Для женщины, которая вот-вот встанет во главе государства, Тереза Мэй в последние дни кажется противоестественно спокойной.
«Она по сути дела — такая же, как и всегда, совершенно непринужденная и жизнерадостная. Нет никакого чувства, что все вокруг рушится», — говорит давний знакомый Мэй, внимательно наблюдавший за ней во время кампании. Но в отличие от Андреа Ледсом (Andrea Leadsom), заметно потрясенной в выходные дни враждебным освещением в СМИ, Мэй лучше всех знала, чего ждать.
За последние шесть лет Мэй пережила беспорядки, участвовала в принятии решения о вступлении в войну, а после убийства военнослужащего Ли Ригби (Lee Rigby) в отсутствие премьер-министра председательствовала на чрезвычайном заседании комитета «Кобра».
Мэй долгие годы прилежно выполняла свою домашнюю работу, и хотя не смогла предугадать отставку Кэмерона в этих обстоятельствах (а тем более, провал всех прочих претендентов), она как всегда готова. Вопрос в том, достаточно ли ее готовности для тех неспокойных времен, которые ждут нас впереди.
Неосторожное замечание консервативного сановника Кена Кларка (Ken Clarke) о том, что Мэй — «чертовски трудная женщина», лишь прибавило ей очков среди женской части электората, и она обратила его себе на пользу на последнем парламентском заседании, пообещав, что председатель Еврокомиссии Жан-Клод Юнкер скоро лично узнает, какой «чертовски трудной» она может быть.
Но даже ее друзья признают, что Кларк в чем-то прав. «Она может просто достать, — кратко характеризует ее коллега, в остальном восхищающийся Мэй. — Работать с ней нелегко». Мэй как тигрица дерется в своем углу и — что необычно для политика — никогда не беспокоится о том, любят ее или нет.
Это типичный для нее подход по принципу «не нравится — не бери», и благодаря ему Мэй удалось заручиться поддержкой почти двух третей коллег в парламенте, хотя она отказалась подкупать колеблющихся предложениями о высоких должностях. «К ней нельзя подойти и сказать: „Сделай меня заместителем министра по значкам и открыткам, а я проголосую за тебя“, — говорит бывший министр и давний союзник Мэй Эрик Пиклз (Eric Pickles). — Она так не работает. Ее нужно принимать безоговорочно».
На самом деле, самым интригующим можно назвать ее сравнение не с Тэтчер, а с Гордоном Брауном (Gordon Brown) — последним политическим деятелем, ставшим премьер-министром в основном по причине всеобщего одобрения. Оба — серьезные дети священников, воспитанные в духе высокой нравственности и одержимые потребностью все контролировать. Хорошо известно, что Мэй не любит пускать дела на самотек, ей нужно точно знать, чем занимаются ее подчиненные, нужно продумать каждую деталь принимаемого решения. Такая мелочная опека недопустима и невозможна при руководстве всем правительством. И подобно Брауну, Мэй требует непоколебимой преданности. (Но в отличие от него, она обычно не говорит за спиной человека то, что не хочет сказать ему в лицо.)
Однако, несмотря на свое очевидное упрямство, в глубине души Мэй готова прислушиваться к обоснованным аргументам. Бывший младший министр, видевший, насколько жестко она ведет себя на переговорах, говорит, что в конце концов Мэй обычно старается договариваться. «Тут нельзя просто так заявить „потому что я так сказал“. Но если Терезе представить весомые доводы, она готова изменить свою позицию».
Наверное, ее не обожают, но она вызывает восхищение, опасливое уважение и глубокую благодарность у многих женщин из числа сторонниц тори. Министр малого бизнеса, промышленности и предпринимательства Анна Субри (Anna Soubry) называет это «обстановкой сестринских отношений», которую Мэй создала в своей партии. Есть нечто закономерное в том, что спустя десятилетие после того, как Мэй капитально перестроила систему отбора кандидатов, чтобы по карьерной лестнице вслед за ней поднималось больше женщин и депутатов из числа этнических меньшинств, ее партия на короткое время выдвинула короткий список претендентов на высший пост, в котором были только женщины.
Премьерство Мэй может стать весьма непредсказуемым из-за того, что она всегда в меньшей степени руководствовалась идеологией и в большей — нравственностью, обладая очень личным ощущением того, что правильно, а что нет. Ее наиболее радикальные действия — борьба с коррупцией в полиции, противостояние с Даунинг-стрит из-за расследования случаев педофилии во власти, отклонение рекомендации государственной службы — зачастую объясняются тем, что она чувствует, как нарушаются общие правила порядочности. Она питает отвращение к любым случаям непристойности на государственной службе, к любым неряшливым и эгоистичным действиям, ведущим к несправедливости.
В понедельник она намекнула, что такой же высоконравственный подход будет у нее и к экономической политике. Мэй изложила свои планы по ограничению зарплат высокопоставленных управленцев и включению потребителей и рабочих в состав правлений корпораций. Довольно дерзко выведя свою артиллерию на газон лейбористов, Мэй вознамерилась стать защитницей обездоленных и забытых — тех, кто сталкивается с финансовыми проблемами и проголосовал за выход из ЕС, так как видел, что ситуация становится все хуже.
Министр без портфеля и сторонник рабочего консерватизма Роберт Халфон (Robert Halfon) хорошо знает об этих обстоятельствах по своему избирательному округу в Харлоу. Он поддержал Мэй отчасти из-за того, что надеется на проведение ею политики социально ответственного капитализма.
«Не думаю, что она станет махать шашкой. Мне кажется, она возьмется за клановый капитализм. Я говорю, что мы должны стать партией чести, а не больших денег, не тех ужасных людей, которые измываются над рабочими», — говорит он.
Нетрудно понять, откуда у нее появилось такое довольно старомодное чувство долга. Единственная дочь преподобного Хуберта Брейзера (Hubert Brasier) и его супруги Зейди выросла в сельской местности в графстве Оксфордшир. Главным в ее семье всегда были интересы и потребности прихожан отца. С самого раннего возраста ей настойчиво твердили, что будучи дочерью священника, она всегда «на виду». И Мэй по сей день сохраняет эту пуританскую жилку. Самым большим сюрпризом в ее опубликованной налоговой декларации стало то, что она дает немало денег на благотворительность.
Воспитание у нее было комфортным, уровня среднего класса — два года в частной школе, затем местная средняя школа и Оксфорд. У нее крепкий брак с банкиром Филипом, с которым Мэй познакомилась на студенческой дискотеке.
Но жизнь не всегда была простой и легкой. Вскоре после выпуска Мэй из университета в автокатастрофе погиб ее отец, а спустя год от рассеянного склероза скончалась мать. Потом семейство Мэй с горечью осознало, что у них не может быть детей. Она наблюдала, как ее оксфордские сокурсники один за другим занимают важные места; но несмотря на свой головокружительный карьерный рост, Мэй, попав в 1997 году в Вестминстер, так и не вошла в окружение какого-нибудь лидера.
Наверное, нужно обладать определенным чувством обособленности, чтобы после поражения в 2001 году выступить с упреком в адрес консерваторов и предупредить, что они не смогут прийти к власти, пока их считают «отвратительной партией». Это был важнейший момент в истории тори, и он стал предзнаменованием модернизационной революции Кэмерона, которую тот осуществил спустя четыре года. Пережив впоследствии яростные нападки, Мэй поняла, что она — круче, чем ей казалось.
Однако такие отчаянные подвиги для нее — редкость. «Она любит действовать заведенным порядком», — говорит ее коллега из числа старших министров, назвавший Мэй старательной и осторожной, но не особенно творческой. Во многом она — преемственный кандидат, и тори строят предположения, что доверенные коллеги вполне могут сохранить свои посты, дабы сгладить переходный процесс. Даже канцлер казначейства Джордж Осборн (George Osborne) изо всех сил старается быть полезным, проводя с ней в последние дни беседы за закрытыми дверями.
Во времена общенациональных кризисов в осторожности есть своя привлекательность. Халфон говорит, что когда он попросил избирателей высказать свое мнение о новом лидере, ему постоянно твердили одно и то же слово — «безопасность». Может, у Мэй и нет грандиозных политических воззрений, однако есть ощущение, что когда небо упадет на землю, она будет знать, что надо делать.
Но остается несколько неудобных вопросов. Если Мэй — такой сильный лидер, то почему она исчезла во время референдума по Брекситу? Ведь вряд ли она могла оказаться настолько циничной, чтобы подстраховываться? И сможет ли сторонница членства в ЕС обеспечить такой Брексит, который удовлетворит правый фланг тори и не вызовет возмущение у ее сторонников из центра?
Крах лидерства и последовавшее за ним соперничество создали такую обстановку, в которой Мэй не пришлось излагать свои взгляды по ряду спорных вопросов, относящихся к Брекситу, главным среди которых является иммиграция. Находясь на посту министра внутренних дел, она сумела сохранить свой страстный либерализм по расовым проблемам. Мэй бросила вызов практике задержания и обыска молодых чернокожих мужчин, посчитав это дискриминацией. В то же время, она заняла жесткую позицию по вопросам иммиграции, смело заявив в прошлом году на партийном съезде, что нынешний приток иммигрантов — не в национальных интересах Британии. Многие депутаты парламента удивляются, как она, будучи честным человеком, может совмещать столь противоречивые убеждения.
«Откровенно говоря, для меня это загадка, — говорит один сторонник модернизации из парламента, поддержавший Мэй только после определенной переоценки ценностей. — Ее взгляды на задержания и обыски чернокожих, на однополые браки, на принудительное рабство — они как-то не очень согласуются».
Однако Пиклз, долгое время работавший с Мэй по вопросам сплачивания общин, утверждает, что она просто быстрее остальных поняла, насколько деструктивной стала проблема иммиграции.
«Я всегда придерживался мнения о том, что если выпустить джина из бутылки, потом будет очень трудно. Однако мне кажется, что она увидела первые предостерегающие знаки, — говорит он. — Я думаю, та речь была искренней попыткой вытащить нас из пропасти, в которую мы упали».
Так или иначе, но консерваторы пока еще не выбрались из этой пропасти. И вытаскивать их придется Терезе Мэй.
