладил подобное сотрудничество с Поднебесной. Проблема в том, что в большинстве случаев всю деятельность китайцы перепоручают местным партнерам китайских компаний или их представителям. Что касается прямого китайского участия и присутствия на Ближнем Востоке, то Пекин сохраняет большую осторожность. Поэтому большинство проектов застревают на стадии деклараций, меморандумов о взаимопонимании и договоров о том, что «мы договоримся». Причин на то несколько. В некоторых областях по-прежнему фактически идет война, или обстановка остается напряженной (провинции Сирии, Ливии), царят нестабильность и беспорядки (Ливан, Сирия, другие области). Части этих областей остаются «горячими точками» с геополитической точки зрения (прежде всего, так называемая «шиитская ось», то есть Иран, Ирак, Сирия, Ливан, отчасти Йемен). Китай не хочет рисковать там своей безопасностью, финансами и репутацией. С одной стороны, он не хочет портить свои отношения с местными державами, с которыми плодотворно сотрудничает (это, в первую очередь, Саудовская Аравия и страны Залива). С другой стороны, Китай не хочет давать Западу повод (главное, Соединенным Штатам) для того, чтобы его в лучшем случае критиковали за помощь «мошенническим» режимам, а в худшем — ввели против него санкции за нарушение американских санкций против этих государств. Поэтому на Ближнем Востоке Китай присутствует на следующих уровнях. Во-первых, он оказывает дипломатическую помощь (чаще и эффективнее всего в ООН) и «моральную» поддержку. Во-вторых, Китай готов к сотрудничеству (он, так скажем, присматривается к Египту, Израилю) и уже плодотворно сотрудничает (Турция, страны Залива, Иран) со странами региона. Что парадоксально, нельзя сравнивать китайскую деятельность на Ближнем Востоке и в Северной Африке с действиями Китая в Черной Африке (там Китай не только ведет масштабную добычу ископаемых, строит инфраструктуру, но и расширил экономический, стратегический, культурный и образовательный обмен). Это также связано не только с уходом США, но и традиционных держав, прежде всего западноевропейских, южноафриканских и арабских (Ливан и Ливия). Что касается некоторых регионов Ближнего Востока (Сирия, Ливан), то можно констатировать, что там от Китая ожидают намного большего, чем он пока предложил. И если Пекин как можно скорее не включится в экономические, геополитические и культурные события в этих регионах, то не исключено, что упустит момент и свой исторический шанс.
Пока Китай проявляет сдержанность и свойственную ему осторожность, постамериканский вакуум на Ближнем Востоке все равно заполняется. Пока Китай колеблется, а Запад, то есть ЕС, несмело «подбирает крохи» за США, на первый план выходят новые, прежде всего региональные, силы. Помимо Турции, Египта и в какой-то мере Саудовской Аравии, это Россия, которая вместо конфликтов и притязаний на кому-то (по историческим или другим причинам) «причитающиеся» территории делает ставку на ассертивность, стабильность, определенную геополитическую и социальную «синергию» и дипломатию.
Тем не менее удивляет, насколько легко Соединенные Штаты уступили этим новым «гегемонам» свои позиции, как пассивно к происходящему относится Евросоюз и как нерешительно ведет себя Пекин. Все трое, похоже, либо просто не хотят заниматься Ближним Востоком, либо медлят, погрузившись в распри.
Однако все трое не могут не понимать, что если другие продолжат «расхватывать» только освободившиеся сферы влияния, вскоре весь Ближний Восток полностью «приберут к рукам», и тогда, скорее всего, в нем опять надолго нарушится баланс сил и влияния.
* запрещенная в РФ организация, прим.ред.