Сегодня можно провести параллели с глобальной банковской паникой 2007-2008 годов, считает Патрик Дженкинс

Российский финансовый сектор привык к катанию на американских горках. С самого начала посткоммунистической эпохи до глобального краха 2008 года. А еще можно вспомнить локальный кризис 1998 года – волатильность российского банковского сектора в той или иной мере была уникальной.

Сегодняшняя напряженность в связи с Крымом еще может привести к вариантам нанесения прямого удара по банкам. Американские и европейские санкции, замораживание активов пары десятков чиновников – пока все это представляется чем-то вроде символического жеста. Однако у представителей московской финансовой элиты возникает тревога.

Самые очевидные признаки нервозности - обрушение валюты, понижение цен на акции и облигации - вряд ли можно считать неожиданными. Растущая политическая неопределенность по поводу будущего Крыма, конечных целей России и аппетитов Запада относительно эскалации враждебных действий - все это вызывает нервную реакцию рынков.

Однако опасения как среди банкиров, так и среди инвесторов связаны с тем, что в случае сохранения напряженности косвенное воздействие на финансовый сектор – и, соответственно, на российские компании, а также на более широкие перспективы роста экономики – может  оказаться более глубокими.

Причины достаточно ясны. Российский банковский рынок является более уязвимым по причине существующей комбинации факторов: относительно слабо развитые финансовые структуры, недавний быстрый рост, а также высокий уровень зависимости от внешних заимствований.

В определенном смысле все то, что происходило в течение последней недели, похоже на воспроизведение в уменьшенном масштабе глобальной паники, охватившей всю мировую банковскую систему в 2007 и в 2008 годах.

Даже при отсутствии полномасштабных санкций отмечаются поспешные двусторонние действия, направленные на возведение барьеров вокруг российского финансового сектора. Российские компании и банки сняли миллиарды долларов с депозитов в американских и европейских банках, опасаясь того, что эти деньги могут быть арестованы или заморожены в случае введения жестких санкций.

В свою очередь, западные институты занимались минимизацией своей зависимости от российских банков и промышленных компаний. Все это еще не переросло в откровенный остракизм – кредитные линии, например, остаются открытыми. Однако уже были отмечены примеры действий, направленных на «снижение рисков», если использовать любимый банковский эвфемизм. Банк Barclays на прошлой неделе вышел из одного проекта с ВТБ, вторым по размеру российским банком, который предусматривал совместное финансирование сделки компании Essar Energy в Индии.

Немного нужно для того, чтобы подобного рода нервозность привела к полному отказу западных банков от сотрудничества со своими российскими коллегами.

В 2007-2008 годах глобальный кризис показал, что многие банки – от Lehman Brothers в Соединенных Штатах до Northern Rock в Соединенном Королевстве – использовали довольно сомнительные способы финансирования. Лишившись доступа к рынку облигаций и межбанковскому рынку, они рухнули.

ВТБ и Сбербанк, крупнейшие российские кредиторы, не являются клонами банка Lehman или Northern Rock. Это диверсифицированные глобальные операторы, которые занимаются и ритейлом, и инвестиционным банкингом, а также располагают довольно сильным менеджментом.

Однако в самой важной зоне структуры их фондирования можно заметить параллели со многими другими западными банками, проводившими агрессивную политику расширения накануне кризиса с использованием таких вариантов финансирования, которые оказались весьма ненадежными в сложной ситуации.

И ВТБ, и Сбербанк уже были крупными банками в 2009 году. Сегодня они вдвое увеличили свои размеры. В то время, как западные кредиторы проходили через болезненный период отказа от политики кредитной экспансии эпохи бума, балансы российских банковских гигантов-близнецов резко пошли вверх как внутри страны, так и за ее пределами. 

По имеющимся данным, в сентябре активы ВТБ составляли примерно 8,5 триллионов рублей (236 миллиардов долларов), что на 13% больше показателей января 2013 года. И хотя подобный быстрый рост финансировался в основном за счет роста депозитов клиентов, эти фонды все еще покрывают лишь половину от общего объема выданных необеспеченных кредитов – это непривычная и незначительная пропорция по глобальным стандартам посткризисного периода. Это означает, что такой банк находится в большой зависимости от финансирования со стороны рынков капиталов, и это становится проблемой, если рынки капиталов закрыты, как в настоящее время.

Подобная структура баланса, хотя и не в столь экстремальной форме, отмечается также и у Сбербанка.

Но есть и луч надежды в облаке крымского кризиса. Назовите это нервозностью. Назовите это патриотизмом. Но всего лишь неделю или две недели назад российские компании, по некоторым оценкам, вернули в страну 50 миллиардов долларов. И те деньги, которые когда-то использовались в качестве ресурса западными банками, теперь являются ценными источниками финансирования для ВТБ и Сбербанка.

В то же самое время российский Центральный банк ясно дал понять местным финансистам, что он готов реактивировать часть законсервированной ликвидности, которая была доступной на пике кризиса 2008 года.

Поэтому российская банковская система не собирается опускаться на дно. Вместе с тем, жизнь для банков и компаний станет более сложной, по крайней мере - в ближайшем будущем, поскольку доступ к рынкам капиталов, когда они вернутся на привычное для себя место, станет более дорогим, а инфляционное давление, которое может стать результатом интервенции Центрального банка, также будет представлять собой проблему в ближайшее время.

В конечном итоге, если крымский кризис удастся сдержать, фанаты российских финансов, вероятно, не будут напуганы – последнее погружение в этот сектор, отмеченный взлетами и падениями, представляют собой всего лишь очередное забавное и необычное, ярмарочное развлечение.