Не все великие авторы были настолько мудры и предусмотрительны, как наша нобелевская лауреатка Вислава Шимборска (Wisława Szymborska), которая в раскрытом после ее смерти завещании четко описала, кто должен распоряжаться ее наследием. Из истории литературы известно, что с уходом творца часто начинались споры, кому принадлежит право на оставленные им произведения. Когда сочинения Джеймса Джойса перешли в разряд общественного достояния, многие вздохнули с облегчением, так как наследник писателя прославился тем, что противодействовал переводам его книг и даже театральным постановкам по его произведениям, а кроме того требовал за все щедрого вознаграждения. Источником больших доходов могут стать также архивы литераторов. Так было в случае наследия Жюля Верна, права на которые получил его сын Мишель. Он сам писал романы, пробовал свои силы в кинематографе, был режиссером научно-фантастических фильмов, однако ни одна из этих сфер не принесла ему достатка. Всю свою взрослую жизнь он тонул в долгах, которые оплачивал его отец. Когда Жюль Верн умер, Мишелю было 40, и он охотно занялся наследием отца. В печати начали появляться неизвестные сочинения Верна – целых восемь романов и несколько произведений малых жанров.
Такой водопад «неизвестных» текстов сразу же вызвал слухи, что пишет их сын Верна. Действительно, его договор с издателем предполагал возможность дополнения и исправления черновиков отца. К тому же к архиву Верна Мишель никого не допускал. Ту же стратегию использовал потом внук, к которому перешло загадочное наследство. Регулярно появлялись слухи, что поздние произведения Жюля Верна на самом деле принадлежат перу Мишеля, который, по мнению исследователей, был, впрочем, очень талантлив. После смерти внука новые наследники решили, наконец, продать архив за внушительную сумму в 8 тысяч франков.
Читатели часто не отдают себе отчет, какую роль в окончательном виде литературного произведения играют наследники, семья или издатели. Роман «Мастер и Маргарита» Михаила Булгакова был закончен его женой, стихотворный сборник Сильвии Плат (Sylvia Plath) «Ариэль» компоновал ее бывший муж Тед Хьюз (Ted Hughes). Некоторые стихи, которые Хьюз убрал из сборника, были посвящены ему. В свою очередь последняя, незаконченная книга Хемингуэя «Праздник, который всегда с тобой» стала семейным полем брани. Сначала ее издала четвертая жена писателя, скомпоновав материал так, чтобы положительным героем оказалась первая жена, а отрицательным – вторая. Несколько десятков лет спустя внук писателя подготовил свой вариант книги, в которую он включил тексты, не вошедшие в первое издание, и поменял текст таким образом, чтобы представить в лучшем свете свою бабушку, т.е. вторую жену Хемингуэя. Это новое издание, в свою очередь, раскритиковал друг писателя Аарон Хотчнер (Aaron Edward Hotchner). В своем письме в New York Times он назвал ее «пародией на замысел Хемингуэя и первоначальный, подлинный, вариант романа». «Что будет, - вопрошал он, - если какой-нибудь потомок Скотта Фицджеральда потребует убрать из романа главу, в которой идет речь о размерах пениса его предка, или если внук Форда захочет вычеркнуть из текста упоминания о запахе тела его деда?» По мнению Хотчнера, владелец авторских прав неправомочен вносить в произведение какие-либо исправления.
Сожженные и спасенные
Одни исправляют, а другие, что хуже, сжигают. В истории литературы есть много примеров, когда произведения уничтожали сами авторы (Томас Манн уничтожил свои ранние дневники, Гоголь сжег второй том «Мертвых душ») или их наследники. Сжигал свои рукописи Адам Мицкевич, особенно перед своим отъездом в Турцию, а после его смерти уничтожением бумаг занялся сын поэта Владислав. О Мицкевиче и его камине писала в одном из своих фельетонов Вислава Шимборска: «Говорят, перед отъездом он два дня подряд жег бумаги. И, в принципе, имел право, ведь они были его собственностью, ну а мы имеем право сокрушаться, что он решил этим правом воспользоваться. Потом у того же камина начал хозяйничать сын Мицкевича Владислав. А вот он уже не имел права сжигать ни единого листочка, если этот листочек имел хоть какое-то отношение к его отцу. Но, к сожалению, он жег все, что казалось ему ненужным или излишне усложняющим легенду о его отце. Иногда, прежде чем сжечь какую-то рукопись, он делал из нее выписки. Они стали сущим наказанием для всех историков, т.к. неизвестно, что было вырвано из какого контекста, а что, возможно, было и дописано. Мрачные слухи о его пиромании ходили по Парижу уже тогда».
Семья решила позаботиться об имидже и другого поэта-романтика – лорда Байрона, уничтожив его дневники. В 1818 Барон прекрасно развлекался в Венеции, занятой австрийцами. Он блуждал по улицам в карнавальном костюме и искал приключений с венецианками. Ему нравилась свобода местных замужних женщин, которые не таясь заводили любовников. «Это совершенно нормально. У некоторых их двое, трое и так далее до двадцати, а о выходящих за рамки этого числа рассказывать уже не принято», - писал он. В погоне за избранницей ему случилось даже упасть в мутную воду Гранд-канала, простудиться и прервать (но лишь на несколько дней) свои любовные игры.
Именно в Венеции была создана первая песнь поэмы «Дон Жуан». Байрон вел также дневники, в которых описывал современников. Многие известные персоны опасались обнародования этих записей. Байрон оставил их своему другу, а тот продал их издателю. Который, как оказалось, больше всего боялся скандала. Спустя несколько лет после смерти Байрона этот издатель вместе с наследниками на всякий случай порвал и сжег эту рукопись, даже ее не читая. «Рассказывал ли Байрон о гомосексуальных шалостях молодых аристократов в интернате Харроу? О порочных отношениях с любимой сестрой Августой? Описал ли он открыто историю распада своего несчастливого брака?» - размышляет Александр Пехманн (Alexander Pechmann) в своей работе «Библиотека утраченных книг».
К счастью, наследникам иногда удавалось и наоборот, уберечь ценные рукописи от огня. Если бы Макс Брод послушался Кафку, у нас не было бы величайших произведений мировой литературы. Не так давно вышел в свет последний неоконченный роман Набокова «Лаура и ее оригинал», которая, по сути, представляет собой набор записок и карточек, на которых Набоков записывал текст этого произведения между очередными приступами болезни. Мы могли бы никогда не увидеть этой книги, т.к. Набоков завещал сжечь рукопись. Его сын целых 30 лет колебался, исполнить ли волю отца, и в итоге решил опубликовать эти наброски. Хорошо что так вышло. Хотя сложно представить себе, как выглядело бы произведение в законченном виде, его фрагменты, порой просто отдельные фразы, приковывают внимание.
И все же список утраченных произведений гораздо длиннее списка тех, что удалось спасти наследникам. История литературы – это в значительной степени история утрат.
Жена-ангел и жена-агент
Жены писателей и их роль в управлении литературным наследием заслуживают отельной книги. Последние годы были «урожайными» на дневники наших писателей. И, как выяснилось, это не конец: отечественные архивы еще не опустели. Сенсационно звучит совсем свежая новость о существовании неопубликованного тайного дневника Витольда Гомбровича (Witold Gombrowicz), который решила опубликовать Рита Гомбрович. Пока о нем не известно ничего, кроме факта, что он есть. Легенда гласит, что Нора Джойс спасла из печки фрагменты книги, которая стала основной для «Портрета художника в юности». Жены бывают ангелами-хранителями своих мужей, как упомянутая Рита Гомбрович или вторая жена Достоевского – Анна Сниткина. Достоевский встретил эту совсем юную девушку в тяжелый момент своей жизни: он потерял любимого брата, тонул в долгах и страдал зависимостью от азартных игр. Помимо этого его терзали приступы эпилепсии. Благодаря стенографистке Анне, которой, чтобы оплатить его долги, не один раз приходилось закладывать свои меха и украшения, появились самые известные романы Достоевского. В конце концов, ей удалось вытащить мужа из пучины азарта. Она заботилась о нем и о его произведениях.
Преданных, тихих жен, занимавшихся переписыванием и редактурой, в истории литературы было огромное множество (например, Вера Набокова), но чаще всего мы, к сожалению, не знаем даже их имен. Зато известна одна история, когда жена писателя, ловко игравшая роль заботливого опекуна, на самом деле оказалась тайным агентом спецслужб. Сначала она аккуратно писала на мужа доносы, а после его смерти не позволяла издавать его книги. Речь о Зофье О’Бретенни (Zofia O’Bretenny), жене Павла Ясеницы (Paweł Jasienica) (польский писатель, эссеист и публицист, - прим. пер.)
Спецслужбы подослали ее к писателю, чтобы она втерлась к нему в доверие. Ему было 60, а ей 43. Прошло совсем немного времени, и Ясеница попросил ее руки. Зофья сразу отправилась с этой новостью в свой отдел. Она стала очень важным агентом, поскольку получила через своего мужа доступ к среде литераторов и оппозиционеров. Начальство хвалило ее за усердие, т.к. она каждый день доносила о том, что ее муж ел, с кем встречался, о чем говорил. В 70-е годы после смерти писателя она получила следующее важное задание – не допустить публикаций книг Ясеницы на Западе. […]
Публикация дневников может плохо сказаться на имидже литератора. «Образ писателя в глазах его близких отличается от того образа, который складывается у читателей, - говорит руководитель издательства «Iskry» Веслав Уханьский (Wiesław Uchański). - Дети писателей считают себя блюстителями их памяти, но тут, конечно, встает вопрос, до какой границы должна простираться забота о памяти своих родственников?» Обычно дневники писателей появляются спустя продолжительное время после их смерти. Сами авторы предпочитают подождать подольше, чтобы их записки не могли оскорбить никого из живущих. Некоторые дневники, как записи Марии Домбровской (Maria Dąbrowska), были необычайно объемными, и в первых изданиях они могли выйти с сокращениями (в первую очередь, по цензурным, но также и морально-этическим соображения).
Дочь Ярослава Ивашкевича (Jarosław Iwaszkiewicz) Мария знала, что «Дневник» ее отца должен быть опубликован только полностью. Она не собиралась подвергать цензуре присутствовавшие в тексте гомосексуальные мотивы, хотя столкнулась из-за этого с упреками родственников.
Самой же спорной для родственников бывает биография. Семья часто хотела бы принимать участие в ее создании и контролировать ее. Создается немало книг, которые становятся своеобразными памятниками писателю. Между тем, как писал Бой Желеньский (Tadeusz Boy-Żeleński) (польский литературовед и переводчик, - прим. пер.), произведение можно понять лишь в контексте чьей-то жизни, такой, какой она была на самом деле. В последнее время много говорилось о претензиях жены Рышарда Капущинского (Ryszard Kapuściński) (польский писатель и журналист, - прим. пер.) к биографической книге под названием «Капущинский non fiction» авторства Артура Домославского (Artur Domosławski). […] Получается так, что в посмертной жизни писателя важнее всего оказываются интересы семьи и родственников, которые ведут борьбу в т.ч. за публичный образ творца. Впрочем, их борьба, это еще не самое худшее, хуже, когда они уничтожают произведения или действуют в ущерб интересам покойного. Как писал Жак Деррида: «Над текстом по самой его сути беспрестанно висит угроза полного исчезновения. И будет ли потом кто-нибудь хоть что-нибудь знать об этих исчезнувших текстах?»
Так что, дорогие писатели, позаботьтесь о своем наследстве заблаговременно, ведь после смерти будет уже поздно.
