«Манифест просвещенного консерватизма», опубликованный российским режиссером, лауреатом премии «Оскар» и актером Никитой Михалковым 26 октября 2010 года, вызывал в России переполох. С его появлением оживились старые споры между «западниками» и «славянофилами» о мировой роли России. Либеральная газета Moscow Times назвала манифест «нашумевшим». Однако за пределами России этот документ не привлек к себе внимания, которого он, безусловно, заслуживает, особенно в контексте различия в политических вкусах президента Дмитрия Медведева, который считается западником, и премьера Путина, русского националиста.
Михалков открыто держит сторону славянофилов или, скорее, их современного «неоевразийского» варианта, который лучше всех описал Александр Дугин. Россия, говорит Михалков, это не Европа и не Азия. И не их «механическое сочетание». Россия представляет «самостоятельный культурно-исторический материк, органическое национальное единство, геополитический и сакральный центр мира». «Непонимание роли и места России в мире ведет к гибели православной цивилизации, исчезновению русской нации и распаду российского государства», - предостерегает Михалков.
«Нам свойственно особое сверхнациональное, имперское сознание, которое определяет российское бытие в системе особенных – евразийских – координат», - говорит Михалков. Однако, утверждая родство со «строителями Византии и англо-саксонской империи», он не выказывает никакого стремления к возрождению империи, еще менее – к идеологической экспансии и глобальному доминированию, к которым стремился бывший СССР. Оставьте Россию в покое, словно говорит он. Его «Манифест», безусловно, в меньшей мере носит «империалистический» характер, чем Проект Нового Американского Столетия (PNAC) или «Полный разрыв» (Clean break), который используют здешние неоконсерваторы, чтобы повлиять на внешнюю политику США.
Стремление Михалкова к более сильному правительству, его обращение к Православной Церкви, его промонархические склонности заметно отличаются от ценностей, которых придерживаются консерваторы в США. И все же в целом его «просвещенный консерватизм» представляется более истинным по сравнению с нудными речами об «изменении режима», американских «неоконов» (неоконсерваторов), которых следовало бы называть, скорее, псевдо-консерваторами.
Консерватизм Михалкова основывается на «здравом просвещенном национализме, мультиэтническом и мультикультурном», который не имеет ничего общего с любого рода агрессивным и нетерпимым шовинизмом. Его определение российской нации носит либеральный характер; оно включает все народы, все этнические культуры и наречия, существующие на территории Российской Федерации.
Он призывает к укреплению российского государства, но не ценой угнетения отдельных людей. «Личность является не средством, а целью общественного и государственного развития». «Для нас человеческая личность – это органическое единство Я, ТЫ и МЫ. Она рассматривается нами в свете Промысла Божьего и через призму социальных отношений».
Говоря от имени неназванного консервативного движения, он представляет свой «Манифест» как вызов национальным спорам, в которых, как он надеется, «государство и гражданское общество придут к согласию и совместно сформулируют Общенациональную миссию и Программу развития России в XXI веке». Если это будет сделано, движение, от имени которого говорит Михалков, послужит инкубатором для вызревания будущих национальных лидеров.
Чтобы превратиться в по-настоящему современную нацию, утверждает Михалков, Россия должна искать источник вдохновения не на Западе, а в своем собственном прошлом. Тут он видит две основные традиции: духовную традицию «Святой Руси» со столицей в Киеве, Владимире и Москве, и, после Петра Великого, имперскую традицию, центрированную вокруг Санкт-Петербурга. В Святой Руси власть правителей ограничивалась патриархом, а также христианским образом жизни. В Великой России имперская власть затмила авторитет Православной Церкви, хотя представление о Святой Руси осталось жить в памяти народа.
После большевистской революции 1917 года СССР превратился в своего рода «Великую России без Святой Руси». Коммунистическая идеология стремилась к уничтожению всякого религиозного влияния, подчинив всех граждан указам Партии. Однако в конце 1960-х годов советский народ «устал от большевистского эксперимента», и советская система ценностей начала разваливаться.
С приходом перестройки «у нас и мысли не было, что мы участвуем в событиях мирового значения», - признает Михалков. Вскоре не только пал Советский Союз, но произошло «политическое и экономическое разделение мира», которое привело к геополитической революции. В результате в начале XXI столетия мы оказались и без Святой Руси, и без Великой России. Теперь мы живем в Российской Федерации, «территория которой сократилась до 75%, а численность населения до 51% от территории и населения СССР; при этом за пределами России оказалось 20 миллионов русских по национальности людей.
Что еще хуже, экономические реформы 1990-х, предпринятые при помощи и поддержке Запада, значительно сократили технологическую, научную и индустриальную базу России. Михалков обещает «восстановить разрушенное, возвратить разграбленное, и возродить то, что было утрачено» в процессе непродуманных неолиберальных реформ. «Мы убеждены, что рыночные реформы были необходимы для нашей централизованной экономики, и готовы продолжать их, - торжественно заявляет он, - но они не должны сводиться исключительно к приватизации государственной собственности и ориентироваться только на прибыль и рост потребления». Он призывает к «органическому сочетанию свободного рынка и государственного планирования».
«Нынешняя социальная структура, основанная на взрывоопасной смеси усилий, направленных на то, чтобы догнать запад посредством либеральной модернизации, при терпимом отношении к произволу местных правителей и к вездесущей коррупции, не удовлетворяет большинство россиян, - заявляет Михалков. – За видимостью экономических реформ и либеральных инициатив скрываются устаревшие, архаические социальные отношения». Модернизация нужна; но она не должна стать синонимом «вестернизации».
Поставив риторический вопрос: «Что делать?», он отвечает на него следующим образом:
1. Установить и поддерживать законность и порядок
2. Бороться за сохранение культурной и национальной самобытности (в противовес наплыву голливудского импорта, занявшего господствующее положение в массовой культуре России).
3. Обеспечить экономическое «всеобщего процветания» (в кавычках приводится обещание советского государства, так и оставшееся невыполненным; сегодня оно еще дальше от осуществления, чем прежде)
4. Восстановить чувство собственного достоинства и чувство гражданской ответственности
5. Гарантировать социальную справедливость для всех граждан
Прежде всего, мы должны снова поверить в нашу Россию, укрепить дух нации, восстановить позитивный образ нашей страны во всем мире, - говорит Михалков. Мне это напоминает другого деятеля, жившего в другую эпоху, в другой стране: Рональда Рейгана, консервативного республиканца, в 1976 году пытавшегося вывести американцев из состояния униженности и пораженчества после вьетнамской катастрофы.
Однако насколько просвещенным можно считать консерватизм Михалкова? Он хорошо знает российских консервативных мыслителей, включая славянофилом середины XIX века и монархистов конца того же столетия. Он также цитирует десяток-другой мыслителей ХХ века, из числа белых российских эмигрантов, таких как Петр Струве, Николай Бердяев, Иван Ильин. Среди русских консервативных государственных деятелей он больше всего симпатизирует Петру Столыпину.
Вызывает подозрение отсутствие в этом списке лауреата нобелевской премии, российского писателя Александра Солженицына, почитателя Столыпина, который первым призвал к эволюционному, националистическому и консервативному пути выходу России из трясины коммунизма и возвращению ее в стан всего человечества. Как я писал в 1991 году в книге «Россия без коммунизма: хроника национального возрождения», Солженицын в своем Письме советским руководителям в 1973 году первым предложил идею постепенного замещения коммунистической идеологии просвещенным российским национализмом. В 1990 году, на гребне перестройки, в своем эссе «Как нам обустроить Россию», он бросил вызов тщетным усилиям Михаила Горбачева спасти коммунизм, выдвинув программу, в которой основной упор делался на необходимости спасти российский народ.
После своего возвращения в Россию в 1994 году он в своем эссе 1998 года «Россия в обвале», Солженицын отвергает реформы Бориса Ельцина, во многом так же, как сейчас поступает Михалков. То, что Никита Михалков не упоминает Солженицыну, достойно сожаления, поскольку, в отличие от тех авторов, которых он цитирует, его произведения хорошо известны на Западе, и он достаточно авторитетен, чтобы стать доводом в пользу выбора консервативного пути для России. Кроме того, как я подчеркивал в своем панегирике Солженицыну, он оказал влияние на многих западных интеллектуалов, способствуя их отходу от коммунизма и повороту в сторону консерватизма.
Михалков не стремится опереться на авторитет зарубежных консервативных мыслителей, например, Эдмунда Берке или Жозефа де Местра. Однако знакомство с ними необходимо для любого консервативного движения. Особенно уместен был бы Берке, либеральный консерватизм которого до мельчайших деталей идет вразрез с так называемыми «неоконсерваторами», которые считают, что миссия США состоит в «распространении демократии» во всем мире. Не так быстро, говорит Берке. Каждая страна должна стремиться найти форму правления, которая лучше всего подходит к ее традициям и национальному характеру, доказывает Берке, предвосхищая настоятельные призывы славянофилов к поиску Россией собственного уникального пути.
Де Местр мог бы лучше поддержать Михалкова в его монархических тенденциях. Помимо прочего, он писал свои трактаты, находясь на государственной службе в должности посла Пьемонта-Сардинии в России, стране, в которой он видел оплот против вируса Французской революции.
Что бы вы ни думали о Михалкове, его «Манифест» означает явный разворот на 180 градусов от «Манифеста коммунистической партии» Карла Маркса, искушавшего Россию пойти по западному пути, и вместо этого приведшего ее к 73-летнему историческому тупику глобального революционного насилия. Призывы Михалкова к законности и порядку, к гражданскому миру, к смешанной экономике, социальной справедливости, доброжелательным отношениям с другими нациями и к чувству собственного достоинства звучат как банальные утверждения, подсказанные здравым смыслом.
Известный своими монархическими взглядами Михалков не призывает прямо к восстановлению монархии. Однако он держит двери открытыми для любого, кто сможет установить более сильную центральную власть и осуществить с этой целью конституциональные изменения путем проведения референдума. В конце концов, в своем фильме «Сибирский цирюльник» он уже сыграл роль своего любимого консервативного монарха, царя Александра III. Так что его выбор в пользу восстановления монархии неудивителен.
«Манифест» знаменует начало политики личностей в России. Сам Михалков, конечно, обладает и харизмой, и происхождением. Его семья – воплощение непрерывности российской истории. Отец Никиты Михалкова, Сергей Михалков, был известным советским поэтом, чьи стихи знали миллионы жителей страны. Он написал слова для нынешнего гимна; первый вариант гимна был одобрен еще Сталиным, а позднее Сергей Михалков переделал их в соответствии с новой посткоммунистической эпохой. Благородное происхождение Сергея должно было бы обречь его на гонения, на смерть или ссылку. Однако он сумел процветать и при Сталине, и при Никите Сергеевиче Хрущеве, и при Брежневе, при Андропове, при Черненко, Горбачеве, Ельцине, Путине и Медведеве.
Никита Сергеевич, кинорежиссер, культурный герой, имеющий своих поклонников и обладающий привлекательностью для значительной части российского электората. Много у него и недоброжелателей – но были они и у Рейгана. Мог ли бы он стать «вторым Никитой Сергеевичем»? А, может быть, царем Никитой Первым? Одному Богу известно. Независимо от того, решит ли он делать политическую карьеру или нет, Михалков – фигура, с которым приходится считаться.
Правящая партия «Единая Россия» предложила «обсудить» Манифест Михалкова. Владимир Жириновский заявил, что на 80% он повторяет то, что либерально-демократическая партия твердила долгие годы. Геннадий Зюганов, лидер коммунистической партии, согласился только с негативной оценкой, данной Михалковым нынешней ситуации. В публичном обсуждении, прошедшем по одному из каналов телевидения, транслирующих на всю страну, Михалков заклеймил своего либерального оппонента. Мой личный источник из Кремля рассказал, что президент Медведев и премьер-министр Путин обсуждали манифест, сидя рядышком друг с другом, так что невозможно было расслышать, о чем они шептались. Он попытался было призвать на помощь Джулиана Ассанжа (Julian Assange) (основателя сайта Wikileaks), однако, как оказалось, Джулиану самому нужна была помощь, и он отказался выдавать чужие секреты или раскрывать конфиденциальную информацию.
