Добро пожаловать в Европу, где массовая гибель — обычное дело

В этом месяце в тунисском портовом городе Сфакс я сидела рядом с группой мужчин в песчаном, продуваемом всеми ветрами парке. На закате один из них поставил крышку от своей бутылки на землю и налил туда драгоценной воды крадущейся бездомной кошке. Мужчины оказались дарфурцами. Они объяснили, что спаслись от нового геноцида в Судане. Они увидели, как боевики сжигают дома, а порой и целые села, и решили бежать.

Сегодня в парке Сфакса живут десятки, если не и сотни суданцев — и еще тысячи по всему городу. Они спят на картонках, а если повезет — на матрасах. Они размышляют о своей судьбе, тихо обсуждают пережитое и гадают, где достать еду. В основном они ждут — будь то денег от родственников или друзей или работы, чтобы собрать две тысячи тунисских динаров (примерно 647 долларов) — чтобы заплатить за место в лодке и получить шанс на спасение. Все, кого я встречала в Сфаксе (а это в 130 километрах от итальянского острова Лампедуза), хотят пересечь Средиземное море и попасть в Европу. И все они знают, что попытка может стоить им жизни.

И все же люди уезжают каждый день. Одни посылают ликующие сообщения из Италии, трупы других выносит на берег прибой. Только на выходных, что я провела в парке, целых три лодки затонули, и более 80 человек погибли или пропали без вести. Десять тел прибило к близлежащим пляжам. На прошлой неделе сообщалось, что 41 человек погиб при кораблекрушении у берегов Италии.

Массовая гибель давно стала обычным делом на рубежах Европы. С 2014 года в Средиземном море погибло или пропало без вести более 27 800 человек — и наверняка эта цифра сильно занижена цифра. Этот год обещает быть особенно смертоносным. В попытках добраться до Европы погибло уже более две тысячи человек, из них более 600 в июне, когда переполненное судно перевернулось у берегов Греции. Это воплощение бесправия, но, в первую очередь, глобального неравенства.

В Тунисе, который сегодня стал главным перевалочным пунктом на пути в Европу, собрались беженцы отовсюду. Я встречала людей из Буркина-Фасо, Гамбии, Сенегала, Нигерии, Сомали, Эритреи и Либерии. Некоторые, например, дарфурцы, скорее всего получат международную защиту и статус беженцев — если им, конечно, удастся добраться до безопасной страны. Другим же этого не светит: они бегут от коррупции и повальной нищеты из стран, где медицина практически отсутствует, а дети умирают от излечимых болезней, которые к тому же можно было предотвратить. Они жаждут возможностей и мало-мальски стабильной жизни. Почти все из них родом из бывших европейских или британских колоний.

Я встречала людей, которые прожили в Тунисе много лет, но лишились работы и попали под депортацию после нашумевших слов президента Каиса Саида. В феврале Саид назвал прибывших в страну жителей черной Африки звеньями преступного сговора "с целью изменить демографию Туниса", после чего на беженцев обрушилась волна гонений и преследований.

Однако это не помешало Европейскому союзу заключить с Саидом сделку по сдерживанию миграции: за обещание держать границу на замке он пообещал Тунису 118 миллионов долларов и посулил дополнительную помощь. На жестокость Туниса — только в начале июля более тысячи африканцев были задержаны в Сфаксе и брошены на ливийской границе без еды и воды — европейские лидеры готовы закрыть глаза: для них главное — его готовность к сотрудничеству.

Сидя на матрасах под оливковым деревом в Сфаксе, 30-летняя уроженка Сьерра-Леоне Аиша Бангура выбирала вшей из волос подруги. Ее маленькая дочь играла в песке с четырьмя другими детьми — игрушками им служили консервные банки. Бангура сказала, что ее муж погиб в Ливийской пустыне, по которой они шли девять суток. Дома в Сьерра-Леоне, где ВВП на душу населения в прошлом году составил всего 461 доллар, Бангура когда-то продавала апельсины, но ее бизнес разорился. "У меня не было работы, — объяснила она. — И не было денег, чтобы торговать дальше".

За последние годы экономическая ситуация почти во всей Африке ухудшилась на фоне пандемии и конфликта на Украине. Первые карантины в пандемию я провела на севере Уганды и видела своими глазами, как быстро испарились скудные сбережения и люди начали голодать. В прошлом году в Сьерра-Леоне я видела, как из-за дороговизны жизни вспыхнули протесты, причем со смертельным исходом. Положение дел усугубляется переменой климата. В Нигере население недоедает, а в Сомали чуть не разгорелся настоящий голод.

И вот на фоне всех этих страданий богатый мир ужесточает границы. В Великобритании правительство приняло драконовский закон, по которому беженцы лишатся права на международную защиту и будут размещены на плавучей барже. Европейские официальные лица разглагольствуют о "сломе бизнес-модели контрабандистов", но их помпезная риторика выпускает из виду то обстоятельство, что те лишь удовлетворяют спрос. В отличие от меня, европейки, прилетевшей из Ирландии в Тунис без визы, у многих африканцев нет безопасного пути назад.

Спор о миграции вместо философских вопросов банально зациклен на том, как не пустить в страну самых обездоленных. Можем ли мы, Запад, по-прежнему претендовать на уважение прав человека, потворствуя вопиющим их нарушениям у собственных границ? Устраивают ли нас преступления, совершаемые во имя того, чтобы не дать этим людям добраться до наших стран? И разве выходцы из стран, которые мы давно эксплуатируем, не вправе получить от нас хоть какую-то выгоду?

Проблема миграции и отклик Запада во многом определяют наш век. И пока что это история катастрофы и гибели, жестокости и пособничества. Нам срочно нужно найти подход получше.