Продолжение. Часть I
Две идентичности несовместимы, так как российская основывается на измерении государства, а европейская — и украинская в том числе — на измерении народа, различных форм его
бытия во времени. В статье «Долгое государство Путина» Сурков различает четыре формы российской государственности — как равноправные (объясняя тем самым потребность в продолжительности и неизменности власти): государство Ивана III, в котором консолидируется централизованная структура и начинается переход от княжества к царству, империя Петра Первого, СССР Ленина, Российская Федерация Путина.
С украинской точки зрения, в этой истории можно выделить четыре этапа формирования российской идентичности, в течение которых различную динамику испытывала и идентичность Украины от первого Романова до Екатерины II, XIX века, советский период и сегодняшний. В той мере, в какой выкристаллизовывалась и становилась все более отчетливой украинская идентичность, пропорционально возрастала ненависть России к Украине, приобретая каждый раз все более патологичные формы, достигая измерений основного исторического кошмара России. Важно и интересно в этом плане проследить за изменением видений и формулировок в официальных документах и/ или текстах российских авторов.
Собственно, доминантная константа в отношениях Украины и России, как уже говорилось, — это запрет. Но не просто запрет. Ведь еще одной константой является непризнание существования Украины со стороны России. Эмблемой этой сюрреалистической картины является Валуевский циркуляр 1863 г.: категорически запрещается язык, который провозглашается несуществующим. А как можно запретить несуществующий феномен?!
Непрерывность этих запретов и их маниакальный характер определяет Украине вроде как основное непреодолимое препятствие реализации российской идентичности. Украинской культуре эти запреты стоили обескровливания, длительных периодов блокировки культурной деятельности и потери времени на преодоление последствий этой блокировки. Самое же главное — это потеря колоссальных человеческих и творческих ресурсов, сотен талантливых представителей украинской культуры.
Но пропорции репрессий отражают страх России перед Украиной. И неспособность понять, что на самом деле отношения между ними — это действительно бесчисленная полоса противостояний. Поэтому значительно продуктивнее было бы определить причины этих противостояний и рационально категориализовать проблемы, чем постоянно архаизировать дискурс с помощью безнадежно и давно искаженных исторических категорий, которые не позволяют этим народам ни иметь «устоявшейся» истории, ни жить нормально в настоящем времени с конструктивными перспективами на будущее.
«Католическая Русь» и «Монгольская Русь» между Первым и Вторым Римом
Прежде чем перейти к векам, где противостояние Украины и России обрело открытые формы, остановимся на отдельных ключевых аспектах Средневековья, которые эксплуатируются в современных экспансионистских парадигмах российской идеологии. Мнимое культурное и языковое единство Древней Руси и акцент именно на православии как незыблемой скрижали этого единства — источник идеологического конституирования и петровской империи, и николаевского самодержавия, и атеистического ленинской СССР, и сегодняшнего «русского мира». «Союз нерушимый республик свободных сплотила навеки Великая Русь», — так начинался гимн СССР. Православная идеология была переплавлена в партийную. Сегодня партийная и православная идеологии — снова целостность, что означает новый этап циничных манипуляций с неисправимо политизированным православием.
Итак, Владимир Святой «раздвоился» в глазах россиян на «киевского» и «московского». Подход непродуктивный. Рациональный взгляд на историю подсказывает, что в принципе во Владимире святости было немного. Убийца родителей своей жены Рогнеды, которую принудил к браку, ее даже назвали Гориславой. Обманом убил и сводного брата, князя киевского Ярополка, жениха Рогнеды. Шесть жен имел и восемьсот наложниц.
И в Корсуни не занимался богоугодными делами, а взял осадой город, требуя у византийского императора Василия ІІ Болгаробойца выполнить договоренность и отдать в жены принцессу Анну, которая была обещана за помощь в подавлении восстания феодалов. Император думал, отдавать ли сестру за этого варвара, который угрожал взять осадой и сам Царьград. Наконец ценой стало обращение молодого язычника в христианство. Ведь это означало превратить далекую страну на севере в политическую и культурную колонию Константинополя, наследника Римской империи. Анна же, хотя и предпочла бы и умереть, как об этом пишет летопись, должна была служить Византии, чтобы освободить ее от «злой рати».
Выбор христианской веры на Западе прошел важную стадию «катакомбного христианства», когда общины верующих должны были сознательно выстрадать свою веру в схватке с системой Империи. А христианство в восточном ареале в целом — и также на Руси — пришло «сверху», решением князя. А собственно, и не местного князя, а византийского императора (в конце концов, процесс был подобен христианизации германских племен со стороны Римской империи). Прославленный эпизод о выборе веры это подтверждает. Крестился Владимир в Корсуни или нет, это логистическое обстоятельство второстепенно по сравнению с тем фактом, что Владимир выбрал конфессию не по теологическим убеждениям, богословским поискам или страданиям за веру. Его выбор был сведен к вполне примитивным критериям — или пусть из уважения к факту назовем их «прагматичными». Мусульманская вера не нравилась, потому что требовала не пить спиртных напитков и не есть свинину, католическая — призывала к посту. Хазар-евреев не принял во внимание, поскольку считал, что Бог их отверг, — элементы антисемитизма в христологии (как западной, так и восточной) были, как известно, с самого начала.
И пришел философ от греков Кирилл и, «порицая все законы, а свой восхваляя», так долго рассказывал Владимиру Библию, что тот уверовал. Послы подтвердили Владимиру первые его впечатления. Византия победила блеском храма и убранства, торжественным длительным богослужением, что ввергло послов в эйфорию (не знали, «то ли на небе то ли на земле»).
То есть во всех этих летописных сказаниях нет ни тени богословских размышлений. Не забывайте, что в то время и западная, и восточная традиции уже насчитывали десятки выдающихся богословов, начиная с таких выдающихся отцов Церкви, как Амвросий Медиоланский, Августин Блаженный или Григорий Великий (которого уважает также и восточная церковь), или же Василий Великий Кесарийский, Григорий Богослов или Иоанн Златоуст.
То есть культурный разрыв между Восточной Европой и Западной — это более двух тысяч лет (если считать античность). Рождение литературы в Восточной Европе связано прежде всего с христианизацией. Но если западное славянство имело в своей диспозиции готовый латинский алфавит, то рождением кириллицы славяне православного обряда опять же обязаны грекам — Кириллу и Мефодию, монахам-миссионерам из Солуни (то есть Салоник), которые обращали разные народы в греческую веру (церковнославянский язык появился на основе южнославянского говора Салоник). Братьев призвал в Великую Моравию князь Ростислав (846-870), который пытался уменьшить влияние Восточно-Франкского королевства (то есть стран немецкоязычного ареала) под властью Людовика ІІ Немецкого (ок. 804-876; король с 840 г.). Братья-миссионеры обратились к папе Адриану ІІ (867-872) с просьбой разрешить употреблять в Моравии церковнославянский язык в письменности и литургии (ведь «священными языками» считались только три языка — еврейский библейский, греческий и латынь). То есть собственно Папа Римский освятил первый перевод Евангелия на церковнославянском языке, позволив переход на чужой и далекий язык, что само по себе было впечатляющим шагом. То есть речь шла о сложной культурной генеалогии, в которой западные и восточные элементы постоянно сочетались. В Великой Моравии — государстве (833-907) в Среднедунайской низменности, которая охватывала сегодняшние Словакию и Чехию, а также силезские и сорабские земли, Венгрию, часть Польши и Украины, впервые стало употребляться славянское письмо (от 863 р.) и церковнославянская речь. И благодаря этим синтезам, часто и контрастным, Европа становилась единственным культурным пространством в процессе распространения христианства. Делать из этих исторических генеалогий современную политику означало бы, например, аннексировать Салоники, Болгарию, а заодно и Чехию, поскольку там находились истоки древнерусской культуры.
Что касается генеалогии Украины, то и здесь мы имеем подобный феномен. Культура Киевской Руси — по крайней мере от Крещения 988 года до смерти Ярослава Мудрого в 1054 году — развивалась как восточный фрагмент единого христианского мира, внутренние разделения и конфликты которого еще не были фатальными. Первый Рим и Второй — Новый Рим, то есть (позднее) Константинополь — были наследниками Римской империи, которая разделилась на Западную и Восточную еще в IV веке — в 395 году. Но это разделение — символически именно до 1054 года — не имело окончательного характера. Конечно, в течение шести веков Папы Римские и патриархи между собой не ладили, шли доктринальные споры, римские и византийские хронисты взаимно высмеивали привычки, блюда и вина оппонента. Но Украина-Русь вошла в европейский мир во времена фактически еще единого христианства. Это базовый элемент, который объясняет дальнейшую склонность украинской культуры к синтезам, к объединению различных культурных феноменов без потери их своеобразия.
Великая Схизма 1054 года — это уже раскол христианства на два непримиримых лагеря, на западное и восточное христианство, с перспективой все более глубокой между ними дискразии. Событие действительно роковое, событие, которое системно влияло на формирование славянского мира. Ведь этот до сих пор ощутимый разрыв между двумя Славиями проявляется не только в религиозной сфере, но и культурной и политической традициях. Западная (или латинская, или римская) Славия выбрала точкой отсчета своего христианского времени Первый Рим, а Восточная (или греческая, или православная) Славия — Второй Рим, Константинополь. Не только России, но и Московского княжества в эти времена еще не было, — первое упоминание о нем появляется только в 1147 году. То есть Московская Русь — современница уже совсем других процессов.
Конечно, немало символических парадигм построено вокруг того, что первый разрушитель Киева в 1169 году — Андрей Боголюбский, сын основателя Москвы Юрия Долгорукого. Но речь в то время шла о конгломерате народностей, из которых только дальше появятся современные нации. Поэтому не случайно — в отличие от российских историков — именно Николай Костомаров в статье «Мысли о федеративных началах в Древней Руси» (1860) подробно останавливается на крайне дифференцированной картине древнерусских племен, которые уже были разными по своим обычаям, действиям геокультурных факторов, испытывали влияние соседних народов. Разными были и динамики христианизации. Эти народности часто даже не знали друг друга из-за естественных препятствий для коммуникации. Причем их различия настолько глубоки, что продолжаются веками. Важно также различие политических структур. Киевское и Галицко-Волынское княжества, так же, как и республика Новгород — это демократические «республиканские» образования, основанные на вече, на прямом участии общины в политической жизни. Московское же княжество строилось как структура вертикальная, зависящая от воли и решений князя.
С падения Руси начинается новый отсчет времени, который только усугубляет имеющиеся различия. Собственно, с 1240 г. на этих территориях происходит радикальное размежевание наследия Руси между Украиной и Беларусью, с одной стороны, и Московией-Россией, с другой. Эта последняя попадает на 240 лет под власть Монгольского государства. И не только. Юрий Афанасьев утверждает, что Россия «монгольская Русь» находилась под двойным восточным влиянием — монгольской модели власти, с одной стороны, и византийского цезарепапизма, с другой, то есть двух факторов, составляющих основу самодержавия восточного образца. И эта ситуация фатально повлияла на русскую историю.