В киношных кругах о Владимире Меньшове до сих пор ходит байка: якобы, услышав о присуждении ему престижнейшей премии «Оскар», из московского Дома кино в Америку отбили срочную телеграмму: «Москва в слезах. Не верит!». Это, конечно, шутка, но в ней — прозрачный намек, и не случайно впервые Владимир Валентинович взял в руки заветную позолоченную статуэтку, изображающую рыцаря с мечом, лишь через восемь лет после того, как ее завоевал. Ничего не попишешь — режиссера, который не изображал натужно властителя дум, держался подальше от артельных интриг и упорно избегал конъюнктурных тем, советская, а затем и российская кинематографическая элита не приняла… Его творчество схоже не с экзотическим плодом, вкус которого способны оценить только киногурманы, оно — как астраханский арбуз: доступный, демократичный, но от того не менее лакомый. Кстати, детство и юность Меньшова прошли именно в пропахшей таранкой Астрахани — в этом городе он окончил с серебряной медалью школу, здесь загорелся, казалось бы, несбыточной мечтой стать актером… Мечта не реализовывалась долго — в Школу-студию МХАТа Меньшов поступил лишь на четвертый год, успев поработать токарем, откатчиком на воркутинской шахте и матросом на водолазном судне в Баку. В раскованности и бойкости великовозрастный студент явно проигрывал вчерашним школьникам (по этой, очевидно, причине, получив диплом, был забракован столичными театрами), но за терпение судьба его вознаградила. Это случилось, когда Владимир позвонил Михаилу Ильичу Ромму и, задыхаясь от волнения, срывающимся голосом сообщил, что окончил театральное училище, однако мечтает стать режиссером. «Вы сейчас где, — спросил мэтр, — на Полянке? Я нахожусь рядом, приезжайте».
…Там, где перед москвичами была расстелена ковровая дорожка, ему, провинциалу, приходилось упираться изо всех сил, но он с честью прошел испытание непризнанием, бесприютностью, бедностью. В загсе, после регистрации брака с Верой Алентовой, новоиспеченный муж чуть в обморок не упал, услышав, что за шампанское и фотографии нужно выложить 30 рублей, — для него это были огромные деньги. Зато получил в жены не только красавицу, но и Музу, и главную актрису для своих фильмов. Теперь их тандем способен конкурировать в известности с кинематографическими парами Александров — Орлова, Герасимов — Макарова, Панфилов — Чурикова и даже вполне может превратиться в трио: в новом фильме Меньшова снимается его дочь Юля.
Более того, благодаря Вере Владимир Валентинович вернулся на театральную сцену: после того как Алексей Булдаков отказался играть с Алентовой в антрепризе «Пизанская башня», он решил звездной жене помочь. Любопытно, что в декорациях к спектаклю супруги использовали свою фотографию тех лет, когда были на грани развода, — просто повесили на стене как напоминание…
Бытует мнение, что режиссер — это человек, которому не удалась актерская карьера, а актер — человек, которому не удалась жизнь. Народному артисту России Владимиру Меньшову в конце концов повезло и в том, и в другом. Снялся в доброй полусотне фильмов, сыграв даже маршала Жукова, актерская профессия неплохо его кормит, а режиссура принесла славу, любовь зрителей и множество наград, включая Государственные премии СССР и России. Будучи «оскароносцем» и членом российской киноакадемии, Меньшов не выглядит вальяжным, пресыщенным корифеем — за свои 69 лет он так и не научился надувать щеки, поддерживать творческие успехи административными должностями, дружить с нужными людьми и сидеть в президиумах.
Впрочем, это его совершенно не огорчает, хотя о том, что некогда слишком переборщил с желанием показать: «Смотрите, я такой же, как все!», сожалеет, потому что коллеги потом с удовольствием рассказывали, как он пил в Доме кино и что при этом говорил… Высказывался, кстати, Меньшов всегда откровенно, иногда, по его словам, «опасно откровенно», однако такая уж у него натура. Он так и остался парнем немосковским, простецким, но ведь не зря говорят, что все гениальное просто.
«В портрете, нарисованном Гурченко, я себя не узнал»
Гордон: Добрый день, Владимир Валентинович, хорошо тут у вас на подмосковной даче! Зрительская и актерская оценки режиссерской работы нередко, как известно, расходятся, но вас чаша сия миновала. Блистательная Людмила Гурченко, например, говорила мне, что такого режиссера, как вы, в ее жизни вообще не было и съемки в картине «Любовь и голуби» она считает своим профессиональным счастьем…
Владимир Меньшов:(Улыбается). Хорошо, что это сказали вы, а не я, и теперь признание Гурченко зафиксировано документально. Людмила Марковна — человек настроения, ее позиция переменчива… Когда мы закончили фильм, состоялся взаимный обмен восторгами, потом даже в каком-то антрепризном спектакле играли и вроде в неплохих отношениях находились, но, когда вышла ее книга — продолжение «Аплодисментов» «Люся, стоп!», — я вдруг прочел там, что Меньшов сложный, иной раз пройдет мимо и не поздоровается. Что-то в этом портрете я себя не узнал. Может, Людмила Марковна с кем-то меня перепутала — во всяком случае, иногда начинало казаться, что это она не здоровается и мимо проходит. Как бы там ни было, мне очень лестно услышать такой отзыв Гурченко, потому что она действительно большая актриса и ее оценка для меня, безусловно, важна.
— Как режиссер вы сняли всего пять картин, но зато каких! «Розыгрыш», «Москва слезам не верит», «Любовь и голуби», «Ширли-мырли» и «Зависть богов» — фантастика! Все эти фильмы стали событием в истории советского и постсоветского кинематографа, но, конечно же, главным в сознании масс остается «Москва слезам не верит»… Пролейте свет: это правда, что сценарий Валентина Черныха показывали до вас многим маститым режиссерам, но история заводской девчонки никого из них не вдохновила?
— (Задумчиво). Было так… Обычно сценарий заказывает киностудия, причем под конкретного режиссера, который хочет определенную картину снимать, а тогда придумали новую, экспериментальную форму работы: сценарная студия — существовала такая! — заключала договора с хорошими сценаристами, которые писали то, что хотят, а уж она бралась куда-то продать плоды их труда. Готовый текст Черныха лежал на этой студии…
— …и его не могли пристроить?
— Ну как — наверное, в конце концов, пристроили бы. Валентин утверждает, что он свое детище никому не показывал, но я, честно говоря, слышал обратное…
Этот сценарий был подготовлен на конкурс картин о Москве, где получил третью премию — первые две вообще не присуждались (по-видимому, конкурс все-таки провалился). Ну а потом просто звезды удачно сошлись… Так, кстати, было и с моим первым актерским фильмом, определившим, переменившим мою судьбу. Я был уже взрослым, сложившимся человеком, но все что-то не получалось, как-то не складывалось, и вдруг, как раз в тот момент, когда я только о режиссуре думал, а о своей актерской составляющей подзабыл, последовало приглашение на главную роль.
До этого я снялся у своего друга Александра Павловского в Одессе — он позвал меня на главную роль в комедию «Счастливый Кукушкин». Это была его вгиковская дипломная работа — три части всего, но она оказалась суперудачной. На самом первом кинофестивале «Молодость-71» — сейчас он очень мощно раскручен! — картина получила Гран-при, кто-то меня там подметил и порекомендовал режиссеру Сахарову — в итоге я оказался у него в главной роли в фильме «Человек на своем месте». Это был не только мой дебют в большом кино, но и Валентина Черныха, и, похоже, я очень удачно попал в образ, что совсем не легко. По большому счету, все герои Черныха немножко американские — он оттуда их взял. Особенно это относится к «человеку на своем месте», балансирующему на грани: еще чуть-чуть и, если не добавить какой-то кусочек хвоста черта, получится хам, наглец…
«После таких розыгрышей, как в римейке на мой фильм, только самоубийством кончать»
— Берясь за сценарий мелодрамы «Москва слезам не верит», вы понимали, что можете снять классный фильм?
— Врать не буду — не понимал. Я был еще неопытен как режиссер…
— …несмотря на то, что за плечами был «Розыгрыш»?
— Да, но «Розыгрыш» я выбирал не сам. Вообще-то, у начинающего режиссера другого пути практически не бывает: все равно первая картина — это то, что тебе дают.
— Получился, однако, прекрасный фильм…
— Начиная над ним работу, я мучился. Помню, как перед первым съемочным днем всю ночь ходил по кухне…
— …шестиметровой?
— Да (улыбается), кухонька была крохотной. Раздумывая, что совершаю и «соскочить» мне все-таки или нет, две пачки сигарет выкурил… Хорошо, что оказался воспитан правильно, хотя в дальнейшем немало в связи с этим наделал глупостей. Я понимал (и до сих пор понимаю), что каждый фильм — ответственный шаг, и меня всегда удивляли ребята, которые относились к первой пробе беспечно: сейчас, дескать, это сниму, потом то, а затем уже перейду к настоящему…
— Репетиции не бывает?
— В режиссуре — нет. С детства я был очень взыскателен, а мой учитель Михаил Ромм это во мне развил, и Школа-студия МХАТ только добавила. Искусство, которым я занимаюсь, — крайне серьезное дело, поэтому буквально накануне съемок я собирался от «Розыгрыша» отказаться: это все-таки не мое, не то, к чему лежала душа… Хотя, по большому счету, ну что я там выстрадал? Сейчас, задним числом, понимаю: ни черта подобного еще не было, однако меня терзали сомнения: как это — снимать, не зная ни школы, ни школьников, ни их проблем?
Вдобавок я находил множество недостатков в сценарии, но, когда процесс все-таки пошел, появились конкретные молодые ребята, мы начали с ними работать, и все изменилось. Текст, который сначала трудно и как-то фальшиво звучал, они «обминали», и он уже нигде не «жал», не «топорщился»… Кроме того, сначала я думал, что сниматься будут студенты (хотя бы первокурсники), но уже проводя пробы, понял: даже 15 и 16-летние отличаются друг от друга сильно, хотя для взрослого они вроде на одно лицо. Когда эти ребята стали показываться, я уже с первого взгляда на входящих мог определить: оп-па! — этому 15 с половиной, а вот тому ровно 16… До таких тонкостей вник в это дело.
Короче, пришлось брать девятиклассников — фактически с улицы, но я считаю, что это меня и спасло, потому что их искренность, лучистость, еще молодая, бьющая через край энергия передались всей съемочной группе. Через какое-то время в коллективе возникла дружба, образовались свои влюбленности…
— …тем не менее фальши не было, правда?
— Да вроде как обошлось… Я вот не так давно случайно включил телевизор, а там идет «Розыгрыш». Посмотрел: нет, за эту работу не стыдно, а вот сделали сейчас, говоря современно, римейк, и это немножко меня испугало. Ну, сами судите, какие сейчас в школе розыгрыши? Прошло 32 года — изменились педагоги, ученики: едва ли не все другое. В моей картине учительнице внушили, что она контрольную работу не задавала, но это, положим, не самое страшное.
— Ай, ай, ай — да?
— Подобную шутку, действительно, можно было спустить на тормозах, а вот после таких розыгрышей, как в римейке (чтобы извести «англичанку», в ход идут презерватив, подкуп физрука и местного компьютерного гения, а также рассылка по мобильникам порнофотоколлажа. — Д. Г), только самоубийством кончать. Тем не менее мои молодые коллеги назвали свой фильм тоже «Розыгрыш» — не постеснялись.
— Владимир Валентинович, приготовьтесь, сейчас я озвучу страшные цифры. Итак, только за 80-й — первый год проката в СССР — картину «Москва слезам не верит» посмотрело 90 (!) миллионов человек…
— Нашу работу и вправду приняли на ура все: от кухарки и до генсека, — и по зрительскому рекорду она уступает только «Пиратам ХХ века». Более того: это был год, когда наш прокат вообразил, что схватил Бога за бороду.
— Вот время было!
— Нет-нет, времена наступили уже плохие. Многие картины нормы, которая равнялась 17 миллионам зрителей, не собирали, и, хотя убытки советский кинематограф еще не погребли, он работал уже в нулях. Ну а теперь смотрите: вдруг в 80-м году вышли «Москва слезам не верит», «Экипаж», «Пираты ХХ века»… Прокатчики думали, что теперь у них все пойдет, но это был последний рывок агонизирующего организма, после которого кино свалилось в пике. В любом случае сравнивать наши доходы от кино и те, которые Голливуд приносит, нельзя — я бы хотел, чтобы это тоже знали. Во-первых, американцы считают деньги, а не количество зрителей…
— …но у них и билеты куда дороже…
— Да, а у нас, особенно на детские сеансы, их продавали практически за копейки, причем люди шли сразу на две серии… Кроме того, у нас вели учет только один год, а американцы не перестают подсчитывать сборы и через 20 лет. Та же «Москва слезам не верит» и на второй год не сошла с экранов, и если в год премьеры ее показывали в Москве в 40 кинотеатрах, то на следующий она регулярно шла в 20-ти. Я, если честно, за этим следил — есть у меня какое-то пристрастие к статистике, к цифири этой.
«Табаков раздевался до трусов, а Вера — до комбинации»
— Ну, лично я в одном только 80-м году посмотрел «Москву» в киевском кинотеатре «Лейпциг» 10 (!) раз. Говорят, кстати, что ваша лента не только Брежневу очень понравилась, но и Рейган смотрел ее дважды. Это не миф?
— О Рейгане мне рассказали сотрудники американского посольства, но это было уже значительно позже — перед встречей его с Горбачевым. Просто советники порекомендовали ему это сделать, чтобы понять, чем живут русские, а то у него были совершенно дремучие о нас представления.
— Как же: «Советский Союз — империя зла!»…
— Смех смехом, но он считал, что медведи ходят у нас по Красной площади, все русские, потому, как морозы, поголовно в ушанках и водку прямо из горла на улице пьют… Что же касается Брежнева… Когда картина выходила на экран, Николай Трофимович Сизов (он был одним из лучших директоров «Мосфильма») сильно опасался показывать ее первому секретарю Московского горкома партии Гришину (до этого уже была пара серьезных инцидентов, связанных с его вмешательством). Придя на «Мосфильм», Сизов сумел отстоять какую-то свою самостоятельность, считался главным киносудьей, его мнение было решающим, а потом накопились какие-то проколы, и постепенно в его вотчину стал внедряться горком партии. В связи с этим Сизов просил, в частности, вырезать сцену с Табаковым, но я встал на дыбы.
— Образ Катерины без этой сцены не полон…
— Ну естественно. Так и задумано, что вторая серия начинается как некая лакировка действительности: героиня проснулась директором фабрики, всего добилась, и пока не происходит встреча с Табаковым, зритель даже не задумывается о том, что ее жизнь далеко не такая счастливая. Ну сделала карьеру, ну квартира у нее появилась — но это, в конце концов, еще не все…
— Да и Олег Палыч хорош — ну как его вырезать?
— Этот вопрос был, одним словом, концептуальным. Сизов, помню, долго меня слушал и только рукой махнул: «Ладно! Тебе бы поговорить, а мне вот потом расхлебывать»…
— Я слышал, что это была настоящая постельная сцена и длилась она куда дольше… Что-то вы все же вырезали?
— Эротикой это, конечно, назвать нельзя, но изначально эпизод был- пооткровеннее. Они же взрослые люди, поэтому он ее… Там есть начало их поцелуев, когда парочка бросается друг к другу в объятия, после чего, собственно, все происходит.
— Полный вариант сцены хоть сохранился?
— Нет, хотя легенды на этот счет существуют. Тот же Олег Табаков до сих пор рассказывает, что этот вариант припрятали и потом втихаря показывали на «Мосфильме» для избранных — чуть ли не сам Сизов начальству демонстрировал. Это, конечно, изящная выдумка, но они с Верой раздевались на глазах…
— …в порыве безумной страсти?
— Да-да, всего этого… Табаков вплоть до трусов, она — до комбинации… Ничего там такого уж развратного не было, но еще на просмотре все закричали: «Ой-ой-ой!». Тут же редактора настучали, что Меньшов снимает эротический эпизод, а об этом тогда даже речи быть не могло.
— Чтобы картину не трогал Гришин, ее, как я понимаю, дали посмотреть Брежневу?
— К Леониду Ильичу она попала по счастливой случайности, но я не первый, кому улыбнулась судьба, — и у других режиссеров картины спасались иногда точно таким образом. Тогда с самым верхом взаимоотношения были полусемейные…
— Дочка звонила…
— …или еще кто, и просили: «Кино какое-нибудь новое показать можете?». Мосфильмовские начальники еще не решились представить мой фильм на суд высшего руководства страны, но поскольку ничего другого под рукой не было, подумали: «Ну и черт с ним! Покажем — и пусть будет, как будет». Ну и отправили пленку на правительственные дачи, а я в это время ушел уже в отпуск, поскольку картину, в общем-то, сдал. Оставалось лишь опасение, что Гришин ее посмотрит и возмутится: «Вы что, с ума там сошли? Что это у вас, понимаешь, за половые акты?». Приезжаю с отдыха. «Ну как Гришин?» — спрашиваю Сизова. «Какой Гришин?». — «Как это какой — вы же боялись, что он картину зарубит». — «Да ладно, Брежнев от нее в восторге». Лента имела просто бешеный успех — все смотрели ее по многу раз.
«Подтарковские» считали, что «Зеркало» — это кино, а «Москва слезам не верит» — недоразумение»
— Ваша работа была восторженно принята не только руководством страны, но и простыми людьми, и, думаю, если сегодня предложить зрителям перечислить пять лучших советских картин, «Москва слезам не верит» однозначно в этот список войдет. Когда же вы впервые почувствовали, что сняли-таки суперфильм?
— В то, что вы определяете словом «суперфильм», победоносный смысл (всех порвал, выиграл, у меня самый большой сбор!) я не вкладываю. Дело не в этом. Понял, что попал в десятку, — хотя в полной мере это только сейчас до меня доходит! — когда увидел километровые очереди в кинотеатрах. Это было первое потрясение.
— Класс!
— Ну вот представьте себе Пушкинскую площадь в Москве, буквально битком набитую: очередь змеей извивалась. Картина вышла в феврале, и люди стояли на морозе часами, чтобы купить билетик на следующий день.
— Признайтесь: сердце забилось?
— И очень сильно. Это был счастливейший в моей жизни момент — 20 секунд абсолютного счастья. Понимаете, когда ты снимаешь, думаешь: «Боже! Какая ерунда, какой позор, зрители посмотрят и скажут: „Как это можно вообще выпускать на экраны?" Кстати, еще неизвестно, что хуже: когда кто-то с кривой ухмылкой ушел или когда вас снисходительно похлопывают по плечу: „Да-да, неплохо, неплохо…"».
— Несмотря на ошеломительный зрительский успех, пресса писала о потакании мещанским вкусам, слабой режиссуре и провальной драматургии, а коллеги вообще восприняли картину в штыки…
— Они, между прочим, за это меня шпыняли, к тому же профессиональной критики не было — была ангажированная. Фильм не упрекали в беспомощном сценарии, плохой режиссуре или в том, что слабо играют актеры, — говорили, что это ложь, неправда, и быть такого не может. Лубочная, дескать, скроенная по рецептам Голливуда картина, перелицованная сказка о Золушке… Понимаете, она вошла в резкое противоречие с парадигмой, которая к тому времени в нашем кинематографе установилась: дескать, работать на зрителя позорно.
— Хм, а на кого же тогда нужно?
— На знатоков. На фестивали. Это было время культа личности Тарковского, и все, так сказать, «подтарковские» жили в понимании, что вот «Зеркало» — это кино, а «Москва слезам не верит» — какое-то недоразумение…
— …забыв, для кого, собственно, это кино делается…
— (Горько). Для них, Дмитрий, это было неважно. Это, между прочим, серьезнейшая проблема, которую надобно обсуждать, и она не только искусствоведческая, но и социальная. Не хочу говорить пафосно, но именно неуважение к зрителю, к своему народу, которое к тому времени расцвело в среде кинематографистов буйным цветом и породило дикое убеждение, что чем больше зрителей посмотрело фильм, тем он хуже.
— Очень смешно, уж простите…
— Да, но тогда в этом были настолько уверены, что даже и спор был неуместен. Чем непонятнее, тем выше класс, тем круче. Поэтому Тарковский, — да! — а Меньшов — это не кино, так может снимать всякий, только стесняется, не хочет, сознательно избегает массового признания… Ужас, но такой бредовый подход существовал!
— В результате это «не кино» отметили Государственной премией СССР, а потом неожиданно для всех (и для вас, я думаю, в том числе!) фильм получил еще и «Оскара». Хеппи-энд?
— Нужно отдать должное Американской киноакадемии — она сильно нам помогла, потому что доморощенных критиков поставила, прямо скажу, в тупик. Для них же «Оскар» — это был высший авторитет.
— Самоубийств среди ваших коллег после «Оскара» не наблюдалось? Парочку бы, по-моему, не помешало…
— К сожалению (улыбается), нет, хотя совсем недавно на каком-то собрании критиков один из них (весьма, между прочим, влиятельный) сказал, что «неплохо было бы нам всем извиниться перед Меньшовым за травлю, которую устроили его ленте»… Это же и вправду была травля, поскольку, еще раз повторю, никто аргументированного разговора не вел. Все опиралось на этакий диссидентский раж: критикуя картину, они выступали борцами с режимом, потому что я, видите ли, эту действительность лакирую. К тому времени в киносреде уже сложилось четкое убеждение, что в этой стране жить нельзя: сейчас очень плохо, а будет еще хуже. Если вы проследите за фильмами, которые имели интеллектуальный успех на фестивалях, все они…
— …протестные…
— Во всяком случае, с такой интонацией, с полунамеком. В открытую о своем неприятии советских реалий сказать нельзя, но все в раздумьях, все ходят какие-то грустные, всем тяжело, и ситуации складываются тягостные. Эта линия прослеживается во всех тех картинах, которые «первачами» были. Смешно сказать, но ныне они забыты…
— Например?
— Да на черта это надо — не стоит выдергивать их из небытия.
«О том, что моя картина получила «Оскар», стало известно 1 апреля, поэтому новость долго принимали за розыгрыш»
— Ну хорошо, а вы помните, при каких обстоятельствах узнали, что «Москва слезам не верит» получила «Оскар»? Вот вы стояли, сидели — как это было?
— Во-первых, я знал, что на «Оскара» фильм номинирован, но поскольку у нас это никак не освещалось, пытался хоть что-то по «Голосу Америки» поймать. Хорошего приемника у меня не было, и из-за глушилок я не мог ничего разобрать, однако в конце концов понял, что вручение перенесли на следующий день, потому что было совершено покушение на Рейгана. Пусть еле-еле, но я это услышал, а назавтра плюнул и не стал уже ничего ловить, понимая, что шансов-то у меня никаких.
Конечно, какое-то шевеление внутри все равно было, но опять же наутро ни по радио, ни по телевидению ничего не сообщили… Случайно зашел в Дом кино и вдруг на подходе услышал: «О! „Оскар" идет». Я обернулся: «Что, что такое?». — «Как, ты разве не знаешь? Все говорят, что ты получил „Оскар"». Подтверждения никто еще не имел, тем более это событие замечательным образом пришлось на 1 апреля, поэтому новость долго принимали за розыгрыш. Потом, правда, последовал от кого-то официальный звонок, меня вызвали…
— …в КГБ?
— Нет, в Госкино…
— …что практически было одно и то же…
— …чтобы сообщить, что мне присудили «Оскар». Довольно зло, так как на церемонию меня не пустили, я ответил, что красиво мог бы выйти на сцену и получить статуэтку лично, а так это сделали за меня.
— Что же вы как режиссер ощутили, когда услышали, что да, «Оскар» есть?
— Ничего не ощутил, кроме…
— …усталости?
— Да нет… (Пауза). Знаете, с картиной-то было кончено… Она с февраля 80-го шла на экранах, а это было в апреле 81-го, поэтому все, какие можно было, удары по морде я за это время уже получил. Это был очень тяжелый период жизни, и, хотя мне приходили письма от благодарных зрителей, они были как бы распылены, а недоброжелатели каждый день находились рядом, и откуда-нибудь непременно вылезало ядовитое жало.
— На церемонию награждения не выпустили из-за того, что в КГБ на вас лежали доносы?
— Ну да.
— От ваших коллег?
— А от кого же еще? Это уже история, и мне претит, когда так красиво рассказывают: была, мол, зловещая организация КГБ, которая нашей жизни вредила. Лично я немало знавал кагэбистов (и не только в связи с этой картиной), поэтому был в курсе, что выезд за границу они мне еще в 77-м закрыли. Лишь в 82-м я поехал — пять лет спустя. Поверьте мне: когда плачутся, что КГБ кого-то прижал, — это на 99 процентов чушь собачья. Все дела возникали после того, как поступал сигнал «снизу», а это значит, что, как и в 37-м году, кто-то из своих (например, коллега, с которым ты только что расцеловался, или сосед) материал предоставил. Не ходили же люди из органов и не искали: «Слушайте, есть тут такой человек — что вы о нем знаете?».
— Когда началась перестройка, порыться в архивах у вас желания не было?
— Решительно никакого, потому что и так о многом примерно догадываюсь. Да и потом, в атмосфере такой озлобленности анонимно на меня написать или поставить подпись под гневным воззванием почти любой мог.
— Кто вышел за вас получать «Оскар»?
— Атташе по культуре советского посольства Дюжев. Он был родичем актрисы Марины Дюжевой, и это она мне сказала, что у него есть видеоматериалы с вручения. Он своим участием в этой церемонии очень гордился и даже делился воспоминаниями: как сидел, как выходил на сцену…
— Как же бедным американцам объяснили, почему не присутствует сам Меньшов?
— Ну что в таких случаях говорят? Плохо себя чувствует, приболел… Все эти отговорки они, впрочем, прекрасно знали, хотя другие советские режиссеры на церемонию ездили. Я же не первый, кто выдвигался на «Оскар», — в пятерку вошли…
— …Бондарчук…
— …он получил, а в номинации до меня были картины «Братья Карамазовы» Пырьева, «Чайковский» Таланкина, два фильма Ростоцкого: «Белый Бим Черное Ухо» и «А зори здесь тихие», и уже после меня — «Частная жизнь» Райзмана. Зрители даже не знали об этом, а режиссеры летали…
— Где, если не секрет, ваш «Оскар» хранится?
— Теперь у меня дома, а когда его получили, мне даже не сообщили, где он и у кого. Потом, правда, на вручении «Ники» — самой первой! — решили сделать…
— …широкий жест…
— …и торжественно мне его вручили, предупредив, что за кулисами статуэтку нужно вернуть. Я тем не менее ее не отдал.
— Могу только представить, как озолотился бы голливудский режиссер, если бы в те годы его фильм «Лос-Анджелес слезам не верит» взял «Оскар». А вот Владимир Меньшов сколько всего заработал?
— По советским меркам мы получили хорошие деньги, и это тоже было источником большой-большой «радости» для моих коллег, хотя тогда я не осознал этого всерьез. Как раз перед тем, как наша картина вышла, в действие вступило новое правило, поощряющее зрительский успех, и, если фильм перекрывал норму, за это стали выплачивать премию — до 150 процентов постановочного вознаграждения.
— Заработанную сумму вы помните?
— Ну, поскольку я еще и соавтор сценария, в совокупности вышло 40 тысяч рублей чистыми. Это были хорошие деньги…
— …плюс Вере Валентиновне что-то наверняка перепало…
— По сравнению со мной просто копейки. Баталов получил за свою роль тысячи две, и она, по-моему, столько же.
— Сейчас модно снимать продолжения популярнейших фильмов прошлого — таких, как «Ирония судьбы, или С легким паром», «Д'Артаньян и три мушкетера». Будет ли «Москва слезам не верит — 2»?
— Раньше я думал, что это исключено, но появился хороший человек, который активно готов вложиться. «Хочу, чтобы это закрутилось, — сказал, — и верю, что получится хорошо». Меня это как-то разбередило, расшевелило, так что все возможно — это, во-первых. Во-вторых, «Комсомольская правда» провела среди зрителей опрос: продолжение какой картины они бы хотели увидеть, и в первую очередь была названа именно эта. Редакция уточнила (месяца три эта эпопея длилась): «Кого вы видите режиссером?». — «Меньшова». — «Кто должен играть главную роль?». — «Юля Меньшова». Значит, продолжение должно быть уже про Александру.
— Как интересно — правда?
— Вычислили всех будущих персонажей — скажем, на роль Рудика Рачкова Домогарова предложили, так что потребность в новом кино есть, хотя риск очень и очень велик.
Киев — Москва — Киев