Народы Российской Федерации — несмотря на неискоренимый цинизм, который многие демонстрируют, когда речь заходит о политике, — все еще испытывают романическую гордость в связи с тем, какую роль их родные и их страна сыграли в уничтожении нацизма.
Для большинства россиян Великая Отечественная война (1941-1945) — это не просто вопрос личной психологической вовлеченности (члены их семей воевали, страдали и гибли в той войне), но и невероятное нравственное достижение. Солдаты Красной армии не только сумели одолеть необычайно безнравственного врага, но и выдержали ради этого безмерные страдания (в войне погибло почти 30 миллионов советских граждан), тогда как их англо-американские союзники сыграли не слишком существенную роль в смысле борьбы и человеческих потерь.
Этот нарратив занимает выдающееся место среди национальных мифов разных стран мира, и многие историки считают его по большей части правдивым. Однако историк-ревизионист Шон Мак-Микин (Sean McMeekin) стремится опровергнуть его. В своей бойко написанной и весьма дерзкой книге под названием «Война Сталина: новая история Второй мировой войны» (Stalin's War: A New History of WWII) он выдвигает три спорные гипотезы: Сталин несет как минимум такую же ответственность за начало той войны, как и Гитлер; относительное бремя, легшее на плечи Красной армии во время войны, было преувеличено историками, игнорирующими ту крайне важную жертву, которую Америка принесла в форме поставок продовольствия и вооружений в рамках ее программы ленд-лиза. И последнее: злодеяния Советского Союза были вполне сравнимы со злодеяниями нацистов.
Те предпосылки, которые Мак-Микин использует для аргументации своих шокирующих выводов, довольно тривиальны. Признание того факта, что Сталин истребил и поработил миллионы людей по извращенным идеологическим причинам или для того, чтобы успокоить охватившую его паранойю, вряд ли можно назвать ревизионистской картиной. Кроме того, более или менее образованному читателю наверняка известно о вторжении советских войск в Финляндию (1939) и о секретном протоколе пакта Молотова-Риббентропа, поделившем Восточную Европу на советскую и нацистскую сферы влияния, которые можно было захватить в ходе агрессивных войн. Факт непрерывных поставок кавказской нефти из СССР в Германию в 1940-1941 годах, а также ее значение для испытывавшего нехватку нефти Вермахта признается многими поколениями военных историков.
Опираясь на эти хорошо известные факты, Мак-Микин каким-то образом приходит к выводу о том, что именно Сталин несет ответственность за начало войны в 1939 году и что Сталин несет весомую долю ответственности за решение Гитлера вторгнуться в СССР в 1941 году. Более объективный и сдержанный анализ фактов привел бы нас к выводу о том, что Сталин был всего лишь «попутчиком», в чем-то облегчившим Гитлеру задачу, а вовсе не архитектором первых завоеваний Гитлера. Несомненно, Гитлер тоже «потакал» Сталину, чьи вторжения в европейские страны можно было провернуть лишь под прикрытием той войны, которую развязал Гитлер, и при наличии тех гарантий, которые предоставлял пакт Молотова-Риббентропа. Но было бы крайне предвзято, к примеру, приписывать Гитлеру основную ответственность за вторжение Сталина в Финляндию.
Ранее ревизионисты (переписыватели истории) уже пытались продемонстрировать, что Вторая мировая война была войной Сталина, утверждая, что Советский Союз на самом деле планировал осуществить вторжение в Германию примерно в момент операции «Барбаросса», то есть выполнение плана «Барбаросса» якобы как раз и было той превентивной войной, посредством которой немцы себя защитили. Мак-Микин выступает против этой так называемой гипотезы «ледокола». Правда, он характеризует переброску советских войск на запад в июне 1941 года как «совершенно захватывающую», хотя и признает: доказательств того, что к тому моменту «Сталин уже принял решение о войне», нет. Он даже допускает, что эта переброска советских войск, вероятно, была реакцией на «лавину сообщений о надвигающемся вторжении немцев в европейскую часть России». (Все-таки симпатизируя гипотезе о том, что Сталин, вероятно, планировал атаковать Германию, Мак-Микин ссылается на два предполагаемых выступления советского диктатора. Как пишет профессор Марк Эдель (Mark Edele), одна из этих речей никогда не звучала и является очевидной подделкой, а вторую Мак-Микин явно неверно интерпретирует, проводя интерпретацию в выгодную для ревизионистов сторону.)
Недоверие Мак-Микина к гипотезе о «ледоколе» вполне разумно, учитывая то, что в советских и германских архивах нет совершенно никаких данных, которые подтверждали бы, будто немцы рассматривали «Барбароссу» как превентивный удар. Но, если Мак-Микин не уверен в том, что Сталин планировал атаковать Германию, как он может возлагать на советского диктатора ответственность за решение Гитлера обострить Вторую мировую войну в июне 1941 года? Тем не менее он как раз это и делает.
Мак-Микин пытается убедить своих читателей, что дипломатические споры по поводу масштабов советской и нацистской сфер влияния — нашедшие отражение в ходе переговоров по поводу возможного присоединения Советского Союза к гитлеровской коалиции, которые велись в конце 1940 года, — что именно эти споры и послужили причиной для начала Гитлером войны на уничтожение против Советского Союза.
Но есть доказанный факт: Гитлер и его генералы составляли планы этой войны (под кодовым названием «Отто») с июля 1940 года, то есть они начали это делать задолго до возникновения спора со Сталиным по поводу права Советского Союза оккупировать Болгарию и взять под контроль проливы Босфор и Дарданеллы. Более того, в ходе своих переговоров с немцами Молотов никак не намекал на то, что эти территориальные претензии будут реализовываться без разрешения Гитлера — разрешения, которое ранее фюрер дал Сталину на аннексию Литвы и Северной Буковины.
Какими бы ни были их условия, секретные сферы влияния, прописанные в пакте Молотова-Риббентропа, были преступными по своей сути, и их «нарушение» или пересмотр не мог служить поводом для начала войны. Более того, Гитлер тоже посягнул на советскую сферу влияния посредством военной оккупации Финляндии, и этот факт заставляет относиться к аргументам Мак-Микина с иронией.
Попытавшись доказать, что именно на Сталине лежит ответственность за начало войны, Мак-Микин вкладывает довольно много энергии в подробное описание англо-американских поставок вооружений, продовольствия и сырья в СССР, делая акцент на том, что та помощь оказалась чрезмерной и что СССР злоупотреблял щедростью Соединенных Штатов. В изображении Мак-Микина Франклин Рузвельт предстает невероятно наивным американцем, чье почтительное отношение к Сталину — принявшее форму неуклонной поддержки программы ленд-лиза и его льстивых и заискивающих писем, адресованных советскому диктатору, — объяснялось его странным восхищением той единственной в своем роде политической системой, которую Сталин выстроил. Но, с точки зрения Мак-Микина, главным злодеем был Гарри Хопкинс (Harry Hopkins), руководитель программы ленд-лиза и доверенное лицо Рузвельта, которого Мак-Микин представил практически как представителя «пятой колонны». То есть группы просоветских предателей, работавших в Вашингтоне от имени и по поручению Москвы.
Хотя Мак-Микин утверждает, что ленд-лиз был неблагоразумным решением, он одновременно признает, что эта программы сыграла важную роль в победе Советского Союза. Он показывает, что Советский Союз находился на грани краха в 1941 и начале 1942 года, страдая от «острой экономической уязвимости, продовольственного кризиса (потому что он лишился своего плодородного черноземья, то есть Украины и юга России) и отчаянной потребности в большем количестве более совершенного оружия.
Но ведь это самое утверждение — которое Мак-Микин убедительно аргументирует с помощью данных, свидетельствующих о том, что гитлеровская коалиция и Советский Союз были практически равны по количеству оружия и человеческих ресурсов после завоеваний немцев и поражений советских войск в 1941 году, — противоречит его же предыдущему тезису о том, что программа ленд-лиза была ненужной и необоснованно щедрой. Если помощь по ленд-лизу позволяла «восстановить мобильность и боевой дух сталинской армии, когда она больше всего в этом нуждалась», то эта политика, несомненно, казалась оправданной американскому президенту. Ведь он прежде всего хотел разгромить нацистов, минимизировав при этом потери среди американцев.
Кроме того, Мак-Микин звучит не слишком убедительно, утверждая, что вклад Красной Армии в победу над нацистами оказался переоцененным. Действительно, ленд-лиз сыграл важную роль в военных усилиях Советского Союза. Однако Красная Армия заплатила за это оружие кровью, уничтожив гораздо больше немецких солдат и понеся гораздо более значительные людские потери, нежели британцы и американцы, вместе взятые.
Страдания мирного населения Советского Союза тоже ужасают. Во время блокады Ленинграда — города, который Гитлер планировал сравнять с землей после захвата и мирное население которого группе армий «Север» было приказано уморить голодом, — там умерло около миллиона человек. В современной истории не было ни одного другого случая, когда людские потери внутри всего одного города были бы настолько большими. Предлагаемое Мак-Микином сравнение этих нечеловеческих страданий с жертвами сытых американцев — которым, как он нам рассказывает, во время войны часто приходилось героически есть маргарин, поскольку сливочное масло отправляли в Советский Союз, — это просто пародия на моральные выкладки.
Наконец, Мак-Микин пытается приравнять злодеяния нацистов к злодеяниям советского коммунизма. В этой связи он напоминает нам об агрессии Сталина в отношении Польши, Финляндии, прибалтийских государств и Балкан в 1939-1941 годах. Он приводит подробный список массовых убийств, порабощения и этнических чисток, которые постигли множество жителей Восточной Европы после того, как советские силы отвоевали Европу у нацистов.
Но Мак-Микин забывает сделать акцент на ключевом различии между нацистской и советской агрессией. В 1939-1941 годах сталинские имперские устремления носили в основном реваншистский характер, поскольку они были направлены на то, чтобы восстановить границы Российской империи, которые были у нее до начала Первой мировой войны. Этот мотив вовсе не умаляет порочность и неразумность тогдашних сталинских завоеваний. Однако он все равно имеет большое значение, поскольку, в сущности, советская агрессия ограничивалась более или менее четкими географическими линиями. (Кто-то может указать на аннексию Советским Союзом Северной Буковины, однако неясно, почему этот преимущественно украинский, а не румынский регион должен был остаться в составе Румынии, а не войти в состав Украинской ССР.)
Таким же ограниченным было и послевоенное вторжение советского коммунизма в Европу. Освободив Восточную Европу от нацистской оккупации, Сталин воспользовался возможностью и установил советское господство не только над территориями бывшей Российской империи, но и над территориями союзников нацистской Германии — Болгарией, Венгрией и Румынией, — над оккупированными Германией Чехословакией и Албанией и, разумеется, над Восточной Германией. Таким образом, воспользовавшись тем, что нацистская Германия развязала захватническую войну, Сталин сумел замаскировать преступных характер своей собственной агрессии в Восточной Европе.
Тем не менее схема послевоенных границ устанавливала четкие ограничения на распространение коммунизма в Европе — ограничения, которые сохранялись на протяжении всей холодной войны. Они также нашли отражение в обретении Югославией независимости от советского влияния и успешный разрыв коммунистической Албании с Советским Союзом в 1960 году.
Признание того, что советский империализм был ограничен упомянутыми выше рамками вовсе не стоит воспринимать как оправдание его деяний, однако необходимо понимать, что, согласно мнению большинства историков, советский коммунизм был меньшим злом по сравнению с нацизмом.
Приравнивая сталинские завоевания к завоеваниям Гитлера, Мак-Микин игнорирует то, насколько диким и несдержанным был фюрер. В своих книгах «Mein Kampf» и «Zweites Buch» он отстаивал идею расового превосходства арийцев и оправдывал им завоевание и этнические чистки в Восточной Европе. Первое завоевание Гитлера — Чехословакия в 1938 году — можно рассматривать исключительно как проявление его расовой идеологии: Германия не имела никаких военных или этнических интересов в этой преимущественно славянской стране. И это произошло спустя всего несколько месяцев после печально известной Мюнхенской конференции, на которой Великобритания отдала Германии Судетскую область, услышав обещание Гитлера о том, что это станет его последней территориальной претензией.
В этом и заключается основополагающее различие между Гитлером и Сталиным: первого не могли сдержать никакие соглашения и дипломатия.
Захватнические амбиции Гитлера были гораздо более экстравагантными, нежели амбиции Сталина, и он был готов обрушить свою жестокость на головы народов Восточной Европы с такой же немыслимой яростью. Какой бы мрачной ни была жизнь в Советском Союзе и странах, входивших в его блок, она все же была гораздо более предпочтительной по сравнению с тем расистским геноцидом, с которым столкнулось бы большинство славянских народов, если бы нацисты одержали верх. Тем не менее, хотя в своей книге Мак-Микин подробно пишет об истреблении европейских евреев, он все же забывает упомянуть о том, как нацисты истребляли славян Восточной Европы.
Описывая «План голода» и гибель миллионов русских военнопленных от истощения в немецких лагерях, Мак-Микин забывает сделать акцент на расисткой подоплеке этой геноцидальной политики: нацисты считали различные славянские народы, особенно русских и поляков, «недолюдьми». Игнорируя нацистскую расовую идеологию, Мак-Микин заходит настолько далеко, что заявляет, что причиной гибели 3 миллионов человек, то есть 58% военнопленных из рядов Красной армии, захваченных нацистами, могла быть просто «небрежность», а вовсе не «заранее обдуманное намерение».
Материалы немецких архивов опровергают эту мысль. Архивные документы свидетельствуют о том, что военнопленных намеренно морили голодом до тех пор, пока немцы не решили — после провала операции «Барбаросса» по захвату Советского Союза в 1941 году, — использовать эти огромные человеческие ресурсы для выполнения различной работы и в боях. Когда немецкие политики решили, что военнопленные должны сыграть свою роль в военных кампаниях Германии, в январе 1942 года Гитлер приказал, чтобы военнопленных начали нормально кормить, и уровень смертности среди них резко упал.
Вопрос военнопленных — это лишь один пример того, как Мак-Микин старается преуменьшить масштабы геноцидальной политики, которую нацисты развернули в отношении славянских народов. В своих преуменьшениях Мак-Микин заходит настолько далеко, что заявляет, что в Восточной Европе «германская агрессия оставила после себя меньше следов, нежели ее сталинский вариант». Таким образом, он игнорирует тот огромный ущерб, который нацисты нанесли народам и экономикам стран Восточной Европы.
Рассмотрим Польшу в качестве примера. Посредством своей политики массовых убийств, порабощения, этнических чисток и систематических попыток истребить польскую национальную идентичность — в том числе подавляя образование, литературу, культурную жизнь и даже использование польского языка, — нацисты достигли значительных успехов в истреблении поляков как этнической группы. Во время правления правительства Ганса Франка нацисты убили около 2-3 миллионов этнических поляков (а также 90% польских евреев, то есть еще примерно 3 миллиона человек) и поработили бесчисленное множество людей.
Книга «Война Сталина» может быть полезна в диалектических целях, как стимул для дальнейших исследований. И она удивительно хорошо читается благодаря живому стилю и множеству смелых ревизионистских утверждений. Однако сознательных читателей — будь то российские граждане, чья идентичность тесно связана с патриотической интерпретацией той войны, или западные историки, у которых нет душевной связи с этой темой, — провокации Мак-Микина вряд ли заставят усомниться в традиционной интерпретации истории Второй мировой войны.