На фоне сообщений о вхождении James Clark Ross в Одессу, украинцы взялись спорить о стоимости его эксплуатации. И зря…
Украина ежегодно будет тратить на обслуживание купленного у британцев ледокола James Clark Ross от ста семидесяти двух до ста девяноста пяти миллионов гривен. «При том, что судно было приобретено за сто сорок пять миллионов гривен», — сообщает общественный контроль закупок Dozorro.
В украинском сегменте соцсети фейсбук по этому поводу сразу же возникла дискуссия.
«Если стоимость эксплуатации превышает или равна стоимости предмета закупки, то, с точки зрения эффективности использования ресурсов, это сомнительная инвестиция», — пишет эксперт Центра оборонных стратегий, советник Министра обороны (2019-2020 гг) Артур Переверзев.
Ему противоречит общественный деятель Тарас Шамайда, задав очень меткий вопрос: «А если нам вообще даром что-то досталось, например, оружие какое-то или та же антарктическая станция Вернадский, то что, вообще не тратить средств на эксплуатацию? (…) Затраты на эксплуатацию этого судна — вполне даже умеренные по мировым меркам, а исследования океана и Антарктиды — важные для Украины».
Приобщился к этой дискуссии и капитан 1 ранга запаса, эксперт Центра оборонных стратегий Андрей Рыженко. Чем старше судно, говорит он, тем больше возникает потребностей на его ремонт и модернизацию: «Этот параметр очень важен и его нужно учитывать. Для кораблей, бывших в употреблении, он действительно может быть равным стоимости. Тоже самое, кстати, касается и другой техники, даже автомобиля. (…) Надо сбалансировать расходы к тем приобретениям, которые получает (или нет) Украина от использования этого судна. Сейчас многие страны желают присоединиться к развитию Арктики из-за значительных запасов полезных ископаемых там. К Антарктике, которая также может иметь перспективы в этом».
Перспективы действительно есть, и их много.
Ледокол — это не роскошь, а инвестиция
В комментарии Укринформу ученый, военный, блогер Евгений Дикий рассказал, что сумма в размере сто семьдесят два миллиона гривен, вокруг которой решили подискутировать, это не о расходах на обслуживание ледокола, а на морские исследования в целом.
«Во время которых это судно, конечно, будет активно использоваться», — подчеркнул он.
В сумму сто семьдесят два миллиона гривен, по его словам, заложены расходы и на рейсы логистические, в частности по обслуживанию станции Вернадский, и научные — в открытом океане.
«В эту сумму также заложено техническое обслуживание судна, обработка образцов и результатов… то есть целая морская программа исследований», — добавил господин Дикий.
Ученый говорит, что у британцев, к сравнению, по финансам получалось несколько больше — до трехсот миллионов гривен.
«Такая разница, в первую очередь, объясняется тем, что у наших людей зарплаты намного меньше. В конце концов, вопрос также в том, что стоимость суток нахождения судна в океане и стоимость судна в порту — это разница на порядок. А потому в зависимости от того, какой бюджет может выделить государство — варьируется сколько судно проведет, собственно, в рейсе, а сколько будет стоять в порту. У британцев доходило до того, что судно работало по десять месяцев в году. Наши пока не замахиваются на такое, но, полагаю, что если судно больше половины времени будет стоять у причала — это неправильно, это неэффективное использование такого мощного актива. Надо из судна выжимать по максимуму. В проекте бюджета на 2022 год, сумма сто семьдесят два миллиона гривен, предусматривает где-то семь-восемь месяцев работы ледокола в океане», — подчеркивает наш собеседник.
Собственно, относительно максимальной выжимки из актива… Отвечая на вопрос, что же получит Украина от этого судна, Евгений Дикий ответил, что наша страна приобрела не просто ледокол, способный доставить что-то из точки А в точку Б, а приобрела, в первую очередь, именно специализированное научно-исследовательское судно, которое имеет приспособление для подъема образцов воды, осадка с глубины до восьми километров.
«Это означает, что нам становится доступным восемьдесят-девяносто процентов дна Мирового океана. Марианскую впадину не возьмем, конечно, но все остальное…» — смеется господин Дикий.
Одновременно на борту может находиться, кроме экипажа, до пятидесяти ученых, а также несколько лабораторий.
«То есть это не просто какое-то судно, а, фактически, некий плавучий институт, которому доступны разнообразные виды исследований», — акцентирует ученый.
А, следовательно… Во-первых, Украина получит возможность вести геологическую разведку на океанском дне.
«Посмотрите на одну из самых свежих японских разработок для добычи из глубоководных районов Мирового океана редкоземельных металлов. Они собираются уже в ближайшие годы начать добывать иттрий, скандий и тому подобное. Учтем, что наземные источники редкоземов крайне ограничены, они контролируются буквально несколькими государствами, в частности на восемьдесят процентов таким государством как Китай. А электроника без редкоземов не живет. Все смартфоны нуждаются в этих металлах, и их добыча из океана будет означать перестройку мировой экономики», — отмечает Евгений Дикий.
Во-вторых, Украина наконец станет равноправным участником исследования глобальных изменений климата. И нам есть что тут сказать.
«У нас есть инновационные украинские работы в области математического моделирования климатических процессов. А так, как есть корабль — сможем эти климатические модели проверить, подкрепить и модифицировать натурными исследованиями. Напомню, что Антарктика, где образуются холодные водные массы, которые на глубине через всю Атлантику текут на Север, а навстречу им по поверхности стекают теплые тропические воды — это большой климатический конвейер, который формирует климат в обоих полушариях по обе стороны Атлантики. И на Украине тоже», — говорит он.
Ну и, в-третьих, но далеко не последнее, — это биологические исследования.
«В Южном океане в Антарктике Украина уже сегодня ловит криль, который считается самым большим живым морским ресурсом в мире. И предполагается значительное увеличение объемов его добычи в ближайшие десятилетия. Прежде всего, есть огромный спрос на масло криля, которое содержит много омега-3-жирных кислот. Масло криля — это сейчас очень мощный бизнес, часть индустрии «здорового питания», — отмечает господин Дикий, подчеркивая, что ледокол — это не роскошь, а инвестиция в будущее.
Что ж, а мы в свою очередь добавим, что так же как и наука вообще.
Украинскую науку финансируют недостаточно, но вопрос не только в деньгах
В Законе Украины «О научной и научно-технической деятельности» четко прописано, что объем финансирования науки должен быть на уровне не менее 1,7% ВВП. Однако по факту… В проекте бюджета-2021 на науку предусмотрено, грубо говоря, девять миллиардов гривен (или триста сорок девять миллионов долларов), а это — 0,2% ВВП. Если же считать в доле от бюджета (1,1 триллион гривен или 42,3 миллиарда долларов), то это — 0,8%.
Между тем США, Китай, Япония, Южная Корея и некоторые другие, тратят на это каждый год 2-4% своего ВВП. Тоже самое, и в части от бюджета. По данным от 2015 года (цифры за это время не слишком уж и изменились, — ред.), в США — это 2,7% или 405 миллиардов долларов. За ними идет Китай, который тратит ежегодно на науку по 2,08% (338 миллиардов долларов). Вполовину меньше денег на ученых есть в Японии — там наука обходится в 160 миллиардов долларов, хотя это 3,67% от бюджета. А вот Южная Корея тратит на исследования больше всех, если считать в доле от бюджета, — 4,36%. Однако в абсолютном выражении это около 65 миллиардов долларов.
Понятно, что Украина отнюдь не претендует тратить столько же денег на науку, сколько тратят лидеры, однако занять свое достойное место в мировом раскладе все же хочется.
Итак, каким должно быть финансирование этой сферы на Украине, конечно, с учетом наших скромных на сегодня возможностей?
«На науку в 2021 году предусмотрено примерно такую же сумму расходов из бюджета, как и в прошлом году — девять миллиардов гривен, это гораздо скромнее бюджета какого-то одного из европейских университетов, к примеру, того же Кембриджа. Так что это несерьезная цифра. А сколько надо, чтобы цифра была серьезной? В законе о научной деятельности все давно определено — не менее 1,7% ВВП. Потянем? Думаю, что нет. Ни один Минфин не согласится одним взмахом на увеличение финансирования науки в почти десять раз. В конце концов, на это есть вполне объективные обстоятельства. Однако, думаю, это должно быть нашей целью — ежегодно повышать финансирование науки хотя бы в полтора-два раза, чтобы где-то за пять-шесть лет все же выйти на нужную цифру. Впрочем, не только в деньгах дело», — говорит Евгений Дикий.
По его убеждению, в контексте финансирования науки следует говорить не только о том, сколько средств надо, но и о том, как именно они расходуются.
«А расходуются они неэффективно. Приведу элементарный пример. На Украине есть ГУРТ (гигантский украинский радиотелескоп, — Ред.) — прибор мирового значения, на котором было сделано очень много исследований. Но чтобы вывести его на современный уровень — нужна модернизация, которая стоит около одного миллиона долларов (тридцать миллионов гривен). Более того, нужно еще три-четыре миллиона гривен, чтобы подключить его к общеевропейской сети, то есть, чтобы он стал ее частью. Так вот наша Академия наук, имея бюджет пять с половиной миллиардов гривен, которыми распоряжается самостоятельно, десятилетиями не может найти деньги для ГУРТ. Логично возникает вопрос, причем с двумя ударениями: на что и зачем же тогда вы их тратите? К большому сожалению, значительная часть даже тех куцых средств, которые вливаются в нашу науку, размазываются равномерным слоем по бутерброду», — утверждает ученый.
Как это выглядит? К примеру, есть институт со штатом сто сотрудников, из которых реально работают, то есть дают какой-то результат, готовят публикации и тому подобное, только двадцать человек.
«А что остальные? А остальные сидят, пьют чаек и ностальгируют о том, как было когда-то, и при этом — зарплата у всех совершенно одинаковая, и боже упаси вдруг кого-то сократить. А если уж и сокращают или переводят на неполную рабочую неделю, то, опять-таки, всех одинаково, равномерно… ведь недаром сказано, что в старые мехи не стоит вливать молодое вино. Так же и здесь: в советскую систему науки не стоит вливать европейского масштаба средства, ну, потому что просто смысла нет, она же не станет от этого более эффективной», — отмечает господин Дикий.
Впрочем, проблеск надежды все же есть. И этот проблеск называется Национальный фонд исследований.
«В НФИ распределяются на сегодня достаточно большие гранты — до пятнадцати миллионов гривен каждый. А это масштаб авторитетных европейских проектов. Но самое главное, что они, эти средства распределяются с учетом объективных критериев. Даешь конкретно определенный результат — получаешь под это средства. То есть, есть деньги — есть результат, есть результат — есть деньги. Все просто», — рассказывает специалист. Таким образом, появляются достаточно четкие критерии оценки эффективности работы ученых и по этим критериям они между собой конкурируют на конкурсной основе за финансирование: «Пока НФИ запущен в пилотном режиме. Из всего финансирования науки (девять миллиардов гривен) — в Фонд уходит более шестисот миллионов гривен или менее десяти процентов. Если все нормально заработает, то дальше, думаю, надо делать рокировку: девяносто процентов средств на науку направлять через механизмы, по которым работает НФИ, а оставшиеся десять процентов оставлять на традиционные системы распределения».
Поэтому сто семьдесят два миллиона гривен на обслуживание научного ледокола, который достался нам фактически за бесценок — это не дорого. Потому что сорокамиллионная европейская страна с давними традициями в научной деятельности стремится развиваться, чтобы занять достойное место в мировом распределении.