Lidovky: чехов призвали платить за свою свободу в борьбе с Россией

Вооруженный конфликт на Украине продолжается уже достаточно долго, чтобы мы все поняли, какое дальнейшее развитие событий для нас предпочтительно. Разные люди приходят к очень разным выводам. Вполне нормально, что сторонники разных мнений стараются убедить в них и окружающих.

Часто в таких спорах звучит мнение о том, что нам следует надавить на Украину, чтобы та вступила в переговоры с Россией о перемирии (недавно эту идею высказали в петиции под названием "Мир и справедливость"). Но, основываясь на том же принципе свободы мысли, я предлагаю собственное видение. Предложения о необходимости вести переговоры с Россией, на мой взгляд, неприемлемы, потому что очень опасны для нас.

Но давайте сначала обратимся к лексикону, которым пользуемся. Украина — суверенное государство, на которое напали и оккупировали часть его территории. Украина сразу начала защищаться. Иногда усилия чешского правительства, как и многих других западных правительств, для поддержки Украины критики называют поддержкой войны.

По этой логике тот, кто выступает против агрессора, тот поддерживает войну. Но это такой же абсурд и глупость, как попытка назвать утоление голода обжорством.

Итак, повторю, что Чехия не призывает к войне, а лишь помогает Украине защищаться. Вопрос в том, зачем мы это делаем, и стоит ли продолжать?

Существуют как минимум три типа аргументов в пользу подобной помощи и ее продолжения. Первый аргумент почти романтический. Мы должны помогать Украине, потому что это приятный нам народ, близкий в культурном и языковом отношении.

Второй аргумент в хорошем смысле идеалистический. Нужно помогать странам, которые решили идти к идеалу либеральной западной демократии. Только нужно поставить себе какие-то границы, чтобы не превратиться в мирового полицейского, который готов в следующий раз помогать после нападения на какую-нибудь демократическую страну на Ближнем Восток или в Юго-Восточной Азии.

Но даже если подобные возвышенные соображения нам были бы чужды (а многим они действительно чужды), то остается еще один, третий, аргумент. Он крайне эгоистичный и прагматичный. Россия представляла и представляет для Европы, особенно для Восточной и Центральной, к которой относится и наша страна, угрозу — как минимум в свете того, что она творила под флагом СССР после Второй мировой войны.

С другой стороны, возможно, многим русским кажется, что Европа через Североатлантический альянс связана с их архиврагом, США, и поэтому представляет угрозы для них. Особенно если вспомнить историю от Наполеона до Гитлера. Нам в Европе может казаться, что нападение Европы на Россию — чистая фантасмагория, но русские могут смотреть на это иначе, особенно оценивая перспективы.

В северной части Россию от НАТО хотя бы частично отделяет некоторое пространство, и поэтому русским казалось и кажется, что они защищены благодаря выживанию пророссийского режима Лукашенко. А вот Украина, разделяющая два противоборствующих лагеря на юге, начала в последнее десятилетие в политическом смысле все больше отдаляться от России и сближаться с Западом. Поэтому российско-европейская площадь трения начала смещаться на восток ближе к границам России. Владимир Путин решил остановить этот процесс.

На первом этапе, когда Россия попыталась насильно перетянуть Украину обратно на свою сторону, все прошло гладко. В 2014 году был присоединен Крым, что привело к волне весьма слабых санкций, и весь мир быстро принял кражу территории у Украины среди бела дня. Кстати, человек, занимающий пост чешского президента, даже говорил об этом как "о свершившемся факте". Второй этап начался в феврале прошлого года.

С точки зрения России , возможно, тут даже есть логика. Но также абсолютно зеркально логично желание Европы не позволить, чтобы эта линия соприкосновения двух "тектонических плит" смещалась на запад. Особенно если это происходит в результате вторжения на территорию суверенного, признанного на международном уровне государства.

Так началась борьба, сначала в СМИ, киберпространстве и разведке, а потом и с применением оружия, между двумя неприятелями. Причем наш неприятель на востоке, пожалуй, не столько российский народ, сколько нынешний российский режим. В этой борьбе единственной, четкой правды нет, и я уже не говорю о трибунале, который помог бы добиться чего-то подобного. Если бы он был, война давно перенеслась бы на его почву. В такой ситуации получается — кто что отвоюет, с тем и останется.

Согласиться на перемирие прежде, чем оккупационные войска покинули Украину, означало бы дать русским и всему миру сигнал о том, что после Крыма мы готовы обсуждать еще одно "урезание" Украины, и что еще через восемь лет, быть может, согласимся с присоединением территорий вплоть до словацких границ.

Можно даже представить, что в следующий раз, следуя тактике "курочка по зернышку клюет", Россия посягнула бы, скажем, на Моравию, ведь и там Владимир Путин нашел бы каких-нибудь "фашистов" и "притесняемых русских".

Еще прославленный древнегреческий государственный деятель Перикл говорил, что свобода гарантирована тому, кто готов ее защищать. Конечно, защищаться от агрессора трудно. Труднее всех приходиться украинцам, но и нам нелегко (пусть и намного меньше!). Мы много тратим на помощь; многие товары в наших потребительских корзинах подорожали.

Но у России нет шансов в долгосрочной перспективе победить в битве с Европой и теми, кто ее поддерживает. Поэтому наши, в общем-то, невеликие жертвы обретают смысл: это наша инвестиция в свободу и безопасность наших детей.

Мы должны продолжать помогать Украине в ее борьбе с агрессором еще столько, сколько это потребуется.