Высокая цена долларового господства

На апрельском саммите так называемого БРИКС — Бразилии, России, Индии, Китая и ЮАР — Луис Инасиу Лула да Силва потребовал объяснить, почему мир продолжает основывать почти всю свою торговлю на долларе США. Под бурные аплодисменты он спросил: "Почему мы не можем торговать на базе наших собственных валют? Кто решил, что доллар остался резервной валютой после исчезновения золотого стандарта?"

Речь Лулы отражает позицию одной из сторон в разгоревшихся в последние годы дебатах о будущем доллара как доминирующей мировой валюты. Те, кто утверждают, что он находится в упадке, часто говорят, что за последние 600 лет резервные валюты росли и падали вместе с экономикой их стран. Они считают, что по мере того, как доля Соединенных Штатов в мировой экономике будет сокращаться, роль доллара в мире также будет уменьшаться. Но правда состоит в том, что до доллара на планете не было доминирующих мировых резервных валют. Это единственная валюта, которая когда-либо сыграла такую ключевую роль в международной торговле.

Однако у доминирования американской валюты есть и обратная сторона. Чтобы играть роль стержня мировой экономики, Соединенные Штаты должны позволить капиталу свободно перемещаться через их границы и поглощать сбережения и диспропорции спроса других стран. То есть США должны иметь дефицит капитала, чтобы компенсировать профицит других стран и позволить им конвертировать свое избыточное производство и сбережения в американские активы, покупая недвижимость, фабрики, акции или облигации. Это снижает глобальный спрос, вынуждая Соединенные Штаты компенсировать происходящее повышением собственной безработицы или долгов. Другими словами, и Соединенные Штаты, и мир в целом выиграют от менее доминирующего доллара. Но, вопреки ожиданиям Лулы, принятие альтернативной глобальной резервной валюты не обязательно пойдет на пользу странам с профицитом, таким как Бразилия. Скорее, это заставит их бороться с главной причиной своих излишков — постоянным слабым внутренним спросом, основанным на очень неравном распределении внутреннего дохода, и устранять его путем сокращения производства и перераспределения доходов.

До подъема доллара в первой половине ХХ века валюта и резервы, финансировавшие торговлю, состояли в основном из звонкой монеты — золота и серебра. Когда центральные банки начали хранить иностранные деньги как часть своих резервов в XIX веке, они в основном делали это в форме золотых монет или валюты, которую, по их мнению, можно было конвертировать в золото. Когда историки говорят, что британский фунт стерлингов был доминирующей резервной валютой до доллара США, они имеют в виду, что обязательства Соединенного Королевства поддерживать его конвертируемость считались более надежными, чем обязательства других центральных банков. И это позволяло хранить часть резервов в фунтах стерлингов в дополнение к золоту.

Более того, до доллара ценность валюты в мировой торговле не зависела так уж значительно от того, насколько мощна экономика страны выпуска. Соединенные Штаты, например, к 1860-м годам были крупнейшей и богатейшей экономикой мира, но поскольку их обязательства по конвертируемости валюты в золото считались сомнительными, доллар играл второстепенную роль до 20-х годов. В то же время в большей части Латинской Америки и Азии торговля велась вовсе не в валюте крупнейшей экономической державы. Мексиканские серебряные песо, благодаря своей чистоте и постоянству содержания драгоценного метала, господствовали даже над фунтом стерлингов на протяжении большей части XVIII и XIX веков.

И дело здесь отнюдь не только в каких-то технических вопросах. Глобальная торговля и потоки капитала в старом мире, основанном на золотом стандарте, были структурированы совсем не так, как сегодня. Торговые дисбалансы ограничивались способностью каждой страны осуществлять транзакции звонкой монетой. Независимо от того, насколько велика была экономика того или иного государства, или насколько могущественен был ее центральный банк, ее валюта могла использоваться для торговых расчетов только в той мере, в какой она рассматривалась как полностью конвертируемая в ценные металлы. По мере того, как запасы иностранной валюты страны росли по сравнению с объемами золота ее центрального банка, обещание конвертируемости становилось все менее и менее надежным, тем самым препятствуя использованию этих денег.

Эти ограничения имели важные последствия. Во-первых, при золотом стандарте международная торговля была в целом сбалансированной (за исключением небольших дисбалансов, вызванных потоками капитала, которые финансировали промышленные инвестиции). Другое, более важное последствие заключалось в том, что процесс уравновешивания торговых потоков, описанный шотландским философом и экономистом Дэвидом Юмом в модели "цена – золото", действовал симметрично как в странах с положительным торговым сальдо, так и в странах с торговым дефицитом, так что сокращение спроса в последних сопровождалось расширением спроса в первых.

Нынешняя система, базирующаяся на долларе, сильно отличается от описанной выше модели. В этой системе диспропорции ограничиваются главным образом желанием и способностью Соединенных Штатов импортировать товары или экспортировать права на свои внутренние активы, то есть позволять держателям иностранного капитала быть нетто-покупателями американской недвижимости и ценных бумаг. В результате страны могут иметь большие постоянные профициты или дефициты только потому, что эти дисбалансы компенсируются противоположными дисбалансами в Соединенных Штатах.

Хуже того, сдерживающий эффект дефицита на мировую экономику не компенсируется ростом в странах с профицитом, как это было до господства доллара. На Бреттон-Вудской конференции в 1944 году британский экономист Джон Мейнард Кейнс решительно выступал против глобальной торговой системы, в которой допускаются профициты или дефициты, но его мнение отверг высокопоставленный американский чиновник Гарри Декстер Уайт. В результате страны с дефицитом оказались должны покрывать недостаточный внутренний спрос стран с профицитом, а те в свою очередь смогли избежать соответствующих корректив, которые угрожали повлечь за собой либо сокращение производства, либо перераспределение богатства в пользу рабочих.

Этот процесс корректировки не совсем понятен даже ведущими экономистами. Страны с избытком имеют профицит не потому, что они особенно эффективны в производстве, а потому, что их производители пользуются скрытыми и явными субсидиями, которые в конечном итоге оплачиваются рабочими и домохозяйствами и, таким образом, создаются за счет сокращения внутреннего спроса. Именно так, как объяснял Кейнс, работает меркантилистская политика — повышая международную конкурентоспособность конкретной страны за счет подавления внутреннего спроса. Именно поэтому ее называют тактикой "соседа-попрошайки". Вместо того, чтобы конвертировать рост экспорта государства в повышение импорта, эта тактика приводит к постоянному положительному сальдо торгового баланса у страны, ее применяющей.

Но излишки в одной стране должны компенсироваться дефицитом в другой. С 80-х годов Соединенные Штаты приспосабливались к профицитам других государств, позволяя легко конвертировать их в спрос на активы США. В результате доллар безраздельно господствует в международной торговле, но американская экономика вынуждена поглощать слабый спрос в других странах либо за счет роста внутренней безработицы, либо, что более вероятно, за счет поощрения роста государственного долга и долга собственных домохозяйств.

Это не означает, что Соединенные Штаты должны всегда иметь дефицит, чтобы привязать глобальную торговую систему к доллару, как утверждают многие. Но когда мир нуждается в сбережениях, США экспортируют их и добиваются положительного сальдо торгового баланса, а когда у мира есть избыточные сбережения, американцы их импортируют и управляют торговым дефицитом.

Соединенные Штаты реализовывали первую тактику с 20-х по 70-е годы, в течение почти пяти десятилетий, когда многие страны срочно нуждались в восстановлении производственных мощностей и инфраструктуры, разрушенных в ходе двух мировых войн. Поскольку доходы в Европе и Азии были сведены на нет военным конфликтом, государства этих регионов нуждались в иностранных сбережениях, чтобы помочь восстановить свою экономику. А так как в этот период именно Соединенные Штаты являлись ведущей страной с положительным сальдо торгового баланса в мире, они быстро перешли к удовлетворению потребностей других столиц, экспортируя избыточные сбережения, в результате чего доллар стал доминирующей мировой валютой.

Однако к началу 70-х годов большинство ведущих экономик мира восстановились после разрушительных последствий мировой войны. Теперь у них были собственные сбережения, которые им нужно было экспортировать, чтобы поднять свою экономику еще выше. Соединенные Штаты снова оказались нужны: их открытость для иностранного капитала, гибкие финансовые рынки и высококачественное управление капиталами привели к тому, что они стали поглощать большую часть избыточных сбережений остального мира. Неслучайно в 70-е годы крупные постоянные профициты Соединенных Штатов начали сокращаться, уступив место к 80-м годам крупным устойчивым дефицитам, которые продолжаются и по сей день.

Готовность позволить потокам капитала спокойно перемещаться и способность поглотить сбережения и дисбаланс спроса остального мира — вот что лежит в основе доминирующей роли доллара США. Ни одна другая страна до Соединенных Штатов не играла эту роль в такой же степени, поэтому ни одна другая валюта не доминировала в международной торговле и движении капитала так, как доллар сегодня. Более того, ни одна другая страна или группа стран — ни Китай, ни Япония, ни БРИКС, ни Европейский Союз — не хотят и не могут играть эту роль без радикальной перестройки своей финансовой системы, перераспределения внутренних доходов, отмены контроля за движением капитала и ущерба для своего экспорта. И все это, вероятно, будет очень разрушительным.

По всем этим причинам никакая другая валюта не может сейчас заменить доллар США. Когда его господство в конце концов закончится, закончится и нынешний режим мировой торговли и движения капитала. Как только Соединенные Штаты (и другие страны англо-саксонского мира, играющие аналогичную роль) перестанут поглощать до 80% избыточного производства и избыточных сбережений стран с положительным сальдо, таких как Бразилия, Китай, Германия, Россия и Саудовская Аравия, эти государства больше не будут иметь возможность эффективно использовать свои профициты. А без профицитов они будут вынуждены сокращать внутреннее производство, чтобы оно больше не превышало слабый внутренний спрос. Другими словами, только широкое использование доллара позволило существовать тем огромным диспропорциям, которые были характерными для мировой экономики последних 50 лет.

Но незаменимый доллар — это нехорошо ни для Соединенных Штатов, ни для остального мира. Мировой экономике было бы лучше, если бы США прекратили корректировать дисбалансы глобальных сбережений, что позволяло избыточным экономикам сдерживать мировой спрос. От этого в особенности выиграют именно американцы, потому что им больше не придется за счет более высокой безработицы или увеличения госдолга поглощать последствия меркантилистской политики стран с положительным торговым сальдо. Власть Вашингтона и Уолл-Стрит будет ограничена, но американский бизнес будет расти быстрее, а американские рабочие будут зарабатывать больше.

Однако добраться до постдолларового мира будет непросто. В большинстве дебатов о возможной кончине американской валюты упускается мысль о том, насколько экономически разрушительными будут последующие изменения для стран с постоянным положительным сальдо, которым придется резко сократить целые отрасли, сегодня ориентированные на экспорт. Этот мировой переход повлечет за собой больше, чем просто выбор новой валюты для мировой торговли. Он потребует создания совершенно иных структур для регулирования торговли и движения потоков капитала. И хотя в долгосрочной перспективе этот процесс может оказаться даже выгодным для экономики США, экономикам с профицитом принять его будет сложно.

Ответ на вопрос Лулы о том, кто назначил доллар США мировой резервной валютой, полон самоиронии: это именно страны с профицитом капиталов, такие, в частности, как Бразилия и Китай. И что бы ни говорили их лидеры, никто из них не спешит переворачивать существующую систему с ног на голову. До тех пор, пока эти страны коренным образом не изменят свою внутреннюю экономику — или пока Соединенные Штаты не решат, что они больше не будут нести высокие экономические издержки, связанные с выполнением своей корректирующей роли, — у них и остального мира не будет иного выбора, кроме как смириться с продолжающимся доминированием доллара в мире.