Палестинцам отказывают в самом праве на существование

За последнюю неделю у меня сложился своего рода ритуал. Просыпаюсь после ночи кошмарного сна: в глазах туман, весь сам не свой. Нащупываю диван. Включаю один из спутниковых каналов, который смотрю только во время кризиса на Ближнем Востоке. Снижаю громкость, чтобы едва разбирать слова. Я ведь знаю: то, что мне предстоит увидеть, надо как-то смягчить и притушить — ради моего же блага.

Благодаря телевизору я заметил некоторые различия между тем, как живут дети здесь, в Канаде, и в секторе Газа после нападения на Израиль 7 октября. Например, если наши дети видят фургон с мороженым, они сразу же начинают требовать, а родителям, соответственно, приходиться судорожно соображать, как унять истерику, если скажешь "нет". В Газе такая проблема не стоит вовсе. Морги и больницы настолько переполнены, что в фургонах с мороженым теперь хранятся трупы. С начала бомбардировок убито уже более 2 800 человек.

Здесь, в Канаде, мы помечаем школьную одежду и вещи, чтобы в случае пропажи их вернули владельцу. В секторе Газа сегодня школы закрыты, и дети привыкли делать совсем другие метки — они пишут свои имена на маленьких ручках. Если их накроет ударом бомбы, их так будет проще опознать.

На момент написания этой статьи в результате авиаударов Израиля по сектору Газа погибло более тысячи палестинских детей, в том числе младенцев, малышей и младшеклассников. Это настолько дико, что верится с трудом.

Назревает острейший гуманитарный кризис. Специальный докладчик ООН по правам человека на оккупированных палестинских территориях Франческа Альбанезе выступила с заявлением и предостерегла, что Израиль может замышлять "массовую этническую чистку". Этническая чистка. Эти слова настолько отвратительны, что мы — после ужасов Холокоста, Боснии и Герцеговины и Руанды — поклялись, что больше этого не допустим.

Я молюсь, чтобы этого не произошло. Но в Канаде запрещено и заикаться об этом — и вообще рассказывать палестинские истории. Во всем потоке новостей о нападениях ХАМАС или об израильской скорби по всем павшим не нашлось ни единого взгляда на другую сторону. Складывается ощущение, что к палестинцам здесь можно относиться только двумя способами: обесчеловечить и заткнуть им рот.

Не секрет, что министр обороны Израиля Йоав Галант назвал палестинцев "зверями в людском обличье", чтобы оправдать свой приказ отключить Газе электричество и перекрыть воду и поставки продовольствия. Едва ли можно себе представить более яркий пример "расчеловечивания". Разговоры о карт-бланше Израилю — поступать с Газой по своему усмотрению — стали настолько общим явлением среди наших политиков и комментаторов, что превратились в клише.

Отдельные элементы нашего общества уже поняли намек. Преступления на почве ненависти против палестинцев и мусульман участились. В Иллинойсе шестилетний выходец из Палестины Вадеа Аль-Файюм получил 26 ножевых ранений от собственника квартиры, которую снимает его семья, — за то, что он мусульманин, и в ответ на продолжающуюся войну.

Эта колонка, которую вы сейчас читаете, — исключение из сложившегося правила: палестинцы не имеют права рассказывать свои истории. Новостей о палестинцах из Газы практически не поступает, а те немногие тщательно фильтруются представителями Израиля. Колониальная история поселенцев замалчивается, новости пишутся туманным языком эвфемизмов и экивоков, а вина всегда перекладывается на кого-то еще. Демонстрации в поддержку населения Газы собирают тысячи людей, но ошибочно подаются как поддержка терроризма. Социальные сети запрещают палестинские репортажи или ограничивают их хождение.

Те, кто высказывается, боятся расплаты. Уже давно известно, что палестинцев или их сторонников увольняют, отстраняют от работы или бойкотируют за проявление элементарного гуманизма. Делиться ли той или иной публикацией в социальных сетях — для палестинца вопрос крайне насущный.

Когда ты палестинец, сам факт твоего существования замалчивается, искажается или отрицается.

На прошлой неделе мне пришло на ум арабское слово qahr. Прямого аналога в английском у него нет. Если браться за перевод, я бы сказал, что это бессильный гнев от несправедливости. Это ощущение опустошенности, разочарования и непоправимости.

Каждое утро, когда я включаю телевизор, то не чувствую ничего, кроме qahr.