Белоруссия — давно тоталитарное государство, а в России все это начинается.

Встреча с известной белорусской писательницей Светланой Алексиевич прошла вечером 13 мая в Варшаве. В Доме встреч с историей была представлена ее новая книга «Время second-hand. Конец красного человека». Вместе с автором книгу представляли переводчик Ежи Чех и писатель Мартин Поллак.

Зал был полон. Как польских, так и белорусских читателей книг Светланы Алексиевич интересовал взгляд писательницы на последние события в мире — в частности, войну на Украине.

Журналисты сайта charter97.org подготовили стенограмму ответов Светланы Алексиевич.

О войне России против Украины

— Как можно заливать страну кровью, производить преступную аннексию Крыма и вообще разрушать весь этот хрупкий послевоенный мир? Нельзя найти этому оправдания.

Я только что из Киева и потрясена теми лицами и теми людьми, которых я видела. Люди хотят новой жизни, и они настроены на новую жизнь. И они будут за нее драться.

А сотни российских танков в Донбассе — это не разговор, и натравливать братские народы друг на друга — это смерть для политика.

Украинский народ не победить

— Тем, кто сегодня выступает в защиту сепаратистов в Донбассе, стоит посмотреть, что рассказывают украинские солдаты, которых эти так называемые ополченцы, а скорее всего русские контрактники, брали в плен. Как они над ними издевались.

Как русских везут обратно убитых? Их тихонько, тайком хоронят, как преступников. В то же время в интернете я видела документальное видео: огромные рефрижераторы развозят по Украине тела украинских солдат и офицеров. И вот сколько эти рефрижераторы едут по Украине, столько вдоль дороги на коленях стоят люди. Когда я увидела эти кадры, я поняла, что в этот раз этот народ не победят.

Путин — кагэбэшник

— Путин — не политик. Путин — кагэбэшник. И то, что он делает, это провокационные вещи, которыми обычно занимается КГБ. Найти какие-то элементы в каждой стране не составляет никаких проблем. Вот сегодня отправьте 100 танков в Белоруссию и контрактников, и что будет с этой мирной тихой страной? Часть захочет в Россию, часть захочет в Польшу, и это будет опять кровь.

Почему молчат русские матери?

— Я думаю, что это заблуждение, что русский или белорусский человек боится говорить. Он, может быть, боится говорить на каком-то пропагандистском уровне. Хотя сегодня меня, например, потрясает, что русские матери, у которых сыновья погибли на Украине, боятся говорить об этом журналистам.

Я одну мать спросила: почему вы молчите, ведь погиб ваш сын? А она говорит: мне тогда не дадут миллион, а за этот миллион я хочу купить дочке квартиру.

Когда я писала книгу об Афганистане «Цинковые мальчики», люди были честнее, матери орали, кричали.

Это нельзя назвать чистым страхом, очень много чего смешалось. Люди разочарованы в тех 20 годах, которые прошли после развала Советского Союза. Это мы, элита, хотели «перестройки», а народ молчал. А сейчас, когда Путин заговорил на их языке, оказалось, что вместо будущего люди выбирают прошлое. И это самое страшное открытие последних лет.

Конечно, русское телевидение развращает. То, что говорят сегодня журналисты российских СМИ — их просто надо судить за это. Что они говорят о Европе, о Донбассе, об украинцах... Но дело не только в этом, а в том, что народ хочет это слышать. Мы можем говорить сегодня о коллективном Путине, потому что Путин в каждом русском сидит. Мы столкнулись с тем, что Красная империя ушла, а человек остался.

Мы жили среди жертв и палачей

— Это страшно, что вместо того, чтобы разговаривать, люди начинают стрелять в друг друга. Но я бы не сказала, что это только в русском народе. В прошлом 20 веке мы видели, как это происходило в Югославии, Приднестровье, Афганистане. Зверь в человеке просыпается очень быстро.

Я была на войне в Афганистане. Меня не пускали в бой, но я видела, с какими глазами люди возвращались из боя. Этим мальчишкам надо было какое-то время, чтобы прийти в себя. Я бы даже сказала, что у них были ненормальные лица.

21 век опять начался с крови, и литература должна писать о том, что надо «убивать» идеи, надо спорить, а не убивать людей.

Надо сохранить этот хрупкий мир, который установился после войны. Мы имеем дело с русским человеком, который за последние 200 лет почти 150 лет воевал. И никогда не жил хорошо. Человеческая жизнь для него ничего не стоит, и понятие о великости не в том, что человек должен жить хорошо, а в том, что государство должно быть большое и нашпигованное ракетами.

На этом огромном постсоветском пространстве, особенно в России и Белоруссии, где народ вначале 70 лет обманывали, потом еще 20 лет грабили, выросли очень агрессивные и опасные для мира люди.

Любой, кто жил в советской стране, подтвердит, что мы жили среди жертв и палачей. Например, в той деревне, где я жила, все знали, что этот полицаем был во время войны, этот — во времена ГУЛАГа предавал людей. Мы все время жили среди таких людей. А человек, который находится в таком пограничье, может стать и жертвой, и палачом.

Нет химически чистого зла

— В моей книге есть один потрясающий рассказ, когда человек говорит: «Нет химически чистого зла». Когда он был маленьким, то был влюблен в тетю Олю — дивный голос, длинные волосы... И вот «перестройка», все начали говорить то, о чем молчали, и он узнает, что тетя Оля в 1937 году донесла на родного брата и тот погиб в лагерях. Когда тетя Оля заболела раком и умирала, он задал ей вопрос, который его все время мучил: «Зачем ты предала своего брата?» Тетя Оля сказала: «Попробуй найти в сталинские годы честного человека. Честных людей не было». Уходя, он спросил ее: «Что ты помнишь о 1937-м годе?» А она говорит: «Это был лучший год в моей жизни, я была любима, я любила, я была счастлива».

Вы понимаете, зло рассеянно в нашей жизни, рассредоточено, а не каким-то слитком торчит. В Аушвице были сотни охранников, а сколько немцев поддерживали это, были носителями банального маленького зла? Вот это самая главная проблема. И сегодня то же самое повторяется.

Нам важно понять, откуда мы вышли. Это должно объяснить многое из того, что с нами сегодня происходит. Но по большому счету, не отрефлексированы ни ГУЛАГ, ни война. Об этих темах откровенно не поговорили. А сегодня — вплоть до уголовной ответственности. То, что говорил Сталин — эта версия опять принята за главную.

Например, единственный в России музей жертв ГУЛАГа — в Перми. Сейчас там всех сотрудников уволили, на этой основе делают музей работников ГУЛАГа. То есть уже не жертв, а палачей. Главная государственная идея, как эпидемия, заразила всех — якобы была великая Россия, которую потеряли в 1990-е, а сейчас должны восстановить.

…Но моя книга — не безнадежная. Там такая сила человеческая. Единственное — я никак не могу найти ответ на один вопрос. Почему вот эти наши страдания, страдания наших дедов, прадедов, не конвертируются в свободу? Это большой вопрос, конечно. Но в то же время, более 50 узников Болотной площади в Москве сидят в тюрьме и не сломались. И место, где убили Бориса Немцова — власть убирает ночью цветы, но люди на следующий день снова и снова несут.

Белоруссия — это смесь мафиозного и советского государства

— Я сталкивалась с цензурой в советское время. А потом после «перестройки» люди стали смелее, стали писать мне, звать, и я вынуждена была вернуться и сделать дополнительное издание книг.

А вот сейчас цензура в Белоруссии такая ползучая, в постоянном болотном состоянии. Белоруссия — давно тоталитарное государство, а в России все это начинается. Там труднее ввести такой тотальный контроль, какой введен в Белоруссии. И на сегодняшний день мои книги выходят в России, но в Белоруссии не выходят. Только недавно оппозиционные ребята издали мою книгу на белорусском языке, но смогли напечатать только в Литве.

В Белоруссии мы имеем совершенно тотальный контроль. Вот здесь в зале сидит экс-кандидат в президенты Белоруссии Андрей Санников, который за свое участие в выборах отсидел в тюрьме и на своей шкуре испытал, что такое тоталитарный белорусский режим сегодня.

Это смесь мафиозного и советского государства. Это коктейль, которого даже историческая наука не знает, как назвать и определить.

Я — белорусская писательница

— 40 лет я занимаюсь исследованием советской цивилизации. Социализм и фашизм — это две идеи 20 века. Очень коварные и искусительные. Меня всегда интересовало, почему происходит этот момент слепоты в обществе, как, например, сейчас в России.

Выгнать всех коммунистов, снять их портреты — это одно, но изъять это из человеческой души — гораздо труднее. Недавно умер мой отец и он завещал, чтобы партийный билет похоронили вместе с ним. Он очень верил в коммунизм. Я пытаюсь понять, исследовать, как это произошло, как это случилось на огромном пространстве, в 15 республиках бывшего СССР.

Я бы назвала себя белорусской писательницей, но с чувством этой советской общности. Белорусской, потому что я из этой ментальности, из этой географии, из этой истории, это же все во мне.

Да, я пишу на русском языке, но во многих странах родившиеся в одной стране пишут, например, на немецком или в Ирландии пишут на английском. Я думаю эти процессы нельзя так резко очертить, как хочется нам в Белоруссии — или ты белоруска, или ты русская. Тем более в современном мире.

Когда я писала книгу о Чернобыле, она раздвинула мое мировоззрение. Когда я поняла, что человек начинает бояться воды, земли, я почувствовала общность со всем живым, с какой-нибудь бабочкой, ежиком... Собственно, Чернобыль, мы еще не осознали этого, выбросил всех нас в совершенно другой процесс.

Я вернулась, потому что очень соскучилась

— 11 лет я жила в разных странах Европы — существует очень мощная поддержка и солидарность писателей всего мира. Я вернулась, потому что мне как писательнице важно дышать этим воздухом, разговаривать с этими людьми, видеть их.

Власть ведет себя так, как будто меня нет. Меня не печатают в государственных изданиях, не пускают на радио или телевидение, публикуют только в оппозиционных СМИ.

Конечно, учитывая мою некоторую известность в мире, властям не так легко что-то предпринять против меня, хотя, как показывает опыт Андрея Санникова, они могут все. Для них нет авторитетов.

Я вернулась, потому что очень соскучилась. Я хотела видеть, как растет моя внучка Янка, хотела видеть наших людей, наши пейзажи. Хотя жить, конечно, сложно — такое замкнутое пространство.

Не надо впадать в отчаяние

Андрей Санников, задавая вопрос Светлане Алексеевич, напомнил о подвиге десятков тысяч белорусов, которые вышли на улицы Минска 19 декабря 2010 года в знак протеста против фальсификации итогов президентских выборов.

Политик спросил автора книги «Конец красного человека», какой, на ее взгляд, человек пришел, если ушел «красный»?

— Человек, который только что пережил серьезную болезнь и не знаю, можно ли его в этом обвинять — он переживает сейчас такой вульгарный период. Ему хочется попробовать разную еду, съездить в Египет отдохнуть, то есть это пока человек, живущий материальным миром. Меня все время поражало, что когда едешь через Литву, остановишься и начинаешь говорить там с людьми, они мгновенно включаются в политический разговор — о свободе, об интеллектуальных вещах. Когда едешь по нашим деревням, мужики говорят: какая свобода, вот всего навалом, какой хочешь колбасы, какой хочешь водки. А когда пытаешься вытянуть его на какой-то разговор, на тебя смотрят, как на инопланетянина.

Но я говорю себе, своим друзьям — не надо впадать в отчаяние. Надо заниматься просветительством и очень много работать. Это наш народ, другого нет, — ответила Светлана Алексиевич.