После смерти Иосифа Сталина и опустошения лагерей ГУЛАГа митрополит Николай Крутицкий, известный российский священник, прочитал знаменитую проповедь по случаю праздника в честь иконы Божьей Матери «Нечаянная радость», в которой сказал: «Нам знакома эта радость в нашей каждодневной жизни. Кто-то исчезает, и в течение многих лет мы ничего не знаем о нем, его родные считают, что он мертв. И вдруг он посылает нам весточку или появляется сам. Вот еще одна милость Господня! Вот нечаянная радость!»
Однако всегда было ли радостью возвращение миллионов из места, которое Александр Солженицын назвал «архипелагом» лагерей и тюрем, которые начали строиться при Владимире Ленине, а зачем были драматически расширены во время правления Сталина? Стивен Коэн (Stephen F. Cohen) поднимает эту тему в своей книге «Возвращение жертв: уцелевшие в ГУЛАГе» (The Victims Return: Survivors of the Gulag after Stalin).
Обычно историки фокусируются на «мертвецах» советского периода – тех, кто погиб от голода, на войне, был казнен во время репрессии или умер от работ в рабских трудовых лагерях. Основа этой работы была заложена, отмечает Коэн, когда он и еще один именитый ученый, специализирующийся по советским репрессиям, Роберт Конкуэст (Robert Conquest) задались вопросом: а что случилось с миллионами выживших, которые пережили холокост 1930-х и 1940-х годов? Архивы изрыгают секреты механизмов действия сталинского террора, и рассказывают нам, как жертвы скармливались конвейеру ГУЛАГа, однако узнать, что случилось с теми, кто вернулся, это гораздо более кропотливый процесс - проследить выживших, найти мемуары, зафиксировать все на бумаге.
Коэн рассказывает о том, как начал этот проект – практически как второстепенный. Когда историк проводил исследование подъема и падения Николая Бухарина, его представили вдове Бухарина Анне Лариной; через нее Коэн установил контакты с другими вернувшимися из ГУЛАГа и начал собирать их свидетельства и воспоминания.
Для тех, кто читал кое-какую литературу, предшествующую «Возвращению жертв», - будь то сочинения Солженицына, Евгении Гинзбург, Роя Медведева, Владимира Антонова-Овсеенко или даже мемуары Вальтера Чижека (Walter Ciszek), американского иезуита, который сидел в лагере, а затем был освобожден и несколько лет работал в Сибири до репатриации в США, - книга Коэна продолжает, дополняет и связывает вместе эти разрозненные потоки, представляя связный отчет о разнообразии судеб и историй выживших. Кое-что из того, что рассказывает Коэн, ожидаемо; люди, вернувшиеся из лагерей, сломлены своим опытом, они не способны влиться в советское общество. Удивительным для читателя может оказаться то, что многие из тех, кто прошел ГУЛАГ, были впоследствии допущены до высоких постов в советском обществе. Они даже становились столпами, на которых держалась советская власть. Инженеры и ученые, среди них Валентин Глушко и Сергей Королев, благодаря которым СССР вышел в космос, или военные чины, как Константин Рокоссовский, который привел Советский Союз к победе против фашистской Германии во Второй мировой войне, не были обычными людьми. Еще более удивительно – коммунисты, схваченные во время репрессий, после освобождения снова становились членами партии. Определенно, мы не можем себе представить, чтобы жертвы нацистского Холокоста, в особенности европейские евреи, становились активными приверженцами Третьего рейха.
Вероятно, причина в том, что не было четкого различия между теми, кто перенес репрессии, и теми, кто их проводил. Коэн цитирует поэта Анну Ахматову: "Теперь арестанты вернутся, и две России глянут друг другу в глаза: та, что сажала, и та, которую посадили". Сам Коэн заключает, что «массовые репрессии были возможны лишь благодаря массовой вине. Считается, что 5% нации были секретными информаторами, доносчиками, а как минимум миллион человек работали в системе лагерей ГУЛАГ, среди них – хозяйственные руководители и библиотекари».
Это также, вероятно, является причиной - помимо боязни того, что разоблачение преступлений ГУЛАГА делегитимизирует советскую систему (именно поэтому реформаторы типа Никиты Хрущева и Михаила Горбачева пошли в своих откровениях далеко, а заинтересованные в сохранении статуса кво, например, Леонид Брежнев, не были заинтересованы в продвижении этой темы) – того, что подведения итогов в духе Нюрнберга так и не состоялось. Если, как указывает Коэн, почти каждая семья в Советском Союзе имела личную связь с ГУЛАГом (личный опыт или опыт родственников), многие одновременно были также связаны с теми, кто был частью этого аппарата. Хрущев в чем-то был прав, когда сказал: «Посадить людей надо больше, чем было реабилитировано и освобождено». Система ГУЛАГа, по сути, была раной, нанесенной самому себе, как в случае России, так и для многих других республик и народностей СССР.
Эти противоречия присутствуют и по сей день, и помогают осветить продолжающиеся дебаты по поводу сталинского наследства постсоветской России. «Народ не может отворачиваться от своей истории»; возвратившиеся жертвы и их потомки продолжают бороться за то, чтобы преступления советской эпохи не оправдывались как «необходимые меры» для модернизации российского государства. Эта работа посодействует тому, чтобы это наследие не забывалось.
